В позапрошлом году у Елены Долгопят вышла книга (сборник новелл/рассказов) «Хроники забытых сновидений», а в декабре прошлого года автор стала лауреатом премии журнала «Дружба народов» за рассказ «Ночь», включённый в «Хроники…».
Впечатлениями о книге делится Владимир Буев.
Последнее оплаченное занятие у Бори не состоялось, ибо «учитель» пропал. Сбежал мошенник? Хозяином квартиры, где проходили занятия, оказался «громадный мужик», сдававший своё жильё в аренду. Боря его дождался, хотя все остальные ученики разошлись… И… что «и»? А то, что ученье – свет, а неученье – тьма. Не зря учился Боря. Стал бухгалтером у этого «громадного мужика», настала в его жизни «счастливая полоса»: хорошо зарабатывал, любил жену, детей. Но однажды на остановке появляется женщина и спрашивает у Бори время.
«…И Боря знал: нельзя отвечать, нельзя смотреть ей в глаза. Нельзя.
– Шесть часов тридцать пять минут.
– Боже мой, я опоздала.
Боря спросил, куда.
Он знал, что вся его жизнь рушится. Знал, но не мог удержать себя…»
Жизнь как она есть. Впрочем, тоже сон, даже если явь. Женщины коварны, а обученные инфоцыганами мужики на них падки. Даже не на цыганок. Просто на женщин, которые «есть в русских селеньях». И которые неожиданно появляются даже на обычных/негорящих остановках.
Часть I.
Перед самым Новым годом женщина по имени Валентина оказывается незнамо где, падает и ломает руку. Вспомнить, где же она её сломала, не может сама. Точечная амнезия. Разумеется, оказывается в больнице – тут к гадалке не ходи. Палата номер семь (прошу заметить, не шесть, а следующая по счету). Операция проходит 31 декабря. Новый год героиня новеллы проводит в палате на больничной койке. Выписать женщину должны 2 января – об этом знает её муж Митя.
Но рано утром 1 января Валентина втихушку покидает больницу и посещает свою квартиру, где видит мирно спящего супруга, сладко уткнувшегося носом в плечо её подруги. В общем, жены нет дома – мужик, не выходя из своей квартиры, пошёл налево и оказался в чужих объятиях.
К мужу Валентина уже не вернулась. Сняла квартиру. Номер телефона мужа в мобильнике заблокировала, а номер подруги – нет. С ней даже в ресторане встретилась, где они разговоры поразговаривали.
…Ситуация так повлияла на героиню, что она вспомнила, где сломала руку. Место случайное. Много раз мимо него проезжала на МЦК, смотрела из окна. А тут вдруг моча в голову ударила/стукнула (это не лексика автора, а моя интерпретация) – захотелось выйти и «обследовать» окрестности. Так и жизнь, которая была сном, стала явью. Или, напротив, явь стала сном. Ведь жизнь есть сон, а сон в данном случае есть жизнь.
Часть 2.
Мистика или случайное совпадение? В тот же день, в который руку сломала Валентина, ровно таким же образом/макаром ломает свою верхнюю конечность другая женщина по имени Лера. И попадает в ту же палату номер семь (опять прошу заметить, палата не шесть, а следующая по счёту, хотя тут это совсем не важно, как и в первом случае). Лера незамужняя, поэтому супруг изменить ей не мог, перезваниваться было не с кем, а чужого мужа, который мог бы изменить своей жене с Лерой, в новелле не появилось.
И тут от повествования (рассказ Лериной соседки по палате) прямо сказами/сказками Павла Бажова сверкнуло/повеяло.
Если кто помнит, в сказе Бажова «Сочневы камешки» главными «помощницами» Хозяйки Медной горы являются не ящерки, а кошки (хранительницы кладов). Их зелёные глаза принял за изумруды Ванька Сочень, за что он в конце сказа жестоко поплатился. «…Чисто вся бурая, без единой отметины, только глаза зелёные да зубы белеют. Шерсть дыбом, спина горбом, хвост свечкой – вот-вот кинется…» (П. Бажов. «Сочневы камешки»).
И долгопятовской Лере тоже «кошечка» в зарослях на кладбище вспоминается: «Мне казалось, что кошечка меня бережёт. Была она вся серая, дымчатая, а глаза золотые»… в общем, потом пропала волшебная кошка, как и в бажовском сказе. Казалось бы, обошлось без мистики? Думаете? Ан нет!
