Вялые прогулки фраеров

Когда-то Булат Окуджава написал вот такое стихотворение

в прекрасный день мне откровенья были.

Я написал роман «Прогулки фрайеров»,

и фрайера меня благодарили.

забытое людьми и богом племя,

каких-то горьких дум их овевает дым,

и приговор нашептывает время.

Освистаны их речи и манеры.

Но вечные стихи затвержены тайком,

и сундучок сколочен из фанеры.

в затверженных местах и в горстке пепла…

О, как сидят они с улыбкой на устах,

прислушиваясь к выкрикам из пекла!

Там дальше еще две строфы, их я приведу чуть ниже. Говоря о «Прогулках фраеров», Окуджава имел в виду свой роман «Путешествие дилетантов». Собственно, перевод с блатного жаргонного «фраер» как «дилетант» контекстуально логичен. А также как «простак», «потенциальная добыча» и попросту «придурок». И даже «придурок лагерный». Не наш, в общем, не блатной. Постсовесткий синоним — «лох».

Чуть расширяя контекст, предложим такой вариант: «фраер» — это «интеллигент» вообще. Тем более что Окуджава именно интеллигентов и имел в виду! В предпоследней строфе он прямо обращается к своему интеллигентному читателю:

Пока не замело следы их на крыльце
и ложь не посмеялась над судьбою,
я написал роман о них, но в их лице
о нас: ведь все, мой друг, о нас с тобою.

Популярная для 1982 года логика: мы страдаем в этом советском мире. «Мы чужие на этом празднике жизни!» Здесь заправляют блатные (в переносном смысле), а мы, аутсайдеры, отсиживаемся в уголке, как «забытое людьми и богом племя».

Скоро пришли другие времена, и интеллигенция выдвинула из своих рядов плеяду лидеров, прибравших в стране власть, прекрасно найдя общий язык с блатными (в прямом и переносном смысле). Член-корреспондент АН СССР Березовский, артист оригинального жанра Гусинский, толпа младших научных сотрудников во главе с Чубайсом. После этого от старой советской интеллигенции остались уж точно рожки да ножки (да и те пошли на холодец).

Позвольте цитату: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр» (А.П. Чехов). Это написано в письме знакомому, который жаловался на обиды от разбогатевших интеллигентов — вроде, свой брат, а как дерет… Так и дерет по-свойски. Какой-нибудь любитель парадоксов тут же припомнит высказывание В.И. Ленина насчет того, что интеллигенция — не на букву «м», а на букву «г». Но это «совпадение», конечно, просто вздор. Ведь дальше Чехов пишет «Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям — интеллигенты они или мужики, — в них сила, хотя их и мало». Ленин верил совсем в другое…

Люди с личным (а не «партийным» или «классовым») трезвым взглядом на мир, с личными, а не коллективными свершениями и талантами — вот самое интересное, что в чеховское время, что сегодня.

И еще одно фольклорное высказывание, приписываемое много кому, тому же Чехову (ошибочно): «я не интеллигент, я профессию имею». Фраера у Окуджавы профессии не имеют и тем горды. То есть они сидят в конторах или вузах, но ценность их не в этом. Вот как завершает бард свой гимн интеллигенции, которая не кочегары, не плотники, не маляры, не повара — а именно и исключительно собрание фраеров:

Когда в прекрасный день Разносчица даров
вошла в мой тесный двор, бродя дворами,
я мог бы написать, себя переборов,
«Прогулки маляров», «Прогулки поваров»…
Но по пути мне вышло с фрайерами.

Я это все, собственно, к чему? К тому, что вошедший в шорт-лист «Большой книги» роман Евгения Чижова «Собиратель рая» — это чистой воды «Прогулки фраеров». Чижов написал роман об интеллигенции, в котором ей сострадает, ею любуется, отпускает все грехи. Каталог грехов прилагается: слабость, никчемность для близких и дальних, неумение создать хоть что-либо сто́ящее (во всех смыслах).

2.

