Буржуазный реализм Александра Иликаева. Часть первая

Прошла презентация книги «Фривольный сон», выпущенной уфимским писателем Александром Иликаевым, уже известным «собирателем» славянских (и не только) мифов.

Сё – Александр Иликаев,

Стоял он дум могучих полн,

И Скандинавских мифов пепел

Клубился в буйной голове.

1

Писатель пишет и сам себя издаёт. Нормальная ситуация. Так было всегда, помимо Госиздата. Не сумел высечь на камне, на скале, на стене подъезда своё, единственно нужное людям слово – издай книжку. А лучше две, три, пять книжек – напиши и издай. Издай собрание сочинений – охвати действительность целиком.

Компьютер – вещь ненадёжная: текст может в нём не сохраниться, пропасть. А книга (если не сгорит или не размокнет) пребудет в веках. И, как письмо в бутылке, обязательно найдёт своего идеального читателя.

Бороться с истреблением леса, как бороться с графоманией – безнадёжное дело зелёных – красивое, как мечта идеального писателя, не напечатавшего всуе ни строчки, как Гомер.

Молодая шпана, вообще шпана довольствуется непосредственным общением в соцсетях. Реагирует если не на политический дебош с тотальной потасовкой, имеющие целью отвлечь человека от настоящей жизни, то попадается на актуальное – ожесточённо пролайкизированное – количество вскриков и отвскриков. Крик, взвыв. Мода против искусства. В лайкоинфицированной толпе закодированных и чётко дрессируемых особей обоего пола вообще теплее не думается. Среди большого количества однородных представителей своего вида с удовольствием забываешь самого себя. Человека самого по себе как идею Бога нет и не надо. Есть пасущееся в виртуальной долине, поросшей лайками, стадо человекоподобных существ, рвущих прямо ртом подножный корм.

Напоминает Литпроцесс. Главное – успевать прочитывать каждый выброс и выхлоп в современном искусстве (фильм, роман), анализировать его мгновенно, откликаясь всей массой.

Там, где масса, там подлинное искусство и литература! А с литературой и наша известность, популярность наша – чем не слава! Ну и что, что не серьёзное искусство, а массовая жвачка? Лишь бы слюнки текли-выделялись. И потом ещё: мы дождёмся – произойдёт скачок! От животного мифологического сознания, от первобытной магии слов получеловека – к прозрению и озарению, к цельному человеку. К свободной от естественно-научных предрассудков органической мистике.

А пока заработаем на недалёком массовом сознании людей-автоматов, на популярном, модном искусстве среднего уровня. Массы доверчивы и клюют на фуфло ярких этикеток, как положено дикарям. Психология современных масс – наша психология! Так станем же путеводной нитью для масс, обвешанных дикими травами и скальпами лайков!

Так и тянется нить больших чисел и неглубоких свершений в искусстве от массы – к массе. Это нормально. Литературный процесс, называется... Все мы в нём участвуем, и копающий, и засыпающий. Гений – имбецил. Иной развлекает, иной ищет смысл. А найдя – снова развлекается, но уже по-другому.

Ну а массы в росте своём и по его омассовления законам, напротив, вмиг перестают интересоваться нетривиальным, непривычным искусством. Искусством, не модой. Так что нашедшему смысл нужен уже идеальный читатель, т. е. читатель тоже ищущий смысл, а не выплюнутую в виртуальное пространство жвачку.

2

Александр Иликаев, буду краток, издал книгу, с названием весьма завлекательным, «Фривольный сон» книга называется. И это не значит, что книга написана исключительно для балбесов. Автор – человек серьёзный, учёный, социолог, русский писатель. Углублённо и кропотливо, давно занимается мифологией. Даже книгу скандинавских мифов собрал и издал в соавторстве с другим серьёзным уфимским писателем и учёным Ренартом Шариповым. А это – труд немалый. Суметь перелопатить не скудеющую от века гору как бы доисторического, хотя уже не раз перелопаченного учёными-филологами материала (того самого, который лежит в основе массового бессознательного и порождённой им мифологии). Выудить из неё, горы, что-то, что более другого забыто и поместить его снова на верхушку не раз уже перелопаченной великими собирателями и систематизаторами пирамиды, горы, конуса.

Зачем это нужно делать, может возникнуть у иного наивный вопрос. Прежде всего именно затем, что это пользуется сегодня большим спросом не только у подростков, но и у совершеннолетних, и пожилых даже людей. Спросом, в силу различных причин. И учёное любопытство – не единственная из них.

Все мы были детьми, и все в глубине души детьми остаёмся. Но только некоторые из нас, биологически возмужав, духовно изменились и повзрослели также. Духовное детство, обновлённое в духе детство, и природная инфантильность – ведь не одно и то же. И масса, большинство читателей или собирателей (словом, почитателей первобытных мифов) родились пока один только единственный раз – биологический раз, от мамы с папой, от рода своего. И духовного, личностного, рождения ещё не пережили. И колыбель общих душ – то самое коллективное бессознательное.

