От тайги до далеких морей

Говоря о литературных премиях, как-то принимаешь тон спортивного комментатора. Это и неудивительно, ведь в премиальном процессе всегда есть и победители, и проигравшие. Ну и конкуренция между ними! А еще — это так и задумывается, чтобы взбодрить публику. Поэтому скажу следующее: короткий список «Большой книги» в этом году оставил за бортом несколько книг из списка длинного, которые считались потенциальными фаворитами. «Пострадали» и Роман Сенчин, и Анатолий Рубанов. Ожидаемо попал в претенденты на «Большую книгу» Леонид Юзефович с «Филэллином» (о нем я уже писал в «Новом Береге»). Зато мы имеем в шорт-листе БК несколько довольно неожиданных книг — что, несомненно, подогревает читательский интерес. О некоторых их них в сегодняшнем обзоре.

«Вечный зов» со Сталиным и зеками

Виктор Ремизов. Вечная мерзлота. Владивосток, Рубеж, 2020

Как несомненный плюс отметим сам факт попадания в короткий список книги, изданной «далеко от Москвы» — во Владивостоке. Других плюсов не очень много. Огромный роман о сталинской стройке в послевоенной Сибири (приполярная железная дорога), к сожалению, не получился именно с точки зрения эпического размаха, «широкого дыхания». Объем тут играет против автора. «Антисталинская» повестка книгу вытянуть не может — все же не 80-е.

Кстати об истории. В 60–70-х популярен был так называемый «сибирский эпический роман». «Вечный зов» и «Тени исчезают в полдень» А. Иванова. «Сибирь» Г. Маркова, «Судьба» П. Проскурина, «Философский камень» С. Сартакова и так далее. Традиции Толстого и Шолохова с опорой на описание природных красот и достаточно энергичное действие (ну и с прививкой западной «массовой литературой» — простые характеры, увлекательный сюжет, страсть и смерть). Народу эти романы нравились, интеллигенты над ними посмеивались, указывая (справедливо) и на вторичность, и на предсказуемость, и на идеологическую предвзятость.

С идеологией у Ремизова тоже все хорошо. А вот во всем остальном роман Ремизова тем псевдоэпосам проигрывает. Действие течет вяло, да и постоянно замирает — берет паузу на публикацию огромной подборки документов. Цитирующиеся целыми страницами источники (прямо со сносками, все солидно) отбивают всяческую охоту читать дальше. Ну да, у героев книги есть реальные прототипы, исследовательская работа проведена автором большая — но в художественном смысле книгу это крайне утяжелило. Попытка проникнуть во внутренний мир Сталина на уровне «Детей Арбата» выглядит скорее конфузом. Вот так диктатор читает газету: «„В Корее воевали вовсю, КНДР в союзе с Китаем вновь заняли Сеул. Где-то там рядом образовалась, ликовала газета, Коммунистическая партия Камбоджи! Через десять лет ее возглавит человек с именем Пол Пот…” Он отложил газету, отхлебнул остывший чай. Ему все это было уже почти неинтересно, а на планете складывались режимы, похожие на его, основанные на лжи и пропаганде, с несменяемой властью и обманутыми народами».

Ремизов попытался писать в «большом стиле», не имея «большого нарратива», который имели в виду все указанные авторы. У них это было построение социализма или путь от темного прошлого к светлому будущему, наконец, Русский (Сибирский) Путь и т. п. Здесь ничего такого нет. Даже злосчастной стройки как мегамасштабного проекта, как злого умысла Темного Владыки, как символа бессмысленности советского строя нам не показано. Есть исторически верные (даже не сомневаюсь) скучные описания. Есть публицистические высказывания автора. Есть, наконец, грустные истории страдальцев-сидельцев. Они как раз выглядят в книге наиболее живыми. 

И получается, что «Мерзлота» исполнена в стиле и жанре «мещанского» романа (по своей природе мелодраматичного, сосредоточенного на мелких личностных проблемах). Плюс наваленные сверху пласты сырого, непроработанного исторического материала. Эпос не получается. 

