Алексей Кривошеев в «Переплете». Часть четвертая

"Поэт не праведник, но то, что святому не позволено, позволено поэту"

Петербургский и уфимский поэт, переводчик Алексей Кривошеев и его "Единственная жизнь", лирика из четырех книг, "приключения и превращения поэтики автора" – в программе "Переплет" на "Радио России-Башкортостан" 9 сентября 2023 г.

(Окончание разговора, здесь начало: https://gtrk.tv/proekty/pereplet/322551-ya-pisal-muzyke-kotoraya-vyshe-menya-haosu-kotoryy-bolshe-chem-ya и продолжение: https://gtrk.tv/proekty/pereplet/323540-aleksey-krivosheev-ya-vystraival-kartinu-mira-osnovanii-znaniy-drevnih)

"Что такое дело поэта? Да, это как бы спасает душу, с одной стороны. Но с другой стороны, поэт совершает подвиг осветления материи, которая и низменной может быть и низкой, и какой угодно. Когда она будет освещена, тогда настанет Царствие Божие… И поэт играет свою роль здесь. Надо помнить, что мир замыслен Богом. Если посмотреть на жизнь, как на замысел Божий, то можно найти и ответы".

Об акцентах

"Во мне было еще фаустовское начало, кроме лирического. Я вообще любопытный человек, дотошный, все хотел всегда узнать. Поэзия связана с познанием тоже. Чувствительность тоже необходима. Вот эти тонкие улавливать вещи, которые откуда-то куда-то идут непонятно, символический уровень вот этот, когда через нас сквозит что-то, проходит, когда ты чувствуешь себя дудкой.

Мы с одной девушкой спорили, она говорила: "Тут у вас Бога нет!" Но есть же еще и пантеизм, да? Он говорит, что Бог – во всем. Конечно, с одной стороны так. С другой стороны, все есть Бог, но Бог не есть все. Но. Даже если мы к христианской мифологии уже обратимся, там же есть дьявол, а есть падший ангел, а есть любимый ангел Бога, ангел Света Люцифер, который отпал, поднял бунт, и Сатана, который тоже не дремлет. Все это и было, и есть. Если мы в циклическом времени, там все есть. В дискретном, линейном все раздваивается, там персонажи противоположные появляются и прочие вещи, а в циклическом типе времени все множество сводится в конце концов к Троице и к одному Лицу. То есть одно другому не противоречит. И в моих стихах это тоже все есть. Но важно акценты правильно проставить. В божественном важен Бог, прежде всего. А поэт же он не праведник, он же не спасается в этой аскезе. И подвиг его противоположен. Вот материя, темная материя, поэт просветляет, он гармонизирует. Для него нет запретных тем, если он поэт, конечно. То есть можно безобразие какое-то изобразить, оно не даст тебе представления ни о высшей гармонии, ни о свете в этой темной материи уродливой, будут одни ужасы. Комната ужасов тоже может быть полезна по-своему: напугать, чтоб ты потом искал выход, как из этого выйти, куда?! И если я вот этот ужас выдержу, то все – я бессмертен буду".

О "Ночных птицах", "помойке" и преемственности

"Первая книжка была "Ночные птицы", Александр Касымов эту книжку сформировал из моих стихов".

Из рецензии Сергея Шаулова на книгу Алексея Кривошеева "Ночные птицы" (1999 г.): "Единственная защита от трагедии, которая от постоянного повторения давно уже стала фарсом, – ирония. Смех над попытками объяснить мир (долой философию!) – типичный постмодернистский нигилизм (…). Мир, описываемый современной поэзией, представляет собой, скорее, помойку, чем величественные руины. Наши поэты изначально не предназначают свою вселенную ни для чего иного, а потому единственное, что остаётся – "возделывать свой сад". К тому же ведёт и Кривошеев: "И я искал отдаться божеству. / И я скакал, как свойственно козлу. / Смешно, конечно, что ещё живу, // но я святому не исторг хулу", – и это самое главное".

"Он (Сергей Шаулов – ред.) очень тонкий наблюдатель, знаток. Когда он вот это написал, меня это садануло очень сильно. Конечно, я писал не о помойке, я строил мир, но вот это я хотел показать, что вы свели к помойке. А потом я задумался: если только на этом остановиться, то ведь можно и мне тоже такой ультиматум предъявить, дескать, ты ничего кроме помойки-то и не знаешь! Это сориентировало меня еще раз на то, что нужно создавать вещи великие. Я сам-то как тот карлик, который забрался на плечи великанов, но преемственность должна быть. Если автор испытал ряд влияний, вот этих "вливаний", то он должен это сохранить, переработать и дать миру опять же.