…Как раз тут у автора «Хроник…» мистика и начинается: после выписки из больницы сломанная под Новый год и смазанная некой лечебной мазью рука стала вдруг обрастать шерстью. Превратилась в волосатую мужскую. Одна рука женская, другая мужская – ласкают друг друга. Мужская рука утирает Лере её слёзы, точит ножи, помогает по хозяйству. Намёк на крепкое и надёжное мужское плечо? На смену пола? Гермафродитизм? Вот и нет! Конец повествования близок – всё возвращается на круги своя. «Мужское плечо», конечно, надёжно, но без него наши традиционные ценности останутся не поруганными (в этом месте все вместе улыбнёмся). Так сказать, компенсация.
Где тут явь, а где сон? Жизнь есть сон.
Часть 3.
Поклонник умершего писателя по имени Илья пробрался в морг и отрезал его правую руку. А всё потому, что писатель при жизни говорил, что эта рука сама за него, своего хозяина, пишет. С тех пор рука и правда писала, писала, писала. Творила разумное, доброе, вечное.
Почему же главный герой стал столь фанатичным поклонником прежде не известного ему писателя (не просто поклонником, а поклонником-маньяком)? Всё потому, что однажды лежал в больнице, а потом вдруг по радио услышал рассказ ровно про то, как он там лежал. Оказалось, на соседней койке ютился тот самый писатель, который из этого события сотворил рассказ (с описанием подробностей и обсуждением того, как «всей палатой придумывали старухе путь», чтобы добраться из точки А в точку Б). «Илья тоже попал в рассказ. Он тихо лежал у стены, смотрел в потолок, как в небо. И, кажется, ему было всё равно, где он, кто он, зачем». То есть был запечатлён в литературном образе серой [и никчемной] мыши.
Далее «Илья пытался припомнить ту палату и её обитателей, но рассказчик как будто подменил его память своей. А сам остался в глубокой тени, как в омуте».
Илья долго искал следы этого писателя, и, однажды (при помощи подвернувшего, как рояль в кустах, под руку бомжа-старика), отыскав в библиотеке его имя, потом следил за его творчеством. А как только тот умер, отрезал ему руку. Перетащил в свой дом писательский стол и, насколько смог, всю обстановку писательского дома, «прочёл и перечёл (многократно) все изданные рассказы писателя». Короче, вжился в образ, стал его вторым «я», сам оставшись всё той же серой мышью, живущей при этом чужой/не своей жизнью.
Мистика? Ан нет! Жизнь – как сон. Жизнь как бурное воображение, как фантазии (не на темы Веснухина).
«…Писатель и в самом деле сказал в одном из интервью, что за него пишет его правая рука. Про то, как эта отрезанная рука оживает по ночам и пишет, Илья придумал себе в утешение…»
Проделав мысленные манипуляции с чужой рукой, Илья нырнул в обычную мещанскую жизнь. Рассказы писателя герой больше не перечитывает, забывает прежде прочитанное, вспоминает разве что ничего не значащие/незначительные строки. Жизнь – как нанизанные друг на друга мелкие детали. Сны заканчиваются?
…Что связывает эти три истории в один общий цикл? Общая для всех частей сущность – рука. Поврежденная рука. Рука, не повинующаяся своему хозяину/своей хозяйке. Рука руку не только моет.
Но только ли рука? Этот вопрос мне посчастливилось задать однажды Елене Долгопят лично (когда обсуждалась её книга). Елена ответила не сразу, а на следующий день в VK: «…Дело в том (как я сегодня утром сообразила), что все эти три руки отчуждены от владельца (как Нос в “Носе”). Они становятся как бы больше самого хозяина (когда болит, то только больное место и чувствуешь), даже главнее его, даже – вместо него…»
«…Иногда он водил её в кино на странные немые фильмы (один из них назывался “М”), всегда чёрно-белые, как будто их снимали в тревожном лунном свете…» Ну, чем тут для автора книги не «Госпожа Бовари – это я»? Не по части главного героя фильма, ибо он – маньяк-убийца, а по части самого кино (автор, напомню, работает в Музее кино).
Главный герой новеллы побаловался и переключился на других неудовлетворенных красавиц бальзаковского и постбальзаковского возраста. Кажется, мистики ничего не предвещало. Но в конце концов Зинка (к середине новеллы выясняется, что главную героиню зовут-таки Зинкой, до этого она была просто «она») не выдержала, пошла к ворожее и приворожила мужика обратно: «Русый волос его. Чёрный волос Зинки. Баба Феня сожгла их вместе, пепел стряхнула в чашку с простой водой, пошептала над чашкой и велела Зинке выпить в три глотка». Он на крыльях любви тут же прилетел к Зинке, предварительно осознав, что это подстава, поэтому прихватил с собой тот самый чудодейственный препарат, ускоряющий движение времени. Целую ночь они наслаждались/упивались праздником жизни. Потом он ушёл переключаться на следующих дам (за изъятие препарата в институте отделался строгим выговором). А что же Зинка?