Виктор Ремизов силен в жанре «естественно-политических» повестей из колоритной жизни обитателей окраин страны. За что и был в свое время удостоен литературных наград. Попытка создать роман в стиле «как у Анатолия Иванова, но с бедными зеками и злым Сталиным» ему не удалась, возможно, просто в силу несовпадения с творческим темпераментом. У Гузель Яхиной подобный опыт получился куда лучше: она удачно скрестила дамский и исторический романы. А здесь не «большой стиль» и не «большая книга», но пухлая (почти 900 страниц!) книжка, гроза читателей.

Хороший человек на хорошей Украине

Андрей Дмитриев. Этот берег. М., Время, 2020

Андрей Дмитриев около десяти лет назад собрал множество наград за роман «Крестьянин и тинейджер» (и «Букера», и «Ясную Поляну», и даже Премию Правительства РФ). В короткий список нынешней БК попал его, небольшой по объему, роман «Этот берег».

В нем рассказана обманчиво простая история. Начнем с того, что герой-рассказчик — человек того же поколения, что и автор (перешагнул порог 60-летия), он глубоко образован, начитан, имеет познания в самых разных сферах. Да и вообще, в некотором смысле идеален: он и интеллигентен, и свободолюбив, и рефлексирует красиво, и при этом не слабак какой, готов совершать поступки.

И это простой учитель-пенсионер из глухой провинции? Конечно, такого быть не может; перед нами скорее персонифицированное авторское кредо, показанное и изящно, и нескучно. Упакованное в компактную, привлекательную форму.

Ведь мало того, что неправдоподобен герой, совершенно неправдоподобна и его история. Судите сами: проработавший десятки лет в маленьком провинциальном городе учитель вынужден бежать, будучи заподозренным в интимной связи с ученицей (хотя на самом деле ни сном ни духом). Но машина тоталитарного российского правосудия вкупе с общественным мнением, подстегиваемым ТВ-истерикой, готова пожрать невинного. И только на Украине, оказавшись в помощниках у олигарха Авеля (комендантом его загородной базы) наш герой успокаивается. Обретение статуса сторожа (по сути) его ничуть не смущает. На Украине ему нравится все. И олигарх хорош. И простые селяне. И кухня, к которой он пристрастился. И Киев, лучший город на Земле. Ну и дышится там ему вольнее, чего уж тут скажешь! 

На всевозможные инсинуации кулинар-любитель отвечает мягко, но твердо: «Еда и климат Украины сами себя хвалят. О языке?.. Я здесь ни разу, никогда, ни от кого не слышал дурных слов в ответ на мои русские слова, не видел на себе ни одного косого взгляда. Майдан?.. Ну что ж. Я дважды побывал на Майдане, и первый раз — в начале декабря тринадцатого года. Я специально наварил на базе кулеша, даже и не кулеша, а чего-то среднего между традиционным казачьим кулешом и бограчем: такой густой и острый сытный суп… Я привез его «на Владике» к Майдану в двенадцатилитровой кастрюле и передал, кому сказали. Второй раз я там оказался просто так, без повода, перед самым Новым, четырнадцатым, годом. В горячей зябнущей толпе я потоптался вместе с ней, послушал речи и песни, даже сам пытался петь, нечаянно увидел тех, кому когда-то передал кулеш, — они вернули мне кастрюлю вымытой, и это на меня, не скрою, произвело впечатление…»

И все бы ничего, да зашевелилась в России группа вербовщиков, загоняющая людей воевать на Донбасс. И наш герой мчится обратно, чтобы помочь одурманенным… На том и точка.

Собственно, нарочито неправдоподобные коллизии и характеры (а там еще и не такое есть), нужны автору, как полагаю, именно для художественного оформления своего идейно-политического высказывания. Неправдоподобие не означает ложь. Притча, сказка, анекдот тоже неправдоподобны. Но, говоря учительским языком, как дидактический материал они отменны. И здесь мы имеем дело с произведением такого, притчево-дидактического, рода.

Написано, повторюсь, изящно. Беда в том, что обещавшая поначалу много интересного в части наблюдения за характерами, нравами, равно и мыслями нашей эпохи, книга оборачивается неглубокой политической вещью. Согласен ты с автором, или не согласен — неважно; хочется большего.