Евгению Чижову за 50; его предыдущая книга «Перевод с подстрочника» отмечена наградами, обрела поклонников (мне по стилистике и внутренней механике она чем-то напомнила каверинские «Два капитана» — «культурный», усредненный стиль, действие скучновато, но приключенческая линия «вытаскивает» книгу).

С «Собирателем рая» сложнее. Очень уж сильна авторская претензия на то, чтобы создать гимн униженно-оскорбленной интеллигенции. Да уж и насколько она унижена-оскорблена? Герои живут в столице, жилплощадью обеспечены, мягко говоря, не голодают, все по ресторанам да клубам. Финальные события книги вообще происходит в Нью-Йорке, по которому герои запросто разгуливают в течение нескольких месяцев. А что работать «как все», иметь профессию не хотят (именно так: не хотят!) — ну так это их проблемы.

Как ей и положено, интеллигенция страдает, мечется, не находит себя, сходит с ума, умирает… Все красиво и очень «культурно». Лирично. Никакой чернухи и мерзостей жизни, натурализма и вызова общественной нравственности. Даже гибнут настоящие интеллигенты не иначе как от рук гопников! Ведя при этом длиннющие разговоры между собой — о философии времени, конечно! «Меня еще вот что удивляет: о прошлом ведь, по идее, старики должны думать, которые до будущего всё равно не дотянут, будущее — оно для молодых. Так нет же, теперь молодые ностальгируют по временам, когда их еще и в помине не было! — Всякий человек в конце концов выпадает из своего времени, — меланхолично произнес Король, — кто раньше, кто позже. Если только прежде этого не выпадает из жизни. Может, уж лучше заранее… подстелить, так сказать, соломки… — Я это только тем объясняю, что всё наше будущее осталось в прошлом. И чтобы вновь открыть для себя будущее, надо сперва вернуться назад». Звучит всё это и нудно, и банально. И вот так на ДЕСЯТКАХ СТРАНИЦ подряд! (Благо, книга не очень большая — одолеете 300 страниц и забудете все эти разговоры и тех, кто их ведет, навсегда).

Престарелая героиня романа, Марина Львовна, заболевая болезнью Альцгеймера, сначала путается в датах и годах, а затем и вовсе теряет, забывает этот мир. Ее сын по кличке Король — знаменитый в своих кругах старьевщик. Он покупает на барахолках старье, коллекционирует и перепродает его. То есть — пытается остановить, зафиксировать Время, в его не сегодняшнем, но вчерашнем состоянии. Прошлое кажется ему куда более привлекательным. Отсюда, собственно, и название. Безуспешная, но трогательная попытка собрать, оставить при себе Рай Минувшего — вот чем занят интеллигентный до мозга костей неудачник-Король. «Весь его собирательский азарт был направлен… на вещи заурядные, ширпотребные, которые никто подолгу не хранил, поэтому уцелеть они могли лишь случайно, забытые в темных углах кладовок или антресолей. Вся их ценность заключалась в накопленном ими времени и в аромате эпохи, сохранявшемся в них гораздо лучше, чем в антиквариате. Кирилл любил утилитарные вещи, утратившие свое назначение и смысл, и приносил домой вороха навеки вышедшей из моды одежды, монеты исчезнувших государств, марки давно не существующих стран, кокарды разбитых армий, погоны без шинелей, пуговицы без кителей. Он обладал одной из крупнейших в Москве коллекций трамвайных билетов, представительным собранием печатных машинок, бессчетным количеством переживших своих хозяев шляп, зонтов и прогулочных тростей, с которыми часто появлялся на рынке, а иногда, под настроение, и на улицах».

Красиво сказано! Автор откровенно любуется перверсивной страстью своего героя. Кажется, и правда не замечая, насколько она двусмысленна. «Японский блогер, решивший удивить возлюбленную, на протяжении года собирал обрезки ногтей, поместил их в блендер, затем засыпал получившуюся смесь в кофемолку. После этого он смешал порошок с водой и поместил в духовку на полтора часа. Далее японец уложил темную субстанцию в специальную формочку. После застывания он отшлифовал так называемый бриллиант и вставил его в серебряное кольцо, которое также сам изготовил». Это уже из текущей хроники. Не тем ли занят и Король?