«…Мёртвая безымянная старуха удивила патологоанатомов. Она оказалась беременна крохотным сморщенным старичком…»
Мистика или фантастика Герберта Уэллса? Думаете, с Уэллсом нет совпадений? Их есть у меня! И вы попробуйте отыскать.
P.S. «М» – художественный фильм режиссёра Фрица Ланга (1931 г.). Первая звуковая картина этого режиссера. Поскольку этот фильм сам я не видел, возьму его характеристику из Википедии: «Классический триллер о маньяке-убийце, предвосхитивший многие стилистические находки фильмов-нуар. Сюжет фильма основан на реальных событиях дела маньяка-убийцы Петера Кюртена из Дюссельдорфа».
Новелла Елены Долгопят ещё раз ярко демонстрирует тот факт, что первая часть книги – это не «толковый словарь второй». Во второй части «смотрим» Ланга (читаем о том, что смотрят герои), ищем его в первой, а там… Эйнштейн, Вендерс, Одзу, Райзман, Ньюман, Уир, Мурнау, Трюффо, Бунюэль, Виго, Герман, Форд, Крамер, Джармен, Аттиас, Хичкок, Форман, Иоселиани, Тодоровский, Хуциев, Соловьев и другие. Стоп! Впрочем, Ланг там тоже есть. Только не с фильмом «М», а с другим – «Доктор Маузе, игрок», где главный герой – часовщик (у которого вся жизнь – чётко по плану), а не маньяк-убийца.
«…Машина увезет молодого человека далеко за город. Он заночует на старой, заброшенной даче, которая знавала лучшие дни. Он помнит. Он слышит на старой даче прежние голоса. И свой собственный прежний голос он тоже слышит…»
Так и живёт, не живя. Между тем миром и этим.
* * *
Местами у меня как у читателя возникало ощущение некоторой незаконченности новелл. Так сказать, терзают меня смутные сомнения.
…Вот, к примеру, новелла «Колесо», в конце которой главная героиня Глаша оказывается в баре и встречается с неким Серёгой, вместе с ним напивается (сюжет довольно развёрнут), ведёт Серёгу к нему домой и… И ничего. Просто отвела. Просто светит луна, и никакого продолжения не следует. Потом кратко сообщается, что на следующий день поезд повёл Глашу домой – «далеко, далеко, далеко».
…Или вот новелла «Открытка». После всех [полумистических] событий главная героиня возвращается-таки в деревню своих предков. Кажется, вот-вот снова встретит Васю, с которым уже съеден пуд соли. Но где Вася? (это муж спрашивает у главной героини).
«… – Где-нибудь, – ответила Нина…»
Впрочем, Чехов мог бы меня опровергнуть/низвергнуть наземь всего лишь одной своей фразой: «Мисюсь, где ты?»
…Или вот вторая часть новеллы «Рука». Кажется, что сюжет с волосатой передней конечностью сейчас начнёт разворачиваться, раз уж главная героиня снова пошла в аптеку за волшебным снадобьем.
…Или вот Шпаликов (или «Шпаликов», или его дух, или сущность любого человека, находящегося между двумя мирами: тем и этим) в новелле «Печальный герой». Кажется, с ним/с этой фантомной сущностью вот-вот произойдёт что-то интересное, из ряда вон выходящее, что развернётся сюжет во всю свою шить. Ан нет! Побродил он туда-сюда, а потом поехал за город на заброшенную дачу, «которая знавала лучшие дни». И всё. Фенита ля комедия. Жизнь в рассказе банальна. Один и тот же паттерн. Одни и те же паттерны. Впрочем, жизнь и в жизни банальна. Что не отменяет того «факта», что жизнь есть сон.
Но автор сказала как отрезала: дескать, «оставь надежду, всяк сюда входящий» – как всё закончилось, так и должно закончиться.
Ну, что ж, автору видней: люминий, значит, люминий.
* * *
…Жизнь есть сон, жизнь есть кино, жизнь есть фантазия и мистика; жизнь есть цепь случайных фактов/событий, перелопаченных и выстроенных субъектом/автором/писателем в глубоко личную нелогичную логику. Сон – это жизнь. И жизнь, если не сам сон, то как сон. Все версии интерпретаций имеют право на существование, ибо все три тесно меж собой в книге переплетены.