Жизнь как дизайн

Владимир Паперный. Архив Шульца. М., АСТ, Редакция Елены Шубиной

Владимир Паперный — настоящий гуру культурологии и урбанистики, написавший, собственно, лишь одну большую работу. Но какую — легендарную «Культуру Два», без упоминания которой уже 30 лет не обходится ни один студенческий диплом в этой сфере. Не говоря о серьезных работах исследователей (пусть книгу Паперного сегодня и поругивают, это тоже своеобразная мода — но читают!). Да и сам термин «Культура 2» прописался в дискурсе прочнее некуда. Паперный много лет живет в США, ему сейчас 77, он регулярно выступает с архитектурными и культурологическими заметками и эссе. И вот — написал немаленькую по объему книгу.

Роман ли это? Мемуары? Вечный вопрос. Главный герой (рассказ ведется от третьего лица) носит другое имя — значит уже проза… Но и это неточно. И не очень существенно. Могу только сказать, что в отличие от многих образцов «то ли мемуаров, то ли романа», включая и те, что были в лонг-листе БК, книга Паперного написана твердой рукой, не поддающейся на соблазны сентиментальности, либо наоборот горячего остракизма своих одноклассников (подумаешь, прошло каких-то 65 лет, это не повод их прощать). «Архив Шульца» написан дизайнером, теоретиком и практиком, в этом есть и плюсы, и минусы. Плюс — четкое изложение фактов и интерпретаций что большой, что малой, семейной истории. Минус — не всегда понятное читателю внимание к деталям и мелочам.

Итак, много лет живущий в США заглавный Шульц получает коробку с архивными материалами, включая, например, магнитофонные бобины — и понеслось. Прием традиционный. Обстановка, в которой рос герой, тоже. Семья самой корневой советской интеллигенции, родители — столичные деятели искусств; детские воспоминания, потом осмысленные школьные забавы, портом богемная юность. Еврейские родственники с их притчами и воспоминаниями о дореволюционной жизни в местечках. Советский ненавязчивый сервис. Книги и музыка.

В общем, если бы не детали (пусть их даже с избытком), было бы не так интересно. «1 января 1964 года отец подарил ему ежедневник. На серой клеенчатой обложке была выдавлена надпись «Центральный дом литераторов». Каждая из 365 страниц была разлинована. На авантитуле была цветная фотография, но не красивого фасада ЦДЛ с улицы Воровского и даже не унылого фасада, с керамической плиткой телесного цвета, с улицы Герцена. Это была фотография Красной площади, снятой, судя по ракурсу, с Никольской башни. На фотографии виден мавзолей, Сенатская и Спасская башни, чуть левее — Собор Василия Блаженного, а еще левее вдали — высотка на Котельнической, в которой через два года появится кинотеатр «Иллюзион», а еще через год Шуша посмотрит там трогательный шведский фильм «Эльвира Мадиган» с музыкой Моцарта».

Вторая часть истории любопытнее. Тут и архитектурный мир Москвы, и история успеха на архитектурно-дизайнерском поприще в США. Плюс краткие, но емкие характеристики стилевых особенностей «духа эпохи» того или иного времени, у нас или за океаном.

Неизбежную монотонность линейной истории рождения-взросления-старения автор «ломает» вставными новеллами — рассказами от первого лица персонажей книги, то есть свидетелей и участников жизни главного героя. Вроде как отдельный архивный файл, который из добросовестности присовокупляем к другим. Эти новеллы уводят далеко — и в пространстве, и во времени. Иной раз это оправдано больше, иной раз меньше. Пожалуй, автор как настоящий дизайнер иногда увлекается проблемой построения своего «объекта» в ущерб содержанию. Мол, раз архив — монолитного повествования быть не может, но читателя такой довольно наивный «формализм» может скорее смутить.

Открытий в «Архиве Шульца» нет. Особых художественных достижений тоже. Но взгляд автора спокоен и точен. При этом его отличает приятная для читателя ирония и самоирония. И всего этого по нынешним временам довольно, чтобы читать книгу с интересом.

Источник