Размышления о жизни и творчестве Ивана Бунина. Часть шестая

А когда вышла у Блока «Двенадцать», Бунин не принял её, точнее, встретил в штыки, он долго и яростно критиковал. И, как пишет сам Бунин, что в завершении своей критики он тогда сказал:

«… Как ни вспомнить, сказал я, кончая, того, что говорил Фауст, которого Мефистофель привел в Кухню Ведьм:

Вот тогда и закатил мне скандал Толстой; нужно было слышать, когда я кончил, каким петухом заорал он на меня, как театрально завопил, что он никогда не простит мне моей речи о Блоке, что он, Толстой, – большевик до глубины души, а я ретроград, контрреволюционер и т. д….»

Когда в конце мая 1918 года Бунин с женой уехали из Москвы в Одессу … И вот через некоторое время в августе приехала в Одессу вторая жена Алексея Николаевича, поэтесса Наташа Крандиевская, с двумя детьми, потом появился и сам А. Толстой.

Бунин дальше со всей откровенностью разоблачает:

«…Туг он встретился со мной как ни в чем ни бывало и кричал уже с полной искренностью и с такой запальчивостью, какой я еще и не знал в нем:

– Вы не поверите, – кричал он, – до чего я счастлив, что удрал наконец от этих негодяев, засевших в Кремле, вы, надеюсь, отлично понимали, что орал я на вас на этом собрании по поводу идиотских «Двенадцати» и потом все время подличал только потому, что уже давно решил удрать и при том как можно удобнее и выгоднее. Думаю, что зимой будем, Бог даст, опять в Москве…»

Осенью 1919 г. А. Толстой прислал Бунину, который еще был в Одессе, два письма из Парижа. В первом письме были еще такие строчки, которые немного удивили Ивана Алексеевича, вот они: «….Пришлите, Иван Алексеевич, мне Ваши книги и разрешение для перевода рассказов на французский язык. Ваши интересы я буду блюсти и деньги высылать честно, то есть не зажиливать. В Париже Вас очень хотят переводить, а книг нет... Все это время работаю над романом, листов в 18-20. Написано – одна треть. Кроме того, подрабатываю на стороне и честно и похабно – сценарий... Франция – удивительная, прекрасная страна, с устоями, с доброй стариной, обжилой дом... Большевиков здесь быть не может, что бы ни говорили... Крепко и горячо обнимаю Вас, дорогой Иван Алексеевич...»

В марте 1820 года Бунины прибыли в Париж, он встретил их весной, дружелюбием, и знаменитыми людьми из России. Далее Иван Алексеевич пишет:

«…. И с кем только не встречались мы чуть не каждый день в первые годы эмиграции на всяких заседаниях, собраниях и в частных домах! Деникин, Керенский, князь Львов, Маклаков, Стахович, Милюков, Струве, Гучков, Набоков, Савинков, Бурцев, композитор Прокофьев, из художников – Яковлев, Малявин, Судейкин, Бакст, Шухаев; из писателей – Мережковские, Куприн, Алданов, Теффи, Бальмонт. Толстой был прав в письмах ко мне в Одессу – в бездействии и в нужде тут нельзя было тогда погибнуть…»

В первое время все вроде было хорошо, если не финансы, особенно у Алексея Николаевича, Бунин это подчеркивает: «….у Толстых была постоянная беда: денег им никогда не хватало. Не раз говорил он мне в Париже:

– Господи, до чего хорошо живем мы во всех отношениях, за весь свой век не жил я так, только вот деньги черт их знает куда страшно быстро исчезают в суматохе...

– В какой суматохе?

– Ну я уж не знаю в какой; главное то, что пустые карманы я совершенно ненавижу, поехать куда-нибудь в город, смотреть на витрины без возможности купить что-нибудь – истинное мучение для меня; покупать я люблю даже всякую совсем ненужную ерунду до страсти!....»

Забота в эти дни у А.Н. Толстого – была коммерческая выгода во всем, и он это подтверждает Бунину:

«– Я не дурак, – говорил он мне, смеясь, – тотчас накупил себе белья, ботинок, у меня их целых шесть пар и все лучшей марки и на великолепных колодках, заказал три пиджачных костюма, смокинг, два пальто... Шляпы у меня тоже превосходные, на все сезоны...

В надежде на падение большевиков некоторые парижские русские богатые люди и банки покупали в первые годы эмиграции разные имущества эмигрантов, оставшиеся в России, и Толстой продал за восемнадцать тысяч франков свое несуществующее в России имение, выпучивал глаза, рассказывая мне об этом:

– Понимаете, какая дурацкая история вышла: я все им изложил честь честью, и сколько десятин, и сколько пахотной земли и всяких угодий, как вдруг спрашивают: а где же находится это имение? Я было заметался, как сукин сын, не зная, как соврать, да, к счастью, вспомнил комедию «Каширская старина» и быстро говорю: в Каширском уезде, при деревне Порточки... И, слава Богу, продал!»

«Жили мы с Толстыми в Париже особенно дружно, встречались с ними часто, то бывали они в гостях у наших общих друзей и знакомых, то Толстой приходил к нам с Наташей» – пишет Бунин.

