Да святится имя твое!

Мартовский холодный вечер. В окошко бьет острыми колючками запоздавшая зимняя метель. Живыми, теплыми ручейками струится свет от стеклянного абажура семилинейной керосиновой лампы. Он падает на крошечный стол, на котором расположились школьные учебники, тетради, ручки, чернильница-непроливашка.

Тихо, не торопясь, отсчитывают время видавшие виды ходики. Мои две сестры и брат выполняют домашние задания – завтра чуть свет в школу. Мать колдует у духовки русской печки: надо что-то приготовить к ужину. Отец прилег немного отдохнуть перед приходом рассыльного, который должен оповестить о времени очередной поездки. В тридцатые годы двадцатого столетия у диспетчерской службы железной дороги телефонная связь только зарождалась. Жили, как в XVIII веке. Фельдъегерей заменили, правда, рассыльные, которые собирали поездные бригады, начиная от машиниста и кончая кондуктором, без которого, кстати сказать, по маршруту не отправлялся ни один поезд. Отец работал главным кондуктором на станции Ртищево Юго-Восточной железной дороги.

В этот метельный вечер все были озабочены своими неотложными делами. Только у меня, казалось, не было никаких проблем. Живи и радуйся. Но я, волнуясь, ждал своих звездных минут:

...У лукоморья дуб зеленый,

Златая цепь на дубе том:

И днем и ночью кот ученый

Все ходит по цепи кругом...

Мне пять лет, и я декламирую вступление к поэме Пушкина «Руслан и Людмила». Мою детскую душу волнуют волшебные стихи, которые запомнились со слов брата и сестер, учивших их наизусть. Мне представляется сказочное Лукоморье с могучим зеленым дубом, златою цепью, по которой и днем и ночью ходит ученый кот, невиданные звери, русалка, сидящая на ветвях дуба, богатырь, которого колдун несет через леса, через моря.

...После скромного ужина в комнате снова звучат заданные в школе стихи:

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То как зверь она завоет,

То заплачет, как дитя.

Тише!.. В наше маленькое окошко, запорошенное снегом, действительно кто-то стучит.

– Боже, Иисусе Христе, – крестится мать. – Кто это может быть в такую непогодь?

Но вот двери в сени, а затем в комнату отворяются, и на пороге, к нашей неописуемой радости, появляется дедушка Алексей. Нам неинтересны его объяснения столь позднего визита. У нас к деду особый интерес: мы знаем, что он обязательно привез гостинцы от бабушки Дарьи, и самый лучший из них – ржаные пышки, испеченные на коровьем масле.

Окончив позднее чаепитие, взрослые продолжают обсуждать житейские проблемы, а мы начинаем укладываться спать. Моя постель в эту ночь – дедушкин тулуп, занявший почти половину комнаты. Я – весь блаженство. Никакие барчуки в эти минуты не смогли бы сравниться со мной: ни внук помещика Багрова, ни графский неженка Николенька Иртеньев, о которых писали в школьном учебнике «Родная речь». Преодолевая сон, снова слышу стихи:

Наша ветхая лачужка

И печальна, и темна.

Что же ты, моя старушка,

Приумолкла у окна?

Пушкин... В мою жизнь он вошел в раннем детстве. Вошел навсегда: и когда только-только научился читать, и сейчас, на пороге «внеземного бытия», он в моем сердце. Я не могу представить, что было время, когда такого понятия, как Пушкин, не существовало. Для меня оно обозначает то, без чего самую жизнь помыслить нельзя. «Перед нашими глазами, – говорил Александр Блок, – с детства как бы стоит написанное огромными буквами слово “Пушкин”. Это имя, этот звук наполняет почти все дни нашей жизни».

Пушкин был всегда со мной. Жил моими небольшими радостями, делился выпадавшими невзгодами. Когда тяжелейшая болезнь уложила меня на долгое время в больничную постель, его стихи неумолчно звучали в моей памяти. Разве можно забыть, скажем, такое: за несколько секунд до начала одной из сложных операций врач-анестезиолог попросил сказать несколько отвлеченных фраз, и мне вспомнились замечательные строки:

Погасло дневное светило;

На море синее вечерний пал туман...

Шуми, шуми, послушное ветрило,

Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Засыпая под действием наркоза, я увидел лучезарную улыбку красавицы-врача.

Известный русский писатель Иван Бунин в свое время на вопрос, когда в его жизнь вошел Пушкин, ответил: «Это случилось, когда в меня вошла Россия. Когда я узнал и полюбил ее небо, воздух, солнце, родных и близких».

А вот что писал не менее известный поэт Арсений Тарковский: «Пушкин – это то, что помогает мне жить, держит меня на земле. Это самая сокровенная и драгоценная частица моей души. И никакие жизненные невзгоды, бури, потрясения не в силах меня этого лишить, а если бы такое как-то вдруг случилось, мне кажется, я уже не смог бы ступать по земле. Не устаю преклоняться перед ним».

Почти два столетия живет нравственное завещание поэта – его неповторимое творчество. Через даль времен гений Пушкина дарит нам негасимый огонь своего таланта. Он глагол наш насущный, наше очарованье красотой.

Глубок и чист мир Пушкина. Исполненный гармонии и красоты, созданный вкруг человека и обращенный к человеку, он бесконечен и многообразен, как сама жизнь.

