Про свободный стих и не только

…что, если это проза,

Да и дурная..?

Александр Пушкин

Когда искусство как ремесло в целом, вся наработанная от века стихотворная техника отбрасывается дилетантами, то и сама поэзия рассыпается на множество отдельных моментов, не связанных между собой во Времени манер.

Внутреннего роста личности автора в ней больше нет. Нет преемственности, нет последовательности, нет длительности. То, что теперь остаётся от поэзии – это выдохшийся винный запах от давно пустой бутылки.

Еле слышный, кислый дух, глухой отголосок чего-то иного, важного.

Свободное искусство, мастерство, канон – всё заброшено ради жалкой бравады, для идеологий и технологий слишком суетливой современности.

Но это обычное дело для преходящей молодости и моды.

2

Есть выдающаяся европейская поэзия всех времён. (Не только русская.) И Древнегреческая поэзия (Вергилий), и Средневековая (Данте), и мощная Возрожденческая (Шекспир). И т. д. Вплоть до серьёзной поэзии недавнего времени в России. Блок, Есенин, Мандельштам, Ахматова, Цветаева, Хлебников, Хармс, Тарковский, Заболоцкий. И т. д., и т. п. Есть, всегда был, Художник Слова. «Всё мысль да мысль! Художник бедный слова, ты – жрец её, тебе забвенья нет!…» (Е. Баратынский)

Зачем самостоятельно думать, если есть готовые, заранее успешные программы и кнопки на айфоне.

Уже сегодня компьютер сочиняет любопытные, порой забавные вирши.

3

И была попытка (не единственная в истории) в советское время насильственно прервать «естественную» поэтическую эволюцию и перенаправить её в другое, контркультурное – идеологическое (пропагандистское) – русло. Но это большая и отдельная тема. Надо сказать, что попытка отчасти очень даже удалась. У многих пишущих сегодня стихи «прицелы» сбиты существенно.

Впрочем, так было всегда.

4

Но поэзия не может довольствоваться эрзацами и суррогатами, ей не свойственными и отказаться без ущерба для человеческого вида от своего смыслового поля в целом.

Зато мы можем отказаться от такого опыта.

Человек вообще может многое, а современный человек может даже превратиться в кнопку для запуска чужой программы на своём ПК.

5

Но ничего нет лишнего в великой (не усечённой модой) поэтической Традиции. В ней всё идет в дело, если обретается в руках мастера.

«Поэзия – искусство безнадёжно семантическое», по выражению итальянского поэта Э. Монтале.

6

Если где-то убавилось рифмы, соразмерности, художественного смысла или опыта, накопленного поэзией – то это значит, на свет появился верлибр.

Часто это – птенец кукушки, хотя не обязательно.

Вспоминается вопрос А.С. Пушкина, отнюдь не обскурантиста или реакционера на подлинно новое в поэзии. Вопрос касался белого (без рифмы) стихотворения Жуковского: «…что если это проза, / Да и дурная?» Правда, сам Пушкин позже написал белым же стихом свой шедевр: «И вновь я посетил». Но это точно шедевр.

Тот же вопрос можно адресовать к иному свободному стиху и множеству авторов. (И к массе регулярных авторов такой вопрос идеально подходит.)

Будем благодарны той же иронии.

7

Так или иначе, но вопрос остаётся открытым.

Не всякий верлибр – шарлатанство и подделка под оригинальную поэзию. Не всякая ритмизованная проза – плохая поэзия (да и проза). Иногда большой поэт перемежает регулярный стих свободным. Тот же Блок или Ходасевич. Но опять же, это Блок и Ходасевич, и они писали дивные регулярные (традиционные) стихи в чудную рифму, музыкальную, как Моцарт или Бетховен. Стихи – совершенные. И владели поэтической техникой в её целом арсенале. Вплоть до скабрезной частушки. Отчего же иные верлибристы не напишут ничего подобного? Ни даже частушки?

Не хотят – или не могут.