«В последний раз я случайно встретился с ним в ноябре 1936 года, в Париже. Я сидел однажды вечером в большом людном кафе, он тоже оказался в нем, – зачем-то приехал в Париж, где не был со времени отъезда своего сперва в Берлин, потом в Москву, – издалека увидал меня и прислал мне с гарсоном клочок бумажки: “Иван, я здесь, хочешь видеть меня? А. Толстой”. Я встал и прошел в ту сторону, которую указал мне гарсон. Он тоже уже шел навстречу мне и как только мы сошлись, тотчас закрякал своим столь знакомым мне смешком и забормотал. “Можно тебя поцеловать? Не боишься большевика?” – спросил он, вполне откровенно насмехаясь над своим большевизмом, и с такой же откровенностью, той же скороговоркой и продолжал разговор еще на ходу:

“Страшно рад видеть тебя и спешу тебе сказать, до каких же пор ты будешь тут сидеть, дожидаясь нищей старости? В Москве тебя с колоколами бы встретили, ты представить себе не можешь, как тебя любят, как тебя читают в России...”

Я перебил, шутя:

– Как же это с колоколами, ведь они у вас запрещены.

Он забормотал сердито, но с горячей сердечностью:

– Не придирайся, пожалуйста, к словам. Ты и представить себе не можешь, как бы ты жил, ты знаешь, как я, например, живу? У меня целое поместье в Царском Селе, у меня три автомобиля... У меня такой набор драгоценных английских трубок, каких у самого английского короля нету... Ты что ж, воображаешь, что тебе на сто лет хватит твоей Нобелевской премии?

Я поспешил переменить разговор, посидел с ним недолго, – меня ждали те, с кем я пришел в кафе, – он сказал, что завтра летит в Лондон, но позвонит мне утром, чтобы условиться о новой встрече; и не позвонил, – «в суматохе!» – и вышла эта встреча нашей последней. Во многом он был уже не тот, что прежде: вся его крупная фигура похудела, волосы поредели, большие роговые очки заменили пенсне, пить ему было уже нельзя, запрещено докторами, выпили мы с ним, сидя за столиком, только по одному фужеру шампанского».

В завершении об одном хочу сказать, почему Бунин с такой яростью критикует приспособленческую черту характера А. Толстого, и особенно в советский период. И только ли Иван Алексеевич поступал так: «… Вот, что о своём предке пишет Елена Толстая, в её книгах "Дёготь или мёд" и "Ключи счастья" она своего прадеда объективно не щадит»…

«…И кроме того полистайте 2-х-томник дневников Шапориной – там Ал. Толстой во всей своей подлинной "красе" (в отношениях с "друзьями", жёнами и родственниками Ал. Толстой таких и слов-то не знал – порядочность, благородство, благодарность…»

Но оставим в покое других, а скажем о взаимоотношении двух писателей – еще два слова. Так почему же Бунин жестко критиковал? Два талантливых писателя и два друга (а то, что они были друзьями, у меня нет сомнений, и ниже мы приведем пример), это два человека с разными жизненными принципами и характерами. У Бунина честь была превыше всего, убеждения у него почти не менялись. Он, я думаю, был чересчур строг и суров до горечи и желчи. При этом объективно признавал талант и способности у других. У А. Толстого принципы были попроще – характер мягче. Убеждения его могли меняться. Но он дружбой дорожил. Очень много случаев, когда он заступался за друзей, да и, бывало, помогал другим.

Я обещал привести пример дружбы: вот, когда Толстой приехал в Париж в 1936 году и столкнулся с Буниным, тот согласился с ним побеседовать, выпить по бокалу шампанского. Даже согласился обнять бывшего друга. Значит, все-таки испытывал к нему дружеские чувства… И в час большой нужды… Бунин написал именно Толстому в Советский Союз с просьбой издать его книги там и выслать ему хоть какие-то деньги. Если бы это был для него не друг, стал бы он унижаться перед чужим человеком и писать такие письма?

Я лично сам видел копию одного документа: это письмо А.Н. Толстого Сталину. Вот как это было и суть письма: после возвращения в СССР из эмиграции А. Куприна и М. Цветаевой, Бунин попросил доктора Л.Ф. Зурова, (Зуров Л.Ф. – наследник архива И.А. Бунина) отправить в Москву почтовую открытку писателю А.Н. Толстому с двумя словами: "Хочу домой". Алексей Николаевич откликнулся на крик души Ивана Алексеевича и написал письмо И.В. Сталину с характеристикой творчества и просьбой разрешить писателю вернуться на родину. В письме отмечено, что "Мастерство Бунина для нашей литературы чрезвычайно важный пример – как нужно обращаться с русским языком, как нужно видеть предмет и пластически изображать его. Мы учимся у него мастерству слова, образности и реализму… Мог бы я ответить Бунину на его открытку, подав ему надежду на то, что возможно его возвращение на родину?" Письмо поступило в кремлевскую канцелярию 18 июня 1941, а 22 началась война…