«…Чувства добрые я лирой пробуждал»

Пушкин… «Зачем он дан был миру и что доказал собою?» – вопрошал Николай Васильевич Гоголь в раздумьях над жизнью и творчеством великого современника. На вопрос классика дал ответ самый строгий и бескомпромиссный судья – время.

«Поэзия его, – писал В. Г. Белинский, – чужда всего фантастического, мечтательного, ложного, призрачно-идеального; она вся проникнута насквозь действительностью, она не кладет на лицо жизни белил и румян, показывает ее в ее естественной, истинной красоте. В поэзии Пушкина есть небо, но им всегда проникнута земля».

Поистине исторический подвиг совершил Пушкин, установив, по выражению И. С. Тургенева, русский литературный язык. Им создана новая литература, воспевшая «простое величие простых людей».

…1836 год. Пушкин подводит итоги двадцатидвухлетней напряженной творческой деятельности. К тому времени он был на вершине славы, славы народного поэта. Из-под его пера вышло более 2300 произведений различного жанра – целый мир пленительной лирики, несравненной прозы и драматургии, исторические исследования. Были написаны «Полтава», «Борис Годунов», «История Пугачева», «Евгений Онегин», закончена повесть «Капитанская дочка». Вышел в свет первый том журнала «Современник», основанный Пушкиным.

Позади Болдинская осень – одна из самых ярких страниц биографии Пушкина. Это исключительный пример, едва ли не единственный во всей мировой литературе, гениального творческого подъема.

«Не классический ли автор Пушкин? – такой вопрос ставил один из лучших журналов того времени «Московский телеграф». – Ибо классический автор есть тот, чьи сочинения составляют потребность народную, а не временную, чьи произведения поэтические выучиваются наизусть и составляют непременную часть литературного богатства народа. Да, Пушкин – классик».

В одном из писем поэт с восторгом писал: «Душа моя расширилась, я чувствую, что я могу творить». Друзья предсказывали ему жизненное и творческое долголетие, но судьба распорядилась по-своему.

…1837 год, 8 февраля. Над холодным заснеженным Петербургом опускались ранние сумерки. Мела поземка. На окраине города в районе Черной речки у Комендантской дачи появились парные сани. Из них вышли Пушкин и его секундант Данзас. Почти одновременно подъехали Дантес с секундантом Д^’Аршиаком. После недолгих церемоний все было готово к поединку. Дуэлянтам подали знак сходиться. Пушкин пошел быстро и, достигнув барьера, стал целиться… но тут прозвучал роковой выстрел. Дантес, не доходя до барьера, выстрелил первым. Смертельно раненый Пушкин упал. Кровь поэта окрасила снег. Было около 5 часов пополудни…

Пушкина положили в кабинете, он лежал на диване, окруженный книгами, неизменными спутниками жизни. Один за другим начали съезжаться друзья поэта: Василий Жуковский, Петр Вяземский, Михаил Виельгорский, Александр Тургенев, Владимир Одоевский. Приехавший врач-хирург, лейб-медик Н. Ф. Аренд, на вопрос Пушкина об опасности ранения ответил, что почти не имеет надежды на выздоровление. Далее он объявил Пушкину, что по обязанности своей должен обо всем случившемся доложить императору. Уезжая, сказал провожавшему его в переднюю Данзасу: «Штука скверная, он умрет».

Приговоренный к смерти Пушкин в течение двух суток переносил ужасные страдания, являя пример редчайшего мужества и терпения. Аренд, наблюдавший на своем веку много смертей, отходя в очередной раз от его постели и вытирая глаза, заметил: «Никогда не видел такого терпения при таких страданиях».

У постели умирающего поэта неотлучно находился один из преданнейших его друзей Владимир Даль, врач, писатель, будущий составитель «Толкового словаря живого великорусского языка». Он стал свидетелем последних минут жизни Пушкина:

– Друзья и близкие молча, сложа руки, окружили изголовье отходящего. Я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал:

– Кончена жизнь!

Я недослышал и спросил тихо:

– Что кончено?

– Жизнь кончена, – отвечал он внятно. – Тяжело дышать, давит, – были последние его слова.

Пушкин скончался 10 февраля в 2 часа 45 минут, через 46 часов после дуэли.

Весть о трагической смерти поэта мгновенно дошла до сотен и тысяч людей. В многочисленных мемуарных источниках отмечается: Петербург буквально всполошился, в городе сделалось необыкновенное движение. На Мойке, где жил Пушкин, у Певческого моста ни прохода, ни проезда. Толпы народа и экипажи с утра до ночи осаждали дом; извозчиков нанимали, просто говоря: «К Пушкину!».

В течение трех дней, в которые его тело оставалось в доме, множество людей всех возрастов и всякого звания беспрерывно теснилось пестрою толпой вокруг гроба. Женщины, старики, дети, учащиеся, студенты приходили поклониться праху любимого поэта. Из жандармского управления доносили, что «собрание посетителей при теле было необыкновенное».

«В одну минуту, – писал В. А. Жуковский, – погибла сильная, крепкая жизнь, полная гения, светлая надеждами. Россия лишилась своего любимого национального поэта. Он пропал для нас в ту минуту, когда его созревание совершалось… у кого из русских с его смертию не оторвалось что-то родное от сердца?..»

