Отцу башкирского фэнтези – 50 лет. Часть вторая

– Всё это, безусловно, здорово, и надо, конечно, чтобы люди все это читали. Но ведя беседу про американскую раннюю фантастику, мы несколько отошли от темы «башкирского фэнтези»…

– Я хотел создать историю на основе нашего башкирского, тюркского фэнтези. Наш эпос «Урал-батыр» богат и интересен. И я подумал, а почему бы ни создать что-то на его основе? Причем, я не стал создавать вымышленный мир. Я взял эпоху, когда на территорию нынешней России пришли монголы. Роман-то начинается с того момента, когда монголы стоят только на пороге. История разворачивается на территории Дешт-и-Кипчака. Для меня не было целью создать сугубо историю только про башкир. Я просто башкира сделал главным героем. И это не местечковый герой, а герой, действующий на разных территориях мира. Он попадает в узел противоречивых событий: то в Дешт-и-Кипчак, то в Хорезм, то в плен, то влюбляется в принцессу. И принцесса отвечает ему взаимностью. Он простой башкирский паренек. Но у него есть покровитель – Седой волк, это дух кангюйского хана. То есть Боскурт – покровитель башкирского народа, башкирский тотем. Конечно, его образ дискредитирован в силу того, что националистические группировки часто использовали это имя в названиях своих организаций. Но при этом я считаю, что запрещать этот образ нельзя. Не стоит считать его одиозным. Боскурт – это тотемный зверь башкирского народа. Он должен быть. Я вообще считаю, что его надо на гербе республики как-то отразить. Хотя, с другой стороны, Салават – это тоже наш сакральный символ. Боскурта надо бы поместить на знамя республики и, тем самым, наконец, вернуть ему легитимность. Чем он хуже Акбарса?

– Роман большой по объему?

– Нет, тот роман, изданный в 2000 году, я теперь, с высоты, так сказать, прожитых лет и накопленного писательского опыта даже склоняюсь считать скорее повестью. По объему книга получилась небольшой. И с финансовой точки зрения, чтобы книгу издать, надо было сделать ее небольшой по объему. Скорее, это повесть для подростков и юношества. Я ее издал, и это был довольно успешный для меня коммерческий проект. Книга пошла нарасхват и я, как принято говорить у коммерсантов, не только «отбил» вложенные деньги, но и получил, так сказать, неплохую «маржу». Но через государственные издательства невозможно было пробиться с этой книгой. Я встретил там такую ожесточенную агрессию по отношению к себе…

– С чьей стороны?

– Конкретно назвать? Кадим Аралбаев, на тот момент директор «Китапа», например, прямо мне сказал: «Что ты тут мне мешаешь, видишь, я с людьми разговариваю»… – и захлопнул передо мной дверь. В то время эти достопочтенные эфенди постоянно давали мне понять: мол, ты – сопляк, иди вон! То же отношение я встретил и со стороны Газима Шафикова.

Конечно, большую, позитивную роль в продвижении этой книги сыграли такие замечательные люди как Гайса Хусаинов и Фарит Ахмадеев – два главреда журнала «Ватандаш». Именно в этом журнале и были впервые опубликованы отрывки моего романа, а потом и его продолжение.

– А какие аргументы против были?

– Да никаких! Просто неприятие, агрессия, типа я слишком молодой. Это сейчас, в силу возраста, я их начал немного понимать и уже не держу на них зла, а тогда я просто недоумевал, и возмущался тем, как могут себя некрасиво вести такие авторитетные уважаемые люди, аксакалы… Газим Шафиков пришел в редакцию «Ватандаша» и устроил скандал, кричал: «Как этот щенок осмеливается писать про Урал-Батыра? Только я имею право переводить и писать о нём!» Будто купил его. Урал-Батыр – достояние башкирского народа и всего человечества. Он принадлежит всем людям, также как «Гильгамеш», «Эдда» и «Манас».

Но мой роман всё-таки не про Урал-Батыра. От Урал-Батыра там только меч, как символ борьбы башкирского народа за свою свободу. Там он существует и как сакральный символ власти над Уралом. Меч Урала – очень древний артефакт. Это тот самый алмазный меч, который вместе с конем Акбузатом похитил злодей Шульган, продавший душу змеям. Алпар, мой главный герой, увы, тоже не может его удержать. Его похищают злые люди не без помощи нечисти. Меч попадает в разные руки. По моему замыслу Алпар только в самом конце возвращает его себе, относит на Урал и прячет его там, у истоков Агидели. Кстати, у истоков Агидели памятник этому мечу существует. Я не знаю, кто его сделал, но он там действительно стоит. У меня даже фотография есть.

Самое интересное, что в 2000-м, 2001-м году был всплеск интереса к тюркскому фэнтези. Даже такое слово появилось в башкирском языке – «фэнтэзи». Так что я могу считать, что оказал влияние на башкирскую литературу в этом плане.

– Переиздать не пытался?

