Две луны Лунгина

Фильм церемонии открытия XXXI Московского международного кинофестиваля 2009 года. Участник программы «Особый взгляд» 62-го Международного кинофестиваля в Каннах. Особенный кинороман режиссера фильма «Остров»...

Такую триумфальную увертюру можно прочесть на рекламке картины Павла Лунгина «Царь», который начал «править» на экранах кинотеатров с 4 ноября. В одном ряду с идущими в прокате распиаренной «Книгой мастеров» и гламурно-попсовым «Укрощением строптивых» этот фильм отечественного пошива стоять не может. Слишком серьезно замахнулся режиссер – и на качество, и на идею, и на историю. А потому и картина получилась неоднозначная. Подобная двуликой Селене.

НОВОЛУНИЕ РОССИЙСКОГО КИНО

Начнем с того, что картина разбита на четыре конкретные части (молитва царя, война царя, гнев царя, веселье царя). Сюжет, таким образом, делится на своеобычные акты – или, лучше сказать, напоминает симфонию с лейтмотивом противостояния «царь – митрополит». Экспозиция (метание человека между властью своей и промыслом Божьим), развитие конфликта (неприятие насилия митрополитом), кульминация и развязка. По частям рассматривается и душа самодержца, что напоминает некий психологический рентген с динамикой развития болезни.

Митрополит Филипп Колычев, в отличие от царя, статичен. Если вспомнить концепцию добра и зла, иначе и быть не может. Добру полагается быть неизменным; ему вменяются жертвенное терпение, твердость и определенная нравоучительность.

Величие духа (впрочем, как и смятение его) невозможно сыграть – этим нужно болеть, нужно пропитаться. Раствориться в кровожадно-сложной эпохе в каком-то смысле – взойти на Голгофу. Такой духовный подвиг под силу только асам. Это значит – смятенному Мамонову и мудрому, ныне покойному Янковскому. А это, в свою очередь, подводит нас к определению фильма как сильного по игре актеров. Если добавить к сказанному «русскую» режиссуру, сценарий Алексея Иванова и Павла Лунгина, то получится мощная кинолента, которая не гонится за пресловутым Голливудом. Правда, оператор у ленты заморский. Однако же «понял Россию умом». Или – помогли понять духом…

Так или иначе, но кино получилось «наше». Ставка на внутренний мир персонажа, а не на спецэффекты, исповедальные диалоги, диалектика, символизм, попытка создания эффекта реальности и достоверности и прочее «родное» радует глаз потомкам Достоевского.

Например, в первой части царь просит у Господа «дать ему знак», – и этим знаком становится настоятель Соловецкого монастыря Филипп, встреченный государем на мосту (символ метания между берегами ада и рая). Этот знак царь впоследствии не понимает, не принимает и отвергает. И не случайно в финале Иоанн восседает на троне во мраке, и никто не выходит «пировать» с ним, кроме черной собаки, рыскающей по столам (символ опричнины с намеком на инфернальные силы). Другой пример – девочка-сиротка с иконой Богоматери, своей смертью спасающая замученного медведем племянника Филиппа (зверь – символ неукротимости русской истории?). Или же взять момент, когда царь целует митрополита, словно Иуда – Христа…

Как говорят в таких случаях, «есть над чем подумать». Но все это – к особому качеству картины. Потому что когда снято (написано, нарисовано) хорошо, тогда и смотреть (читать), и думать хочется. Тут ведь другое интересно становится: когда хорошо думаешь, начинаешь хорошо понимать. И подчас совсем не то, что пытался показать мастер…

НА ТОЙ СТОРОНЕ ЛУНЫ

Невозможно рассматривать фильм о реальном историческом персонаже без анализа эпохи, в которую он жил. «Рецензенты» в Интернете, успевшие посмотреть ленту в первую неделю, словно пытаются за что-то оправдать режиссера и говорят, что «Царь» – «это не исторический фильм о становлении Российской Империи, это вообще сугубо личный, интимный фильм-предположение о душевных терзаниях Ивана Грозного». Увольте, люди добрые. Где же вы (особенно в последние пять лет) видели исторический фильм, который «не работал» бы на подтекст современности?

«Александр. Невская битва», «Тарас Бульба», «Мы из будущего», «Слуга государев», «Код Апокалипсиса», «Адмирал», мультики про трех богатырей и князя Владимира, даже снятый по-заморски «Обитаемый остров» со своим «тоталитарным» обществом – удачные или позорные – все имеют причины появления на свет (то есть выхода на экран). То же самое было, по сути, и в советское время. Просто хорошее, талантливо снятое кино – с подтекстом или нет – не имеет срока давности. Смотрят же люди «Свадьбу в Малиновке», где «опять власть меняется». И «Бриллиантовую руку», и «Гараж» смотрят…

Та же история и с «Царем». Да, это режиссерский взгляд на историю – с элементами философии, психологии, религиозных раздумий. Но никто не будет отрицать известного феномена: искусство способно исказить и переосмыслить прошлое и настоящее, и люди примут за чистую монету именно его, а не действительность.

Скажем несколько избито: «Конечно, мы не жили в те времена»… Но это не значит, что до нас не дошли определенные факты. Искусство историю не заменит. Историю перевирают. Тем более – «черно-белые» периоды Ивана Грозного, Петра Великого и Сталина…

Чтобы понять, какой была эпоха последнего самодержца из Рюриковичей, посетим «ту сторону Луны».