Конечно, сначала нужен талант. Что такое талант? Душа великая, расширять сознание. Сознание человеческое способно расширяться, если его специально не сужать и не направлять на какие-то выгоды исключительно. Вот это первое. И способность откликаться на разных авторов с их разной поэтикой, если они настоящие, талантливые, сильные. Вот Пастернак, Мандельштам, Есенин (в пятнадцать лет я уже всего Есенина знал), Маяковский, Ахматова (я вот Ахматову очень любил), Цветаева… Необыкновенно же! Хотя тот же Мандельштам, на мой взгляд, справедливо говорил о себе – "я антицветаевец", "я смысловик", то есть он всегда к центру сводил смысл, а Цветаева маховик раскручивала, перенос с одной строчки на другую, она – как Бродский – истероидный тип, а Мандельштам – внутрь смыла, и смысл весь к центру стягивал, к этой Точке, которая, в общем-то, Бог, там, за этой Точкой, сам Он, конечно, не точка, не геометрическое изображение, а живой Бог. Но и те, и другие чему-то учат ведь, и откликаешься на тех и на других! А если ты откликаешься, значит, это уже твое, оно что-то в тебе возбуждает и какие-то образы вызывает. А если ты еще и писатель, то ты эти образы уже по-другому, с помощью другой уже музыки подхватываешь, если удастся…"

О синтезе

"В моем случае это было неизбежно. Я в 1992 году сам крестился, потому что это была внутренняя необходимость. Я понял в какой-то момент, что я не всесилен, да? Как это ни безумно, ни глупо звучит, но мне до этого казалось, что я могу почти все, чуть ли не летать! Но я только падал и разбивался. И я понял, что есть силы, которые больше, чем я сам. То есть это было естественно. И даже до крещения это было во мне. То есть это во мне все жило. И один миф перекликался каким-то образом с другим, и я вдруг понимал каким-то образом в какой-то момент (не всегда, а именно в момент понимания!), что это чудно, это очень здорово, это классно, это истина, это чисто, это вечно, это вот Дух благой, который веет, и Бог всегда благ, и древние искали этого Бога. Хоть древняя языческая мифология была многобожием, все равно единый Бог был, и это даже и у Аристотеля есть, и у Платона. У Аристотеля это ум – божество главное. Ум, который сам себя мыслит, между прочим! Там интеллигибельные начала… Поэтому, в общем-то, противоречий непримиримых нет между мифами, поэтому "Одиссей распят на перекрестке", да… "

О "кресте" поэта, физике, лирике и дерзости

"Если воспринимать поэзию как крест, то можно сразу ложиться под крест и ничего не сделаешь уже. Нет, надо понимать, что на самом деле это великое счастье, это радость, это выход и освобождение. Поэзия освобождает всех! Какой-то композитор, Бетховен что ли, говорил, что если бы мою музыку люди слушали, они были бы счастливее. Или Данте говорил, что если бы люди мои стихи читали, они были бы счастливее. Вот как надо понимать этот крест.

Что такое Крест вообще? Это перекрестье всего на свете, это центр Вселенной, занебесный какой-то Центр, Бог, и явленный, и неявленный.

Искусство касается любой сферы, оно имеет право, оно свободно по определению. Ты, конечно же, толкуешь на свой лад ту или иную тему религиозную, которая дана в догмах, и вроде бы необязательно соваться. Но. Я считаю, что человеческая личность имеет не то чтобы право, а именно Бог хочет, чтобы человек сам познал Его. Иначе Бог остается один, без собеседника. А Ему, наверное, нужен собеседник, то есть Другой нужен. Хотя ему и одному хорошо, понятно, Бог может все, но в какой-то момент, наверное, Он захотел поговорить, сотворил человека из глины, сделал замес, да? Искорку сознания в него поместил и ждет отклика-ответа… Потому что Он создал мир столь прекрасный, Вселенную, столько непознанного! И никогда не познает физика того, что значит искусство поэзии, куда оно суется и в образах дает. То есть физика… там дискретный как раз язык понятий, сухих понятий, хотя за ними стоит как раз возможность прекрасных образов.

Бог – это Красота с большой буквы. Один мусульманин сказал, что поэт иногда больше святого. И об этом Бердяев, кстати, тоже писал. Все философы наши русские религиозные боготворили поэзию Александра Сергеевича Пушкина. Потому что он имел выходы в те сферы и области, о которых они говорили языком поэтическим тоже, но не стихами, не так складно, не так гармонично, но по существу. И вот они обращались за примерами к нему.

И об этой самой свободе творческой, о дерзновении. То, что святому не позволено, позволено поэту и вменяется в обязанность даже! Поэзия – это же гимническое начало, восславление, восхваление. А у нас все свели к ироническому, насмешливому, юмору несерьезного свойства часто, что все может быть и так и эдак, и так и эдак… Да, может быть и так, и эдак, но вы напишите, как это должно быть, как это в замысле Божьем. Да, это дерзко – проникнуть в замысел Бога и сказать, что Бог так думает, но ведь поэт дерзким должен быть!"

О макрокосме, микромире и сомнениях

"Научный позитивизм возник в начале ХХ века, религиозное начало было унижено, сведено к бытовому плану, к ритуалу. И тем самым оно вроде как совсем выбрасывалось, но вместе с водой младенца выплеснули, а искусство связано всегда с религиозным началом, с божественным.