– Хочу переиздать. И, хотелось бы, чтобы издательство «Китап» издало эту книгу в мой юбилей. Тем более, что я значительно расширил ее, усилил и углубил в ней историческую область и теперь это настоящий, серьезный историко-фантастический роман и у него, дай Тенгри, будет продолжение…

– Расскажи о книге «Сага старого гунна», которую ты издал…

– В эту книгу вошли мои повести и рассказы в стиле тюркское фэнтези. Это повести и рассказы, которые я писал параллельно с «Мечом Урала».

«Смертельный поцелуй» описывает эпоху после того, как говардское мироздание обрушилось, то есть уже после гиборейской эпохи. А что же было потом? Потом начинается историческое время. И на рубеже этих эпох я и поместил мою версию жизни Урал-Батыра. Так и по эпосу действие происходит именно в ту смутную эпоху после потопа. Мною описано время, когда появились царства, жители которых еще не забыли о наследии предшествовавшего периода, и помнили те времена, когда еще колдуны не исчезли. У меня по замыслу Алп-Туран, сын Урал-Батыра, (конечно, вымышленный мной), попадает в древнюю Скандинавию к северянам и вместе с их дружиной идет бродить по миру и постоянно ищет своего дядюшку Шульгана, который путем колдовства стал змеем, и, пытаясь ему отомстить за смерть отца.

– В этом сборнике у тебя также есть и произведения, обращенные и к нашим реалиям. Повесть «Почка», например…

– Повесть «Почка» написана уже в стиле неореализма. Описаны трудные времена 90-х годов. Это такое краткое изложение саги об обычной русской семье, переживающей тяжелую эпоху перемен. И мне советуют написать продолжение.

– Это единственный твой опыт обращения к современности? Больше не было?

– В стиле реализма – нет.

– А почему ты не пишешь о нашем времени в стиле реализма?

– Мне сейчас снова хочется писать только в стиле фэнтези. Честно. Ну, потому, наверное, что времена опять тяжелые. В первую очередь – морально. От них хочется забраться в башню из слоновой кости.

– А цикл про Мезенцева из той же серии?

– Мезенцев как раз современный фантастический герой. Тексты об академике Мезенцеве, которые написаны мной отчасти в соавторстве, а отчасти в содружестве с замечательным писателем Александром Леонидовым, российского уровня и масштаба. Мезенцев – это универсальный герой. Мезениада – наш совместный труд вместе с моим другом Сашей. Это повести, рассказы, новеллы. Это фантастика про современный мир, и главный герой в них ученый, но весьма необычный. Я бы сказал, что здесь мы оттолкнулись от героев Конан Дойля и Жюль Верна. Причем, и от героев советских фантастов тоже. Наш герой немного перекликается с безумным изобретателем Кира Булычева – Львом Христофоровичем Минцем в его цикле про Гусляр и про чудеса в Гусляре. Я еще в детстве прочитал эту книгу. Это просто чудесное произведение! Но скажу откровенно – наш академик куда круче, не в обиду Киру Булычеву, с которым я был знаком лично и память которого я чту. Мезенцев и безумней и жестче и брутальней. Он, наверное, даже ближе к образу Индианы Джонса, но с нашей российской спецификой. Его приключения – это гремучая смесь боевика и философско-фантастического романа, и мы называем этот стиль, по образному выражению Эдуарда Байкова, фантасофией…

– А как пришла идея создать образ такого ученого?

– Началось с того, что к нам в Уфу приехали москвичи на Уфакон. Поскольку не могли в Уфе найти никого из писателей-фантастов, обратились к Саше Леонидову. Он меня предложил пригласить на встречу с московскими писателями-фантастами. И меня – раз и вместе с Лукьяненко поставили выступать на творческом вечере. А я молодой пацан тогда был. Написал и издал всего две-три вещи. А он маститый, матерый писатель. Это был 2000-й год. Открытие фестиваля было в планетарии. А затем все переместились в Союз писателей. И именно тогда первый раз в жизни у меня взяли интервью для БСТ.

А сегодня БСТ – наше республиканское башкирское телевидение – вообще перестало приходить на презентации книг, перестало практически говорить про литературу… К великому сожалению… Хорошо, что есть канал «Вся Уфа».

– Давай поговорим о «Большой книге скандинавских мифов», созданной тобой вместе с Александром Иликаевым, и изданной недавно в Москве, в издательстве «Бомбора», которая является частью издательского дома «Эксмо»…

– Да. Эта наша книга в соавторстве с другим моим другом и соратником – тоже Сашей. Мы собрали воедино древние скандинавские мифы, литературно обработали, почистили, снабдили комментариями. Вот и получилась такая книга!

– А как в московское издательство удалось пробить путь?

– Это заслуга Саши Иликаева. Саша – молодец, он очень энергичный и пробивной. Он сначала в «Эксмо» издал «Большую Книгу славянских мифов», а потом уже оттуда поступило предложение продолжить эту серию. Так увидело свет самое полное собрание саг и героического скандинавского эпоса на русском языке. Серия «Мифы народов мира» будет продолжена. И мы хотим в дальнейшем предложить нашим издателям книги тюркских и угро-финских мифов.

