Путешествие к истокам сказки

Психоаналитики видят в сказках отголоски древних эротических переживаний, страх смерти, даже ритуальный инцест. Разгадка смысла прячется порой в названии: цветок (флор) оказался родственным понятию дефлорации (потеря невинности) – вот чего подсознательно желала «дочь меньшая, любимая». За красивыми символами скрывается древний ужас страстей, облагороженных цивилизацией. Воздействуя на ребенка через сказку, он готовит его к перипетиям взрослой жизни.

Аксаковские произведения с их сложностью родственных отношений – богатый материал для психоаналитиков. Но поддержать разговор о сказке аудитории было явно не по силам: романтические встречи с принцами и принцессами в жизни надо заслужить, хотя бы изредка погружаясь в волшебную ирреальность, жертвуя ради нее повседневными делами. Откровенно говоря, подлинный неадаптированный текст Аксакова почти неизвестен ни взрослым, ни детям – никто попросту не видит в том необходимости. Посовещавшись с сотрудниками музея, мы решили продлить обаяние сказки и рассказать об одной из загадочных страниц ее истории, о сопричастности «Аленького цветочка» сказке императрицы Екатерины II «Царевич Хлор».

Речь идет о раритете, едва ли не первой литературной сказке России. Написала ее венценосная бабка своему любимому внуку, будущему императору Александру I. Сказка полна политических мечтаний и предзнаменований, педагогических наставлений, а порою и лукавого юмора. Себя Екатерина вывела в ней под именем царицы Фелицы, ханши, которая «была нрава веселого и весьма любезна».

Под этим именем ее как мудрую правительницу прославил в своих одах Державин. В конце XVIII века сказка была опубликована в «Российской азбуке для обучения юношества чтению» и неоднократно переиздавалась. Потом забылась, и остался от нее только след воспоминаний в державинских одах:

«Богоподобная царевна

Киргиз-кайсацкия орды,

Которой мудрость несравненна

Открыла верные следы

Царевичу младому Хлору

Взойти на ту высоку гору,

Где роза без шипов растет,

Где добродетель обитает!

Она мой дух и ум пленяет…

Подай, Фелица, наставленье

Как пышно и правдиво жить,

Как укрощать страстей волненье

И счастливым на свете быть…»

Подлинный текст сказки попал к аксаковедам чудом. В год празднования 140-летия «Аленького цветочка» решено было один из праздников провести 21 декабря, в день, обозначенной под стихотворением С. Т. Аксакова «Шестилетней Оле». Этот день принято считать началом замысла создания аксаковской повести «Детские годы Багрова-внука» и приложения к нему, сказки «Аленький цветочек». На праздник собрались юные художники, чьи работы пополнили коллекцию Мемориального музея писателя, театральные деятели, сетовавшие на то, что ни в одном театре Уфы сказка не прижилась, и актриса Р. Насонова, некогда с блеском игравшая роль ключницы Пелагеи. Пришел художник И. Файрушин, проиллюстрировавший в 1992 году первое издание сказки на башкирском языке, которое, несмотря на стотысячный тираж, быстро стало библиографической редкостью. Пришла и искусствовед Лариса Кудоярова, принеся с собой томик сочинений Екатерины II издания 1896 г. Достала она ее… с книжной полки, на которую положил ее отец, собиратель редкостей.

Среди сочинений императрицы оказались две сказки: «Царевич Хлор» и «Царевич Февей». Открыли мы первую и ахнули, будто голос самой Екатерины услышали – голос далекой эпохи Просвещения – свято верившей в волшебную силу слова: «До времени Кия, князя киевского, жил да был в России царь, добрый человек, любил он правду и желал всем людям добра. Часто объезжал он свои владения, чтобы узнать: каково людям живется, по правде или нет их жизнь ведется. У царя была царица, жили они согласно и никогда не разлучались…».

Модель государственного мышления видна здесь с первых строк. Вероятно, отсюда она перекочевала и в сказку Аксакова. Там тема государственности менее заметна – ведь ее «сочинила» служанка, ключница, ей ли тягаться с царицей?