Власть запретила сообщать в печати о смерти поэта. Газеты и журналы словно онемели: до того был силен гнет над ними своенравного опекуна над великим поэтом – графа Бенкендорфа. Цензура трепетала перед шефом жандармов, страшась вызвать его гнев за пропуск в печать слов сочувствия к Пушкину. Только единственному некрологу на другой день после смерти поэта удалось увидеть свет. Принципиальность и гражданское мужество проявил редактор газеты «Литературные прибавления к “Русскому Инвалиду”» А. А. Краевский, опубликовав некролог, написанный В. Ф. Одоевским, по мнению исследователей, «необычайно весомое при всей его кратности надгробное слово о только что погибшем поэте»: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно; всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! Наш поэт! Наша радость, наша народная слава!..».

По выходе номера газеты Краевский был приглашен к председателю цензурного комитета Дундукову-Корсакову.

– К чему эта публикация о Пушкине? Что за черная рамка вокруг известия о кончине человека нечиновного, не занимающего никакого положения на государственной службе? Ну, да это еще куда ни шло! Но что это за выражение! «Солнце нашей поэзии!» – помилуйте, за что такая честь? «Пушкин скончался… в середине своего великого поприща!» Какое это такое поприще? Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?! Писать стишки не значит еще проходить великое поприще!..

Ко всему прочему, не мог простить псевдоученый цензор даже мертвому Пушкину нашумевшую в свое время эпиграмму:

Слово «дундук» впоследствии использовалось как нарицательное.

В дни прощания с Пушкиным по Петербургу, а затем по всей России с быстротой молнии распространилось в списках стихотворение «Смерть поэта», написанное 23-летним корнетом лейб-гвардии Гусарского полка Михаилом Лермонтовым под свежим еще впечатлением истинного всеобщего горя и негодования. Оно производило громадное и повсеместное впечатление:

С этого момента имя Лермонтова стало известно всем, кому дорого русское слово.

Стихотворение незамедлительно попало в руки Бенкендорфа, который назвал его «дерзким, бесстыдным и вольнодумным»:

«Приятные стихи, нечего сказать, – писал царь шефу жандармов. – Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он, а затем мы поступим с ним согласно закону».

Через четыре года Лермонтов повторил судьбу Пушкина: в июле 1841 года его убил на дуэли проходимец Мартынов. Ему было всего 27 лет.

…13 февраля в небольшой церкви на Конюшенной площади состоялось отпевание Пушкина в присутствии родных, друзей, товарищей по Лицею. На площади и близлежащих улицах – огромные толпы народа. По воспоминаниям современников, такого не было со дня восстания декабристов.

В Зимний дворец явился Бенкендорф:

– Ваше величество, с похоронами Пушкина надо поторопиться. В городе много шуму.

Царь любил тишину, поэтому повелел как можно быстрее организовать отправку покойника на Псковщину, в Святые Горы, где Пушкин завещал похоронить себя рядом с могилой матери.

Ночью 15 февраля прах великого поэта тайно вывезли из Петербурга. На простые сани поставили ящик с гробом, обернутым в черную рогожу. Здесь же примостился старый дядька Пушкина Никита Тимофеевич Козлов. Он припал головой к гробу, да так и застыл до самого места. Гроб сопровождали две кибитки: в одной ехал близкий друг семьи Пушкиных Александр Тургенев, в другой – жандармский офицер.

У Святогорского монастыря Пушкина хоронили, кроме Тургенева и Козлова, несколько крестьян из окрестных сел и монахи со своим игуменом. Поднося гроб к могиле, трижды качнули его в сторону родного дома в Михайловском – таков старинный псковский обычай. Поставили сосновый крест, на котором черной краской вывели одно слово: «Пушкин».

Так великая Россия простилась со своим великим сыном!

Много лет прошло с того дня, как не стало Пушкина. Но до сих пор тревожит леденящий сердце и душу вопрос: кто же повинен в гибели поэта? В пушкиноведческой литературе содержится немало предположений, но при этом превалирует одно, которое определяется жестким словом: «Затравили!».

В этом аспекте знаменитое стихотворение Лермонтова является не только шедевром поэтического творчества, но и обличительным документом потрясающей силы. С юных лет светское общество, с которым Лермонтов был связан рождением и воспитанием, олицетворяло в его глазах все лживое, жестокое, лицемерное. Поэтому главную причину гибели поэта Лермонтов видел в столкновении его с окружающей средой:

«Презренные пришельцы» – Сакены, Корфы, Бенкендорфы, Нессельроды, Геккерены, а с ними вкупе Уваровы, Долгоруковы, Дундуковы и прочие люто ненавидели Пушкина, методично вели оскорбительную травлю поэта. Всю эту камарилью с повадками и нравом анаконды, несомненно, «опекал» Николай I. Кроме бесконечных ссылок по России, царь сослал Пушкина еще и в камер-юнкеры. Он был вынужден вращаться в кругу придворного общества, которое ненавидел всей душой.

Авторы подметных писем и клеветнических пасквилей искали момента, чтобы физически уничтожить поэта. Нашелся и исполнитель главной роли в коварном заговоре – им стал Дантес – Геккерен, заброшенный в Россию «по воле рока на ловлю счастья и чинов». Светский прохвост открыто ухаживал за женой Пушкина. Грязные сплетни паутиной опутывали Петербург. Трагическая развязка стала неизбежной: поэт пал жертвой чудовищных козней его врагов. Этот главный аргумент Лермонтова подтверждается историческими фактами, документами, мемуарами его современников.

…Пушкин верил в свое великое предназначение, сознавал, сколь дорог будет его образ всем народам России:

Пушкин жил, Пушкин будет жить. Не удастся убить его ни современным, ни будущим дантесам. Разум победит. Вспоминается бессмертный клич поэта: «Да здравствуют музы, да здравствует разум!».