В романе Чижова происходит непрерывное самопознание интеллигенции средней руки, опрокинутое в ретроспекцию и заведомо обреченное на неудачу. Герои рефлексируют дни и ночи, бродя по Москве и Нью-Йорку. По многим приметам, это такая пост-трифоновская проза. Но, увы, далеко не Трифонов. У героев «Обмена» или «Дома на набережной» прошлое все-таки было, и были, значит, шансы его «собрать». Здесь персонажам в этом отказано. Нет ни прошлого, ни настоящего. Время сошло с ума, запуталось само, запутало героев — да и автора, кажется. Чижову не хватает авторской воли расставить четко акценты. Вообще открыто высказаться — прямо ли, посредством ли героев. Все какие-то сомнительные полутона да околичности…

В книге нет главного: писательского темперамента, умения увлечь, заинтересовать читателя. Вся конструкция романа выглядит вялой, слабенькой и надуманной. Как, повторю, и диалоги — очевидно, дар Чижова более изобразительного, «поэтического» свойства. Романный свод он удержать не может.

Герои и фабульные повороты настолько подчинены авторским идеям, настолько картонны и неестественны, что это даже кажется авторским замыслом: устроить парад марионеток. Но, скорее, это все же авторская слабость. Единственно, что по-настоящему и страшно, и убедительно, это подробнейше описанные симптомы болезни Альцгеймера. Будто только они списаны с натуры, а остальное примыслено к ним.

«Если бы Кирилл отыскал ее еще на час позже, мать бы всю занесло снегом, и скорее всего, даже не заметив этого, Марина Львовна могла бы превратиться в один большой сугроб. “Тут очень красиво”, — виновато сказала мать так, как если бы это нелепое, беспомощное “красиво” было оправданием, разом снимающим все вопросы. Он резко дернул ее за руку, точно надеялся этим рывком вернуть ее в чувство, и, ни слова больше не говоря, потащил за собой к дому. “Я иду,тиду, — говорила Марина Львовна, — не нужно меня так тянуть!” Но Кирилл специально шел большими шагами, чуть не выдирая ей ладонь из запястья, чтобы она едва за ним поспевала, задыхалась и с шумом отдувалась на ходу, — должен же он был хоть как-то ее наказать!»

Героиня заболевает по-настоящему — она и вправду теперь отдельна от мира, асинхронна с ним; остальные герои имитируют болезнь, загоняя себя в хронорезервацию при полном одобрении автора. Полагаю, он, как и Окуджава, полагает, что интеллигенции следует жить «отдельно», иначе ее затопчут и уничтожат.

Между тем, «сообщество фраеров» наиболее опасно именно само для себя. В среде эскапизма и самолюбования вырастает социальная плесень — проходили такое не раз. Вот, кстати, чего еще не было в нашем общественном пространстве, во многом подстраивающемся под пространство советское, это полномасштабной дискуссии о роли интеллигенции в Истории Цивилизации. Роман Чижова мог бы стать серьезной репликой «за»! (Это шутка, если кто не понял.)

В общем, с «Собирателем Рая» случай известный: талантливый писатель пал жертвой своей «предустановки» на идеологический роман и испортил книгу. (Впрочем, жюри «Большой книги», кажется, считает иначе). С другой стороны, в нынешней русской прозе модно изображать брутальных персонажей, хвалиться своим крутым опытом, в крайнем случае, хулиганским детством (и привирать при этом тоже). Про свою принадлежность к интеллигенции наши писатели вспоминать словно стесняются. Скоро будут стесняться этого и читатели. Спасибо Чижову хотя бы за попытку напомнить: братцы, все мы интеллигенты. Но, надеюсь, все же не такие как в книге. Ибо с чижовскими фраерами ни гулять, ни собирать ногти-бусики что-то не тянет.

Михаил ГУНДАРИН