Все новости
ЛИТЕРАТУРНИК
30 Июля 2020, 17:00

Загадка Абая: величайший неизвестный поэт Казахстана. Часть третья

История с Джамбулом должна бы обеспокоить исследователей Абая, потому что в этих двух случаях прослеживается ряд аналогий.

Во-первых, и Джамбул, и Абай были устными поэтами, наследниками богатой казахской культуры устной поэзии – уязвимого жанра: устные стихи было легко присвоить и трансформировать в письменные тексты, несущие иной смысл. Во-вторых, и Джамбул, и Абай были выбраны на роль представителей казахской народной поэзии примерно в одно время и в одинаковых обстоятельствах – в 1930-е годы, в рамках сталинской политики национальностей. В-третьих, и Джамбул, и Абай получили статус национальных поэтов, вокруг которых сформировался культ личности. Культ Джамбула быстро поблек в постсталинские годы, в то время, как культ Абая продолжает существовать и поныне. Почему образ Абая так и остался невредимым? Произошло ли это благодаря тому, что Абай и его тексты избежали фальсификаций? Или же потому что мы всегда намного меньше знали о личности Абая и об истории его трудов? Мы ещё вернёмся к этим вопросам.
Второй случай связан с антологией народных стихов и коротких прозаических рассказов, опубликованной в 1937 году под эгидой газеты «Правда» и под названием «Творчество народов СССР». Эта престижная антология имела две цели – отпраздновать 20-ю годовщину Октябрьской революции и прославить национальное и лингвистическое многообразие республик Советского Союза. Однако филолог Елена Земскова, изучив административные документы этого масштабного проекта, хранящиеся в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), обнаружила, что все переводы были впоследствии переписаны группой русских поэтов, незнакомых с языками оригиналов. Более того, в папках по казахскому разделу этой антологии не было никаких записей устной речи или исходных текстов[1]. Другими словами, нельзя исключить, что казахский раздел был полностью написан русскими поэтами и издателями. Стихотворения, переведённые с языков, имевших давние традиции письменной литературы, например, узбекского, подвергались фальсификации в меньшей степени.
Этот пример лишний раз показывает, что казахские поэты были особенно уязвимы перед лицом фальсификаций, потому что они были устными поэтами, и советские пропагандисты, переводя их декламации и импровизации в письменную форму, могли легко манипулировать их содержанием. Абаеведы не должны забывать об этом. Пусть Абай и не был представителем народной поэзии, его стихи были так же уязвимы, как и творения любого устного поэта, ведь не существовало писаных или печатных версий, подтверждённых самим Абаем.
Есть и ещё причина для беспокойства. Когда впервые было опубликовано «Полное собрание сочинений Абая» (на казахском языке в 1933 году, в русском переводе в 1940 году), оно стало результатом большой работы, проделанной при поддержке государства. Оба издания были роскошны, к работе над ними привлекалась обширная группа редакторов и переводчиков, их активно рекламировали. Другими словами, они получили ту же поддержку со стороны государства, как и книги Джамбула и антология «Правды».
Эти переводчики не знали казахского языка (как и других языков, с которых они переводили), но это не считалось важным, поскольку, как показала Земскова, все масштабные переводческие проекты этого времени задействовали по крайней мере две разные группы переводчиков. Первая состояла из тех, кто знал язык оригинала достаточно хорошо, чтобы составить дословный перевод, так называемый подстрочник. Эти переводчики не назывались по имени даже в административных записях. Вторая группа включала в себя состоявшихся русских поэтов, не владевших исходным языком, но умевших вставлять идеализированные образы советской жизни в подстрочники, полученные ими от анонимных переводчиков. Как правило, имена этих поэтов-переводчиков в книге указывались[3].
Эту малоизвестную советскую практику подтверждает ещё одно неожиданное свидетельство – неопубликованное стихотворение Осипа Мандельштама. Он был хорошо осведомлён о сталинских культурно-переводческих проектах, возможно, благодаря близкой дружбе с Марией Петровых, и передал всю их абсурдность в стихотворении, написанном между 1932 и 1935 годами, которое так и осталось неопубликованным и без названия:
Татары, узбеки и ненцы,
И весь украинский народ,
И даже приволжские немцы
К себе переводчиков ждут.
И, может быть, в эту минуту
Меня на турецкий язык
Японец какой переводит
И прямо мне в душу проник[4].
Участие Петровых и других переводчиков-идеологов в русском переводе Абая должно беспокоить каждого, кого интересует аутентичность стихов Абая. Если эти переводчики-идеологи принимали участие в масштабных фальсификациях других поэтов, почему бы им вести себя иначе со стихами Абая? Только текстуальное сравнение переводов 1940 года со всеми прежними казахскими версиями (вплоть до самых ранних, записанных арабским письмом) может помочь нам установить, были ли стихи Абая фальсифицированы в 1940 году и, если да, то в какой степени.
Сходство вышеуказанных трёх проектов нельзя само по себе считать уликой. Но оно достаточно серьёзно для того, чтобы его расценить как предупреждение. Поэтому все читатели Абая и специалисты по его творчеству должны с осторожностью относиться к вопросу об аутентичности текстов, опубликованных в этот период под именем Абая. Пока не будет исследования административных записей масштабных издательских проектов 1930-х – 1940-х годов, пока нет текстовых анализов всех предыдущих версий на казахском языке и их русских переводов, нельзя исключать возможности, что труды Абая были сфальсифицированы при Сталине.
К несчастью, на этом фальсификация не закончилась. Если посмотреть на литературу, посвящённую Абаю, мы можем найти указания, что проекты фальсификации продолжаются и поныне. Но какие бы цели ни преследовали те, кто создают фальшивые документы, искажают тексты и намеренно меняют имена людей, добиваются прямо противоположного: подозрения тех читателей и исследователей, которым небезразличны достижения Абая на ниве поэзии, могут только укрепиться. Вопрос в том, что именно фальсификаторы пытаются скрыть?
Не казахский ли голод побудил пропагандистов, заведовавших сталинскими проектами культурного перевода, выделить особые ресурсы на продвижение казахского кочевника и писателя, жившего в XIX веке и придерживавшегося просоветских взглядов задолго до того, как они стали обычными? Совпадение представляется слишком сильным, чтобы оставаться делом случая. Но для ответа на этот вопрос нужно много дополнительных исследований, и ответы найти нелегко, потому что многие архивы, вероятно, останутся закрытыми для исследователей, желающих выяснить, какова связь этих двух событий.
[1] Zemskova Е. Soviet «Folklore» as a Translation Project: The Case of Tvorchestvo Narodov SSSR. // Translation in Russian Contexts: Culture, Politics, Identity. London, 2017.
[2] Соболев Л.С. Поэт-мыслитель. // Абай Кунанбаев. Лирика и поэмы. М., 1940.
[3] Тарасова А.Ю. Песни на заказ: Как советские поэты-переводчики становились авторами псевдофольклора. Опубликовано 29 мая 2018 г. https://iq.hse.ru/news/219573373.html (Режим доступа 10 июля 2020 г.) https://iq.hse.ru/en/news/221095175.html
[4] Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем в трёх томах. Т. 1. Стихотворения. М., 2009. С. 305.
[5] Cameron S. The Hungry Steppe: Famine, Violence, and the Making of Soviet Kazakhstan. Ithaca, 2018. Русский перевод: Камерон С. Голодная степь. Голод, насилие и создание Советского Казахстана. М., 2020. Kindler R. Stalin’s Nomads: Power and Famine in Kazakhstan. Pittsburgh, 2018.
Зауре БАТАЕВА

Читайте нас: