«Высокий свет родного очага»

С Александром Павловичем Филипповым я познакомилась едва ли не в первый день своего появления в редакции «Вечерней Уфы» в качестве заместителя ответственного секретаря. Моим напарником был незабвенный Юрий Дерфель, он и подвёл к моему столу красивого мужчину, склонившего голову в полупоклоне: «Очень рад. Филиппов». А Юра прокомментировал: «Самый лучший в Башкирии лирический поэт». Помню эту первую нашу встречу, словно состоялась она вчера, а минуло с тех пор 42 года…

Все дальнейшие встречи и разговоры происходили в редакции, когда Александр Павлович приносил для печати свои новые стихи. Я вскоре стала ответственным секретарём, позже заместителем редактора, и он, минуя отдел литературы и искусства, сразу заходил ко мне и просил, чтобы при нём его подборку прочитала. И в первые годы работы в редакции, и в последние, где-то в районе 2000 года, когда Филиппов был уже не просто известным, а знаменитым, меня поражало, с каким плохо скрываемым волнением он ждал оценки своего труда.

Я очень люблю его стихи, а потому всегда хвалила. Казалось бы, мог привыкнуть, так нет – всё равно сидел, почти затаив дыхание. А когда я уже ушла из редакции, мог позвонить домой, причём пару раз даже в час-два ночи, чтобы прочитать только что написанное стихотворение. Я критиковала его за политические высказывания, считая, что так называемая гражданственная поэзия не удаётся ему, превращая стихи в зарифмованную прозу. Он не спорил, наоборот, соглашался, но пожимал плечами: «Ничего не могу с собой поделать. Должен откликнуться, если что-то в окружающей жизни кажется мне неправильным».

Александр Павлович очень любил свои родные края. Не раз рассказывал о селе Юмагузино на берегу Белой о том, как научился играть на гармошке и как музыка вывела его на стихи, когда сам начал сочинять припевки, подыгрывая девичьим голосам на деревенских вечеринках. А всерьёз почувствовал литературное призвание, когда в руки ему попал томик Есенина. Говорил, что вырос на башкирских раздольных песнях, что привык слышать от своих товарищей башкирскую речь, а потому никаких национальных различий в общении с людьми, особенно в дружбе, не признавал. В одном из стихотворений так и обозначил:

Топчем землю мы одну и ту же,

Мы один и тот же хлеб едим,

На одном и том же пне сидим,

А короче, просто с детства дружим.

К 75-летию я подготовила большое интервью с ним, беседовали мы тогда часа три. Попросила его: «Саша, вспомни историю создания какой-нибудь своей книги, если, конечно, есть любопытные факты». Он рассказал, что в 1987 году вышла поэтическая книга «Слог», и было там стихотворение «Два слога», где он слово «Россия» разделил пополам: «Росс и я». Так цензура придралась: причём тут «и я»? «А как доказать чинушам от литературы, – улыбнулся, – что каждый из нас, каждое “я” – это и есть Россия?» И тут же объяснил название этой книги: «Слог» потому, что слово «Русь» – это один слог.

В 2000 году получила на память книгу Филиппова «Кугарчи – край родниковый». Столько в ней искреннего чувства, столько исповедальных строк о детстве и юности, о заповедных горах и озёрах. Недаром Мустай Карим так отзывался о его творчестве: «О чём бы ни писал, над ним прежде всего сияло солнце Башкортостана… в крови поэта как бы звучали две мелодии – русская и башкирская». Я иногда открываю эту книгу, чтобы напитаться нежной, негромкой лирикой одного из любимых своих поэтов и близких по духу людей:

Какой бы ни была дорога длинной,

Какие б ни манили берега,

У каждого в душе своя долина,

Высокий свет родного очага.