Автомобиль как мифологема

Почему так? Да потому, что именно эти машины, оказавшись в наших руках, диковинно увеличивают силы и возможности, реально превращают людей в кентавров и терминаторов, причем не обезличенно, не коллективно, как это делают, скажем, атомная электростанция или авианосец, но конкретно, персонально: мое ружье, мое авто, они послушны мне и никому другому.

Автомобиль, в сущности, есть микрокосм – модель вселенной, цельное завершенное пространство, где человеку уютно и независимо. В этом смысле он отчасти восполняет функции дома: это его выездной заменитель, позволяющий быть мобильным и мощным. Иначе говоря, автомобиль неосознанно мыслится как модифицированное «Я» – и потому он самая человекоподобная изо всех машин, в прямом смысле слова: его передняя часть очевидно воспроизводит схему человеческого лица. И уж, конечно, по автомобилю можно многое сказать о его владельце – думаю, что социология и психология могли бы сформировать целое направление, посвященное этой теме…

Во времена моего детства – в 70-е годы – с двучленом «автомобиль-хозяин» было намного проще, ибо по тогдашним уфимским улицам, которые, по сравнению с нынешними, выглядели пустыней, колесили легковые авто практически лишь четырех марок – «Запорожец», «Москвич», «Жигули» и «Волга», они четко фиксировали социальный статус их обладателей. Исключения были единичны: первому секретарю обкома полагалась «Чайка», знаменитый мотогонщик Габдрахман Кадыров разъезжал на «шкоде», подаренной ему правительством Чехословакии; последние свои километры докатывали престарелые конструкты Горьковского автозавода «Победы» и «ЗИМы» (великолепного, кстати, дизайна вещь, по рангу занимавшая место между «Волгой» и «Чайкой»)… К владельцам «Запорожцев» относились с ехидной иронией, в которой, правда, капелька зависти все же присутствовала: свое авто, какое б оно ни было, в те годы имел один уфимец из пяти. На «Москвичах» громыхали старательные трудяги-середняки; ВАЗовское изделие означало, что его хозяин нашел в социалистической экономике какой-то капиталистический эффект в свою пользу. Ну, а «Волга» являла собой символ совковой элитарности. Собственные были редкостью, но они использовались как служебные машины руководства, а также как такси, что не многим было по карману: 20 копеек километр.

Имелись и внедорожники: «ГАЗ-69» и «УАЗ-469», последний в слегка измененном виде дожил до наших дней. Но те не в счет: в личную собственность они практически не допускались, и в основном на них тряслось по ухабам сельское начальство…

С тех пор прошло тридцать лет.

Жизнь усложнилась в сотни раз. Изменился быт, изменились отношения людей, изменился облик наших городов. Я живу на одной из самых главных магистралей Уфы, и каждый день в час пик вижу из своего окна, как стоят в пробке сотни машин бесчисленных марок, моделей и модернизаций… Знать, кто есть кто в этом изменившемся мире, стало куда трудней.

Тут читатель вправе спросить: а ты-то сам, уважаемый автор, на чем рассекаешь уфимские пространства?.. Отвечаю: умом это не понять, аршином общим не измерить. С тех далеких лет, когда у моего отца, работавшего в Совете Министров тогда еще Башкирской АССР, была служебная «Волга», «ГАЗ-21» с летящим оленем на капоте, – и до сих пор для меня других машин не существует. Я и сегодня езжу на «Волге», но не обычной, а на так называемом полу-лимузине, черном крокодилообразном чудище размером с тот самый пресловутый «ЗИМ». Иной раз, стоя на светофоре, я вижу недоуменные взгляды прохожих и водителей, которые, если их перевести на язык слов, значат примерно следующее: «Ну, ты и… чудила, мужик…»

С чем я и не спорю.