Границы между душами только коллективными (природно-родовыми) и индивидуально-личными – нежёсткие, зыбкие, но они всё же есть. И в авторском, цивилизованном искусстве без них нельзя обойтись. Пушкин имел обе души, единые в творческом духе: народную, но и глубоко индивидуальную, личную душу. Что сказалось и на его, всем внятном (хоть и неодинаково понятном), стиле. Для профанов – вершки бессознательного (сказочная волшебная только сторона дела, а для духовно рождённых, прозревших, осознанных, искусных «гурманов», ищущих и находящих глубинный смысл (или вечный свет в самой тьме) – и вершки и корешки, в их высшей (надличностной) цельности и единстве всеохватного авторского творчества русского гения. Поэта и прозаика Александра Пушкина. С его крайне авторским, смысловым, глубоко личностным, интимным даже, эротическим и лирическим искусством. Согласен, пример Пушкина – очень удобный, если понимать, что Пушкин и сегодня – Пушкин, но совершенно уже другой, чем вчера. Он – мера писательской (и читательской) посвящённости в подлинную русскую литературу и сегодня и всегда.

Сегодня ты настолько поэт (прозаик), насколько ты Пушкин сегодня. Насколько ты личность, индивидуальность в своём общенародном, выросшим из мифологии, искусстве.

И показатели этого отнюдь не массовый спрос на твою литературу, а стилистические вершины (глубины зрелости творческого духа), которые могут быть чужды, непонятны как раз массовому, потребительскому сознанию современного читателя. Вот современный Пушкин взобрался на гору мифов, как залез на дерево, сидит на ветке, а читатель грызет внизу мухоморы образов коллективного бессознательного и вполне себе счастлив. Есть Дерево – Жизнь называется. Есть и символический, реальный Пушкин и есть конкретный массовый читатель. Всё есть.

3

В книге Александра Иликаева – проза весьма добросовестно изготовлена. Автор – большой труженик во всех положительных смыслах этого слова. Уже одно это достойно уважения. Автор самостоятельно, не имея специального литературного образования, освоил теорию по части жанрового различия и художественно-смыслового наполнения разных типов текстов. Романа или рассказа. «Фривольный сон» – книга, рассчитанная на массового читателя, потребителя современной литературы. Ценны в этой прозе прежде всего реалии времени и места. Центр их – Уфа. Город и его жители по-своему осмыслены автором и даже мифологизированы с учётом современной молодёжной моды. В угоду ли ей – это главный вопрос. Александр Иликаев – не «реалист в высшем смысле слова» (Достоевский), скорее, напротив, он неожиданно буржуазен в своей реалистичности для русской литературы. Буржуазно-историчен. Кажется, он снизил дерзновенный уровень, заданный прозой Гоголя, Пушкина, Лермонтова, развитый Толстым-художником и мыслителем-писателем Достоевским («Если истину вдруг объявят не зависящей от Христа, я лучше останусь с Христом, чем с такой истиной») до объективной социальной реальности Бальзака, Диккенса или Моэма. До здравомыслия только.

Однако такая его проза имеет и дополнение к этой стороне дела.

4

В качестве дополнения, как некую другую крайность, автор Александр Иликаев вводит некую сугубую причудливость, стараясь, кажется, ею как бы оглушить, поразить русского читателя уже сразу и наповал. В самом начале приближения к своему искусству. Приём ярмарочный, без всяких там реалистических и психологических глубин. «Прикованный к батарее», «Девушка и скелет» – таковы некоторые, сногсшибательные, сходу оглушающие незрелый мозг читателя названия его текстов. Прочитав названия, получаешь такое мощное удовлетворение, что лучше на этом остановиться.

Автор наш, повторюсь, не такой глубокий мистик, как, скажем, Достоевский, Гоголь или Булгаков. Но всё-таки в лучших его вещах, таких, как «Дом в ноябре», ему неожиданно даётся и аура подлинной символической реальности, в образах вполне изысканных, идущих, отчасти, по линии поэта-символиста и прозаика Брюсова, но, я думаю, в основном от русской высокой традиции аура эта вообще передалась Иликаеву хоть отчасти. В ней сплелись несколько линий: и от немецких романтиков и от англосаксонской традиции в целом (включая ту же готику). Ну и, разумеется, от славянской мифологии (и это тоже язык, пусть естественной ещё только, но также язык архаической мистики), которой Александр Иликаев как писатель отдаёт внутреннее предпочтение, как я понял. Какой синтез из этого получается, читатель сам увидит.

Окончание следует…