«Пушкин – это лучшее, что есть в каждом из нас. Это доброта и талант, смелость и простота, жизнелюбие и верность в дружбе, бескорыстие в отношениях друг к другу. Нам бесконечно дорог Пушкин и потому, что он погиб за свои убеждения, за честь, за любовь. Ведь, защищая себя и жену, он еще и поэзию, и бессмертие свое защищал от циников и пошляков».

Эти проникновенные слова мною взяты из выступления легендарного человека, хранителя Пушкинского заповедника, «губернатора» пушкинского края Семена Степановича Гейченко на семинаре молодых журналистов в Москве в 1964 году. О Пушкине он знал все, а по идеальному критерию – почти все. Кстати, на семинаре работникам районных и городских газет были впервые вручены билеты Союза журналистов СССР, чем мы очень гордились.

«Люди, – продолжал в своем выступлении Семен Степанович, – наделяют Пушкина теми чертами, которыми хотят обладать сами: застенчивый – смелостью, вспыльчивый – спокойствием, грубый – нежностью и добротой... Пушкин – это все самое лучшее, что есть в человеке. “Чувства добрые я лирой пробуждал”. Прожив такую короткую жизнь, поэт сам иногда пугался глубины своего фантастического проникновения в недра человеческого “Я”. Благородство его помыслов, вера в искренность чувств до сих пор заряжают людей. Читайте, изучайте Пушкина!»

После эмоционального выступления Гейченко прочитал поступивший из аудитории вопрос: «В чем же все-таки величие Пушкина?»

Среди слушателей возникло некоторое оживление. Опытный лектор не замедлил с ответом: «Как в чем? Да в том, что он Пушкин!»

Ответ был оценен единодушными аплодисментами.

Величие Пушкина в том, что он Пушкин, – лучшего определения трудно найти. За три года до гибели поэта Николай Васильевич Гоголь провидчески писал: «Никто из поэтов наших не выше его и не может более называться национальным: это право решительно принадлежит ему».

С годами и десятилетиями Пушкин не отдаляется, а приближается к нам. Ибо Пушкин не только высочайшая вершина литературы, но и высочайшая вершина нравственности, патриотического чувства и уважения к иным народам и культурам. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он далее всех раздвинул его границы и показал все его пространство.

Многие исследователи жизни и творчества великого поэта обоснованно утверждают: «В редкую эпоху личная судьба человека была так тесно связана с историческими событиями – судьбами государств и народов, – как в годы жизни Пушкина». Судьбоносной актуальностью наполнены сегодня вещие слова, которые мы неустанно повторяем: Пушкин – это наше все!

Замечательно, что на государственном уровне отмечается в стране Пушкинский день.

Мы часто говорим о героях не только Великой Отечественной войны, но и вспоминаем Бородино, героев 1812 года, современников Пушкина. Многие из них были друзьями поэта. И в то же время никому из нас не придет на ум считать Кутузова и Багратиона, Раевского и Ермолова, Дениса Давыдова и Надежду Дурову своими современниками. Они наша славная, героическая и прекрасная история. А Пушкин – нет! Он наш, сегодняшний, современный. Это можно не столько объяснить, сколько понять душой, всем своим существом.

Жизнь Пушкина – это жизнь его творческого гения и жизнь его эпохи. Ее изучение требует тщательной, кропотливой работы, надежного фундамента. Таким фундаментом и верным наставником для меня лично на все годы стала бессмертная речь Ф. Достоевского на торжествах при открытии памятника Пушкину в Москве 6 июня 1880 года:

...Произносились речи, читались стихи Пушкина и о Пушкине. Бурю оваций вызвало выступление И. Тургенева, затем председательствующий объявил – слово принадлежит Федору Михайловичу Достоевскому:

«...В каждом творении Пушкина слышится вера в русский характер, вера в его духовную мощь, а коли вера, стало быть, и надежда, великая надежда за русского человека. Никогда еще ни один русский писатель, ни прежде, ни после его, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин. В Пушкине есть именно что-то сроднившееся с народом взаправду... Все это оставлено Пушкиным в виде указания для грядущих работников на той же ниве. Не было бы Пушкина, не определилась бы, может быть, с такою непоколебимой силой наша вера в нашу русскую самостоятельность, наша сознательная теперь уже надежда на наши народные силы.

Да, Пушкин – истинно наш народный поэт, но и не было поэта с такою всемирной отзывчивостью, как Пушкин, и в этом смысле он явление невиданное и неслыханное, а по-нашему, и пророческое... Став вполне народным поэтом, Пушкин тот час уже и предчувствует великое грядущее всемирное назначение этой силы. Тут он пророк! Наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей...

Жил бы Пушкин далее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров. Но Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собой в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем...»

По окончании речи в зале творилось невообразимое – И. Аксаков и Тургенев бросились обнимать Достоевского, люди плакали, кто-то упал в обморок, все злое, недоброе, разделяющее людей отпало вдруг, как скорлупа.

Поздним вечером, «отойдя» от впечатлений дневного заседания, Достоевский нанял извозчика и доставил лавровый венок, которым его увенчали на торжествах, к Страстной площади и возложил к подножию памятника. Несмотря на полночное время, к Пушкину с цветами шли и шли люди, отдавая дань светлой памяти поэта.