Небольшой грех, когда подумаешь, сколько вторичных стихов написано и в рифму. Однако невольно задумаешься о современной поэзии и её массовом читателе.

8

Есть некая последовательность (или синхронность) в развитии автора: усвоение разных техник стихосложения (от простого к сложному): приёмов, рифм, стихотворных размеров, манер, стилей и т. д. Вплоть до индивидуального художественного мышления, движения творческой мысли – и в образах, и даже в вакууме. Мастера знают, о чём я говорю.

Тут же – и верлибр, и – белый стих.

Ремесло связано со свободным искусством, как необходимая ступень к нему.

Как покрой и форма парашюта.

Без него нет удачного стиха.

Но есть готовая идеология – род катапульты в поэзии.

И они сразу начинают с верлибра (им и заканчивают).

9

Существует поэтика, охватывающая всю совокупность целого множества приёмов. Ко всему вышеназванному это и жанровое различие.

Разные поэтические формы или их сочетания. Поэма, лирическое стихотворение, философская лирика. Баллада, сонет, эклога, стансы, элегия, раёшный стих, частушка. Ямб, секущий сатирой, народный песенный размер – хорей. Длящийся звуковой волной удивительно свободный дактиль, перемежающийся с амфибрахием и анапестом (трёхсложники) и теряющийся в музыкальных сферах подвижной и бесконечной Вселенной.

Но существуют также идолы идеологем.

Под их рукой не только верлибр становится орудием разрушения ценностных смыслов.

10

В подлинной поэзии всегда есть место божественному произволу. Важно не путать его со своеволием массового стихосплетателя.

Сегодня он может быть вооружён и айфоном, но только не культурой стиха.

Электронная технология не гарантирует поэтической уникальности.

Художественность смысла (эстетика) не отменима современной наукой и современностью. Наука (нормальная) и не выказывает подобных нелепых претензий.

Вот разве что иные порождения некоторых неэстетических идеологем да некоторые лжеучёные считают Пушкина устаревшим поэтом. Вообще не слишком умным человеком. (Иначе был бы он учёным, полагают они.)

Но только благодаря искусству, художественному претворению, превращению плоской современности и присовокуплению её к наличной вечности, ко второму пространству, такая современность становится совершенной вещью.

Так порой сам поэт бывает ошеломлён вдруг открывшейся ему картиной ада, чистилища или рая. А уже следом за ним и остальная читающая публика, если бог посылает её поэту.

11

Но если современность и стихи не соединяется удачно в единый поэтический поток, то и эффект от их прочтения значительно слабее известных уже сильных стихов прошлого. Думаю, примеры не нужны, хотя они могут быть диаметрально разные. И с этим уже ничего не поделаешь, если автор сам не сделался неким произведением искусства, не растворился в подлинной поэзии, чтобы стать её новым кристаллом.

И тогда он торчит из своих стихов чужеродным предметом.

И верлибры, и регулярные стихи (как массовое перепроизводство) могут быть таковыми. Такими они слишком часто и являются. И ничего, «старушки кушают!», – как говорил «голубой воришка» из бессмертного романа Ильфа и Петрова.

Не спасает плохих стихов (повторимся) ложно-научное отрицание необходимости эстетического поля для неподдельной поэзии.

12

В современных унылых играх со словом в поэзии удручает навязывание читателю тотальной бессмысленности всего в жизни.

Или противополагание высшим целям искусства каких-то крайних и частных программ и модных взглядов на жизнь вообще.

Формирование домашних заготовок-идеологем, выдаваемых за поэзию и стихи.

Любой субъект, фемина или мужчина, имеет священное право на самореализацию. Но не всякая реализация субъекта является хорошими стихами. Даже просто стихами. Вообще искусством, тем более высоким (включающим низкое).

Так было, казалось бы, всегда.

13

Тотальному притворству (хронической иронии) в искусстве сегодня противостоит крайне серьёзная по отношению к себе самой (но не к искусству в целом) поэзия меньшинств.

