Эра бессердечия

В канун Дня Победы неожиданное завихрение мыслей вокруг древа привело меня к мысли пересмотреть почему-то не какой-нибудь эпопейный фильм наподобие «Битвы за Москву» или «Блокады», а… как это ни странно – «Место встречи изменить нельзя». Считаю, что полностью прав.

Ни один из советских фильмов про то время не передает с такой остротой и ясностью ощущения эпохи, нрав, быт и мысли людей первого послевоенного, победного года.

Вспомните хотя бы начало – яркое солнце и Шарапов идущий по сияющей Москве. Рефреном звучит бесхитростная и даже пошловатая в общем-то песенка – как раз в духе тех лет – «Значит нам туда дорога».

Ощущение счастья очень быстро сменяется для главного героя (не будем забывать, что главный герой фильма, да и книги братьев Вайнеров все-таки – Шарапов, а не Жеглов) острым и быстрым осознанием того, что хотя война закончилась и супостат повержен и даже собираются уже судить главных катов и изуверов, но враг не повержен. Враг – вокруг. Враг – внутри. Неслучайно в фильме голос Левитана зачитывает радиосообщение о грядущем Нюрнбергском процессе как раз в тот момент, когда Шарапов находится в лапах у «Черной кошки».

На фронте все было понятно. Вот она – линия фронта. Бей врага. А здесь?

Долгие годы я смотрел этот фильм урывками, поверхностно, как в общем-то и большинство из нас. Слишком много в нем блатного антуража, крылатых фраз, наподобие «Кофелек – какой кофелек?», «Вы бы сняли пиджачок, гражданин начальничок» и т.д и т.п. Кроме того, многое в фильме заслоняет и подавляет собой харизматичная и яркая фигура Высоцкого, не позволяющая в полной мере правильно осмыслить образ Глеба Жеглова.

И я взялся за книгу. Книга потрясает еще больше чем фильм. Хотя лучше смотреть фильм, а потом читать книгу – и наоборот, чтобы полностью закруглить картину происходящей человеческой драмы. Это вам – не советский вариант «Криминального чтива», крылатые фразы и прибаутки из которого я и сам люблю цитировать. Копайте глубже.

Главная здесь канва – это дихотомия между Шараповым и Жегловым, дихотомия яркая и наглядная, перерастающая к концу книги в духовный конфликт и трагедию главного героя. И на фоне этой дихотомии – фигура Михаила Бомзе, играющего в книге «Эра милосердия» роль булгаковского Га-Ноцри.

Покойный Владимир Семенович в силу своей невероятной харизмы, актерского таланта и непреходящего человеческого обаяния слишком уж заслонил своим крутым Жегловым рохлю Шарапова в кино. В книге персонажи играют свои роли достаточно неприкрыто.

Так ли уж симпатичен капитан Жеглов на поверку? Безусловно, он – герой, он бесстрашен и смел. Он проницателен и хитер. Но его бесстрашие всегда граничит с жестокостью, его проницательность и ум идут рука об руку с маккиавелистским циничным коварством и вероломством. Не зря освобожденный (благодаря усилиям Шарапова) из тюрьмы инженер Груздев (так в книге) предупреждает его – Жеглов – плохой человек.

Даже в мелочах. Попросив у сослуживца немного сахару (время трудное, надо делиться такими роскошными на то время вещами, это вроде понятно), Жеглов на этом не останавливается и, выражаясь по-современному, «отжевывает» в придачу и полбуханки хлеба. Уже ни о чем не спрашивая, что попахивает рэкетом или продразверсткой. Хлеб в то голодное время – это уже не излишество. Воспользовавшись шараповским радушием и приглашением просто переночевать у него, он «вписывается» в его квартире по типу «пришел навеки поселиться», а, кроме того, наводит свои порядки. Свои сапоги (нотабене!) он начищает, поставив обутую ногу прямо на табурет. Тема жегловских сапог, кстати, в романе Вайнеров, раскрыта очень неплохо – они постоянно в ней присутствуют. И это немаловажная деталь.

Шарапов – слишком мягок, это очевидно. Не зря ему советуют – не будь замазкой! Шарапов – московский интеллигент старого замеса и его интеллигентность не в состоянии вытравить ни война, ни служба в доблестных правоохранительных (и все-таки – карательных) органах. На явную подлость со стороны Жеглова он реагирует мгновенно. Но… уже слишком поздно. Уступив нахрапистому воеводе один раз, Шарапов поневоле делается ведомым и даже радуется тому факту, что после того как Жеглов совершил по отношению к нему подлость (украл дело с его стола) и он попросил его покинуть квартиру, его сапоги по-прежнему красуются посреди комнаты. Поимев на загорбок один раз такого жеглова, справиться с ним трудно. Ему все хоть бы хны. Вспомните, как ухмыляется он после смерти Левченко. Ему плевать. Он действительно перешагнет любого своими сияющими самодовольными сапогами.

Жеглов – фанфарон и верхогляд. К тому же, учтите – за его спиной «девять классов и три коридора», а он этим только гордится. Как тут не вспомнить незабвенного графа Аракчеева и его горделивую фразу «я на медные деньги выучен».

В книге не столь заметна, а в фильме – достаточно отвратительна сцена, как Жеглов учит уму-разуму пьющего инвалида-соседа. «Ты уже два года лишних на воле ходишь». Вот так! Ни больше – ни меньше. Каждому, кто ему не люб – кайло и лопату. И инвалиду тоже. И это при том, что даже вор-блатарь Копченый не без иронии замечает Жеглову, что и его-то рученьки – далеко не в мозолях.

Жеглову в отличие от Шарапова абсолютно наплевать на рассуждения старика Бомзе о грядущей эре милосердия. Для него это – слишком абстрактное понятие.

Жеглов никогда не признает своей неправоты. Вообще отношения у них с Шараповым строятся по излюбленному российскому принципу: «я – начальник, ты – дурак». Даже увидев на праздничном вечере Шарапова, увешанного боевыми наградами, он не теряется и замечает: «Вот каких ребят, дескать, мы у себя в отделе растим».

Исходя из всего вышесказанного уже не удивляет та, почти зоологическая ненависть, которую Жеглов испытывает к Груздеву угодившему в его лапы. Ведь Груздев – интеллигент! Лишь Шарапов до конца пытается вытащить его из беды, душой и сердцем понимая, что такой человек как Груздев совершить преступления просто не мог.

К тому же, несмотря на свой героизм и показную мужественность, Жеглов в плане моральном – элементарный трус. Когда бандиты убивают Васю Вешникова, он не едет сам с объяснениями к его матери, а отправляет в Ярославль своего подчиненного Пасюка. Когда Груздев оправдан, он избегает встречи с ним. Ведь придется глядеть в глаза ошельмованному, невинно пострадавшему человеку, извиняться перед ним, а то есть – признать свою неправоту. И, заметьте – свою линию обвинения Жеглов выстраивает на абсурдных и маловразумительных высказываниях старого алкаша-соседа, который даже точного времени указать не в состоянии. Потому что алкаш-пролетарий Липатников для него ближе, нежели интеллигент Груздев.

Ренарт ШАРИПОВ