Кто-то отделил веру от религии. Значит, можно верить во что угодно вообще. Ну, ты и верь, верь в червяка, но если ты не знаешь Бога, то как ты червяка узнаешь? Да, с помощью микроскопа можно узнать червяка, но дальше этого ты не пойдешь. То есть червяк понятен только в свете божества. Только тогда, когда ты понимаешь: вот есть червяк, есть природа, художница, которая создала по каким-то божественным лекалам с помощью циркуля и червяка, и букашку, и козявку…

Вот муравьи. Это машина, уничтожения в том числе. Мотыль упал, смотришь – они все туда сразу! А внутри нас разве не так происходит? Расщепление пищи… там "муравьев" хватает внутри нас. Микромир и макрокосм, что внутри, то и снаружи. Органическая мистика, продолжение органики в неорганическом. Не, я, на самом деле, сам-то многих вещей не знаю, то есть может создаться впечатление неправильное у слушателей, у читателей, что я тут сижу и изрекаю какие-то истины. Я больше сомневаюсь и очень многого не знаю. А в какой-то момент просыпаюсь утром и чувствую, что вообще ничего не знаю, что мой мозг отключен полностью, и мне надо заново все постигать и открывать, то есть восстанавливать свое сознание. Яркий свет порой оборачивается такой тугой тьмой… Надо вот немножечко этого плато придерживаться. Выше взлетишь – ниже упадешь. Вот эти вот графики все они мною тоже изучены, изведаны. Очень тяжелые вещи иногда происходят, если ты лезешь не туда, куда надо. Если ты все знаешь, вот такой дерзкий человек. Нет, человек – это человек. Идея Бога о человеке".

О научном и божественном

"Кстати, что такое человек мы никогда не узнаем, если будем думать, что от обезьяны он произошел. Да, эволюция была. Да, есть история. Но ты понимаешь, что из обезьяны лабораторным путем человека не сделали. В какой-то момент Дарвин выдвинул эту гипотезу, и он понял, что, выдвигая ее, он становится на дьявольский путь, потому что закон джунглей "побеждает сильнейший" – это путь дьявола! Войны все на этом основаны. Достоевский об этом постоянно писал, начиная с "Униженных и оскорбленных". То есть перевернуты понятия полностью! Христианство растворено даже не в язычестве, а в каком-то вот этом социальном…

Наука дает человеку "молоток" в руки, инструмент. Вот компьютер – это тот же "молоток". Но поэзия необходима, она человеку возвращает человека самого. То есть она идет не от эволюции. Эволюция есть, надо знать научно, видеть, как мир выстраивался исторически, но надо видеть и как с другой стороны он шел, как вот он "из рук" Бога… да, толковать, что такое "руки" Бога, вот эти парадоксальные вещи надо знать тоже. И наука сама говорит о том, что какие-то вещи она не может познать. Ну, вот современная физика пришла к расщеплению вещества, к составляющим, кварки вот эти, кванты, бозоны… Уже дальше в пыль все превращается, органика теряется полностью, о мистике органической тоже уже говорить не приходится. Выделяют там область черных дыр, тоже непонятно, что такое, наука не объясняет.

Наука же объясняет. И она должна объяснять. А поэзия показывает! Вот Гёте писал "Фауста" своего, так Гёте был поэт, он сам был наделен вот этой жаждой познания. В то время еще естественная наука была на низах, на началах, человека резали, вскрывали, пытались что-то там найти, и Бога там найти тоже пытались. А в ХХ веке Гагарин полетел в космос, вернулся, Хрущев ему говорит: – "Ну что, бога видел?" – "Нет, не видел". – "Ура! Бога нет!" Значит, мы все можем, да? Смешно.

Скажут: вот человек, его разрезать, разложить на части и вот он заканчивается, и все! А соедини ты его обратно, чтобы он живым стал! Надо знать, конечно, как человек изнутри устроен, как он снаружи устроен. Если тебя это знание удовлетворяет полностью и целиком, ну, знай! И никто тебя не заставит, не побудит тебя, наверное, узнать какие-то божественные вещи о человеке.

"Единственная жизнь" – образ достаточно емкий. Говорят: ты моя единственная любовь, да? И любовь не просто такая… Всякая бывает любовь. Это тема достаточно серьезная. "Ты играла на флейте" – одно из удачных стихотворений в этой книжке. Оно, мне кажется, возвращает мотивы блоковской поэзии подзабытой, отринутой во многом…"

Также в интервью:

– об эволюции: кем становится человек;

– о разном гуманизме;

– о русских философах;

– о Гегеле, Канте, "фонаре ума" и настоящем гении;

– о тайнах и оправдании Фауста;

– об идее человекобога, Ницше и индийских святых;

– о Богочеловеке и пути милосердия;

– о Бердяеве, личности, коллективе и догмах;

– о "рабе божьем", Сократе, свободе выбора и особенностях словаря.

В передаче в авторском исполнении звучат стихотворения: "Я умер сегодня ночью…", "Воскрешение Лазаря", "просто угасает жизнь…", "На кресте", "Ты не единственный, кто брел по пыльным плитам…", "Птица в небе двоится…", "В доме-музее художника", "Exegi monumentum".

Продолжение следует…