Это любопытно наблюдать. Ведь уже в начале двадцатого века лучший тогда поэт в России, Александр Блок, отзывался неодобрительно о роковом, недобром существе всё поглотившей иронии: личность человека, его веру, его тайную свободу, его поэзию наконец.

Крайности похожи друг на друга, как близнецы.

14

Возможно, это – очередное вырождение культуры в отдельно взятых головах. Или попытки преодоления некоторыми современными поэтами собственного кризиса. Последнее должно выглядеть отрадно, вселять надежду.

Но слишком уж часто ломается в стихах не собственная косная система, а живая поэтическая Модель в целом. И чуткий слух страдает от этой неосознанной болезненной ломки.

Ненависть к подлинному искусству и настаивание на собственном затянувшемся кризисе объясняются буксующей диалектикой, отсутствием динамики. И выражается это в непримиримых крайностях. Во вражде к чему-то внешнему относительно себя.

Но таков невысокий в целом уровень – и массовой литературы с одной стороны и крайне либеральных (частичных) ориентиров с другой.

И то и другое часто выглядит вульгарно, неудовлетворительно.

Но поэзия это путь и одновременно невоплощённое дао.

Или по-европейски: «Лишь факты могут выражать смысл, класс имён этого сделать не может» (Людвиг Витгенштейн).

Поэтому слово в подлинной поэзии – суть вещь (вещее слово).

Даниил Хармс разбивал им стёкла (застеклённых людских сознаний, надо полагать).

15

Мы забредаем сегодня в русскую поэзию прямо с улицы. В китайских кроссовках или импортных штиблетах. И эта обувь – тоже сочиняют первоклассные стихи.

Тут уж ничего не поделаешь. Слишком ощутима родная мозоль, пусть ботинок – импортный.

16

Мозоль сочиняет верлибры, мозоль слагает регулярные стихи, мозоль требует восстановления попранных кем-то прав.

И ведь это правильно. Правила мозоли отныне изложены в стихах.

17

Мозоль слышать не хочет о высших поэтических ценностях, её оскорбляет всё: эстетика, поэтика, правила стихосложения, гармония или совершенство, без которых поэзии нет. (Но есть-таки мозоль.)

И мозоль по-своему права.

18

Права только мозоль.

19

Ведь чем отличается живая эстетика от куклы? Отсутствием кукловода снаружи.

20

Александр Залесов тут – пример положительный. Он пытается сохранить общие свойства русского регулярного стиха, вплоть до его рифмовки. И это впечатляет, оживляет, производит эффект – словом, воздействует именно эстетически. В самом древнегреческом (всеохватном) значении этого слова. Такая относительно длинная цепочка узнавания (не одна плоская современность и актуальность) включается, как от искры, в восприятии требовательного читателя, продвинутого по части мировой поэзии, её относительных достижений.

Есть у поэта Александра Залесова и составные рифмы. Ритм стихотворной строки или метр стиха – у него соблюдены. Здесь – и ямб, и хорей. Возможно, размер подан порой несколько прямолинейно, безапелляционно, жестковато. Словам порой недостаёт их собственной, свободной от автора интонации.

Но образность его поэзии, не столько надуманная, сколько местами обаятельная. Она понятна чувству вдумчивого читателя. Возможно, слишком понятна. Но банальной назвать её нельзя. В ней присутствует и сам определённый (может быть, чрезмерно) автор, всюду чувствуется его почерк, манера письма. Манера суть то, что продолжает (пока безнадёжно) тянутся к стилю, как невеста к жениху. Уже одно это – весьма неплохо. Впрочем, когда это хорошо, когда не очень, судить читателю самостоятельно. Местами сознательные звонкие созвучия вместо рифм – отменно хороши:

яблонь / дланью

……………………………или:

Здесь равновесие с собой,

Здесь примирение с судьбою,

Коснись гармонии любой,

Она останется с тобою.

Увидеть значит и воспеть.

Каких еще мне надо песен?

По-моему, очаровательно. Но и это ещё не всё, читатель…