ЦАРЬ-2. ФАКТЫ И ФАНТАЗИИ

История России без Ивана IV стала бы калекой. Венчание на царство в 1547 году. Избранная рада и Стоглавый собор. Денежная реформа, установившая единую монетную систему. Появление приказов и военные преобразования. Присоединение Казани и Астрахани. Начало книгопечатания и поход Ермака. Но – двадцатипятилетняя война с Ливонией (по сути, с Польшей, Швецией и Данией), введение «Заповедных лет» и опричный террор. Да к этому добавьте еще и характер…

По поводу последнего совершенно точно говорят различные исследования. Вот что пишет далеко не придворный историк и писатель пушкинской эпохи Н. Полевой в своей «Истории русского народа»: «…такой характер был испорчен несчастным воспитанием, приучившим его к двум противоположностям: своеволию и самовластию, и в то же время к послушанию людям, превосходившим его умом и дарованиями». Если вспомнить, что на глазах малолетнего Ивана разворачивалась жестокая борьба между кланами Бельских, Шуйских и Глинских, удивляться поведению царя не будем. В этом смысле Петр Мамонов изобразил совершенное отражение личности Грозного.

Теперь – об опричнине. Ряд историков рассматривает ее как неизбежную составляющую процесса централизации власти. Забирая земли с населением из земства в опричнину, царь уравнивал бояр (природных, знатных «государей») и дворян («новых чиновников»), а особенно мятежное, гнилое боярское «дерево» «выкорчевывал». Таким образом, опричнина в руках царя была своеобразной машиной репрессий; а в жернова этой машины, как известно, попадал и процент невиновных…

Вот от этих невиновных и принялись танцевать всевозможные современные «демократизированные» историки (а также исследователи времен Петра I Романова). Получился портрет шизофреника-садиста в нескольких томах.

Однако ученые иного толка не устают повторять: если царь (император, генсек, президент) борется с прозападной (шкурной, мелкой и прочей) элитой, его боятся, а на страницах истории вымазывают в… саже. То есть элита мстит векам. А народ по несчастным боярам не плачет. Больше того – в случае с Грозным он говорит: «Пусть царь казнит своих лиходеев!». А Иван, понимая, что опричнина «хлебнула лишка» и не выполняет функцию укрепления власти так, как было задумано, распускает ее через семь лет и даже запрещает упоминать о ней!

Лунгин же показывает нам отдельный эпизод из 51-летнего правления Грозного. Именно – период противостояния Иоанна и Филиппа. Мы должны верить, что Иоанн в великолепном исполнении Мамонова – такой, каким был всегда. Неужели этот царь брал Казань и любил мудрые книги? Или это кто-то другой, и правы Носовский и Фоменко, которые в своей «новой истории» «расчленили» царя на четыре исторические личности?

Спрашивается: почему не снять эпопею всей жизни Ивана IV? Нет, не одни победы вспомнить, – и свет, и мрак талантливо показать? Видно, нет у нас таких режиссеров – чтобы без пафоса, но и без грязи. Лунгину же свойственна кинофилософия, оригинальная диалектика, – но выбор исторического момента в конкретном фильме оставляет двойственное впечатление. Да, самодержец «бесом искушаем», да, черкесская жена Мария Темрюковна отличалась дикостью и злостью, – но митрополита не били в Успенском соборе! Достаточно прочесть несколько хороших исторических книг, чтобы более-менее ясно представить дело. Митрополит Филипп (действительно высоконравственный человек) служил обедню 31 марта 1568 года, когда в собор приехал царь с опричниками. Он не благословил царя и устыдил его за злодеяния (в фильме речь митрополита достаточно приближена к первоисточникам). Грозный ответил, что Филипп испытывает его терпение, «а теперь будет таким, каким его называют». После этого на Колычева принялись собирать «компромат». Когда самодержец призвал его к себе, Филипп объявил о снятии сана, но Иоанн не дал ему на это добро и приказал служить обедню на Михайлов день. Именно тогда опричники прервали службу – зачитали приговор собора, сняли с Филиппа митру и вывели его из церкви, заметая следы метлами. Уже после царского суда его заковали в кандалы и отвезли в монастырь.

Так обстоит дело с эпизодом избиения Филиппа. О царских зверствах говорить не будем – это уже предположения и фантазии из серии «как могло бы быть». Исследователь Д. Зенин отмечает, что о жестокости царя писали в основном поляки и русские («романовские») историки, а сам Иоанн Грозный ужаснулся известию о Варфоломеевской ночи.

Как бы там ни было, ряд современных историков опричнину оправдывает безоговорочно и оценивает Иваново правление «в плюс». Даже британский профессор Дж. Хоскинг признает, что Московия в период правления Грозного «становилась ведущей державой».

* * *

Восприятие произведения искусства – вещь субъективная. С одной стороны, фильм достоин высоких оценок; с другой – не перестает мучить вопрос, для чего же он снят сегодня. Это и есть две стороны Луны Лунгина. Точнее – две совершенно разные Луны…

Картина претендует на философский шедевр; с режиссером можно отчаянно спорить и глубоко мыслить, что само по себе – признак качественной работы режиссера и сценариста. Единственное, чего делать нельзя, – так это принимать все на веру в эпоху информационных войн. Нужно ставить фильтр на происходящее, на настоящее – тем более, если оно говорит о прошлом...

Тогда, быть может, нам покажется, что Мамонов в роли Грозного говорит гораздо больше, чем от него ожидал сам Лунгин, что в образе великого и ужасного Ивана запечатлена вся Россия той эпохи с ее совестью и жестокостью, законом и разгулом, грехом и покаянием. Тогда мы вспомним, что именно Иван IV сказал: «Аз есмь зверь, но над зверьми и царствую». И тогда мы посмотрим на рекламку с надписью «Грозный царь – грозное время» и спросим себя: «А может быть, все не так? Может быть, грозное время – Грозный царь?»