Но при внимательном чтении, да еще с размышлениями, многое можно увидеть, особенно если сравнить ее с европейским или американским аналогом – «Красавицей и чудовищем», ставшим популярным благодаря Диснею.

Под этим названием сказка в конце XVIII века была известна и в России, перекочевав сюда из Франции. Заповедным цветком была роза, символ христианской добродетели.

Екатерина II «вывела» новый сорт цветка, с довольно неуклюжим названием «роза без шипов, что не колется», которую для восточного владыки пленный царевич Хлор должен был добыть, а вместе с ней обрести свободу и добродетель, но уже не христианскую, а общечеловеческую.

У Аксакова языческим пламенем полыхает аленький цветочек. Символ чего? Только ли любви? Почти одновременно со сказкой писатель создает одно из самых публицистичных своих стихотворений «На весть о грядущем освобождении крестьян» (до сих пор не получившее должной оценки), где есть такие строки:

«С плеч твоих спадает бремя,

Докажи, что не рабой

Прожила ты рабства время,

А смирялась пред судьбой,

Перед Божиим посланьем,

В духе кротости, любви,

Жизнь считая испытаньем:

Бунта нет в твоей крови!

Покажи нам, как оковы

Скинешь ты с могучих ног,

Как пойдешь ты в путь свой новый,

Как шагнешь через порог,

О который спотыкались

Люди тысячу веков,

Где мечты изобличались

Человеческих умов…»

Чем больше узнаешь о сказке, тем чаще возникает желание воскликнуть вслед за Настенькой: «Так вот ты какой, цветочек аленький». Между тем, в каноническом тексте героиню зовут совсем не так. Но это уже тема другого разговора.

Давно задумано издать «Сказки царицы Фелицы и Пелагеи-ключницы» под одной обложкой. Изобразительный код к столь необычному изданию подобрал Николай Куприянов. Перед тем как приступить к работе, он совершил путешествие «дорогами сказок», побывал и в Астрахани, и в Петербурге. Помня о том, что сказка стала духовным завещанием авторов, он усилил значение ключевых понятий природы и государственности, стараясь быть ближе к тексту. Одеты герои в сказочные варианты подлинных костюмов XVIII века, известных по живописным полотнам. Это также помогает перекинуть воображаемый мост от вымысла к реальности, от сказки к посланию потомкам.

Пелагея и Сережа. Обычай изображать ключницу дряхлой старушкой идет от невнимания к тексту. У Аксакова она представлена цветущей женщиной, «здоровой, свежей и дородной». Сережа одет в гимназический мундирчик и представлен в момент болезненной тоски по отчему дому, которую он испытывал в Казани. Тогда же он научился силой воображения переноситься в родные края, вызывая их образ в сознании «с живостью и яркостью ночных сновидений».

Странствия купца. Его костюм соответствует допетровскому стилю, наиболее почитаемому в семье Аксаковых: шапка-мурмолка и кафтан. На отделку пошел легендарный бурмицкий жемчуг, которого было в ту пору так много, что ни одна из дочерей на него и смотреть не захотела. Звездное мерцание фона соединяет в себе явь и сон, играющий в развитии сюжета роль параллельного мира. Через сон герои постигают свои затаенные желания.

Чудище. Чаще всего его рисуют человекообразным существом и в одежде. У Аксакова сказано, что само воспоминание о нем заставляет «дрожкой дрожать». Он впервые смоделировал русского монстра, плоть от плоти фауны своей земли. «Да и страшен был зверь лесной, чудо морское: руки кривые, на руках когти звериные, ноги лошадиные, спереди-сзади горбы великие верблюжьи, весь мохнатый от верху до низу, изо рта торчат кабаньи клыки, нос крюком, как у беркута, а глаза были свиные». Эпитету «чудо морское» соответствует шипы плавников.

Письмена огненные. Эффект зачарованности придает введение в сказку библейского появления огненных словес. Важен их смысл: «не господин я твой, а послушный раб» – так заявляет красавице зверь, мечтая найти в ней друга («залучить товарища»).