– Это такой серьезный труд!

– Да, это и серьёзный и непростой, но одновременно увлекательный труд. Я получил настоящее наслаждение, работая над этой книгой. Тем более приятно, что это востребовано, издано и находит живой отклик у читателей. Но, конечно, и мне и моим товарищам хочется, чтобы и наши художественные романы издавались в Москве. В свое время я попытался попасть на этот рынок. Но там в тот период была такая жесткая конкуренция, что не пробиться. Мне предложили стать литературным негром, встать в строй – так мне прямо и сказали, и писать по спущенному издательством плану, но я был молодой, гордый, не захотел, отказался. Впрочем, я не жалею об этом. В итоге такого шаблонного подхода, такой недальновидной политики издательств, они чуть было не загубили всю фантастику своими мыльными операми, где куча авторов пишет по готовому сценарию… Поэтому современная российская фантастика погрузилась в глубокий кризис.

Но сейчас начался опять всплеск интереса к фэнтези. И все это хотят реанимировать. Есть сайт Киммерия.ру. Существует русский цикл романов про Конана и какие-то ребята в Москве вроде бы хотят все это переиздать. Ростовское издательство «Феникс» переиздало в прошлом году книгу Ника Перумова «Конан и Карусель богов», которую больше двадцати лет назад издал «Северо-Запад» – но теперь уже не под англоязычным псевдонимом. Теперь про Конана можно писать под нашими российскими именами.

Книги про Конана печатало сразу несколько издательств. Эстафету начал «Северо-Запад». Издательство «Азбука» издавало американский цикл книг про Конана-Варвара. Там 12 авторов, которые считаются учениками Говарда и типа других просто быть не может. Но это чушь. У нас есть своя, российская школа конанианы, которая возникла в 90-е годы. Наши авторы писали под англоязычными псевдонимами. Ник Перумов, например, писал под именем Поль Уинлоу, Михаил Ахманов – Майкл Мэнсон. Дуглас Брайан – это на самом деле Елена Хаецкая. Я сначала по молодости и наивности даже не понял, когда первые книжки читал. Думал, что это хорошие, удачные, красивые переводы. Чуть позже, после прочтения десятка книг, уже сделал правильные выводы, и понял, что я тоже имею право написать про Конана.

А в аннотациях писали, что это канадские авторы. И я поначалу думал, что эти канадцы пишут гораздо круче, чем американцы с их туповатыми шаблонными романами. Особенно в этом плане «впечатлили» романы Стива Перри, голливудского деятеля. Если ты пишешь фэнтези, то ты должен знать и историю. Это непременное условие – знать не только какие-то магические артефакты. Ты должен быть географом, ты должен быть историком, чтобы не допускать откровенных ляпов. А то у них старик в гиборейскую эпоху сидит, курит трубку и всадники скачут по рынку и из-под копыт помидоры и баклажаны разлетаются в разные стороны. Какие помидоры? Какие еще баклажаны? Какой табак? Ребята, Америка еще не открыта! Конан, конечно, поехал туда на склоне лет, но так оттуда и не вернулся…

Я считаю, что такие ляпы нельзя допускать! Взять тех же самых Леона Спрэг де Кампа с Лином Картером. У них всю дорогу герои-варвары в ботинках ходят. Впрочем, тут скорее не они, а наши безграмотные переводчики виноваты. Они просто английское слово «бутс», то есть обувь, перевели как ботинки. Сейчас я смотрю, переводы фильмов вообще дурные, там такие косяки. Допустим, в фильме «Убить Билла», где героиня Умы Турман приходит к Пэй Мэю, а он ругается и кричит ей: «Ненавижу кавказцев!» А он и знать не знает, кто это такие. Для него кавказец это европеец. У нас слово европеоид, а у них кавкейжн, который обозначает не сколько жителя Кавказа, а, в основном, белого человека, европейца. Не понимая нюансов, горе-толмачи перевели англоязычный термин «кавкейжн» (кавказоид, европеоид) на русский язык как кавказец. А Пэй Мэй – китайский древний дедушка, и он на самом деле ненавидит европейцев, а не кавказцев. С чего ему ненавидеть тех, кого он и в глаза не видел? Почувствуйте разницу!

– Получается, что фэнтези не такой уж и простой стиль?

– Непростой! Весьма! Когда на Уфакон приехали москвичи из фэндома, и я прочитал в планетарии свой доклад, они начали на меня фыркать, мол, фэнтези – отстой. Дескать, нужна звездная фантастика, надо писать космическую оперу и все дела. Нас это слегка заело, и мы решили с Сашей Леонидовым написать свою фантастику. И в итоге получилось и не фэнтези и не космическая опера, а скорее киберпанк. Так мы создали роман «Экстернет». Там, кстати, впервые и появился Мезенцев. Он так неожиданно появился! А поначалу он вообще был проходным героем, которого вставил в роман Саша. А мне именно этот образ археолога, искавшего золото, очень понравился. Мезенцев сам как будто возник и вырос, и затмил и отодвинул в сторону всех других героев. И мы начали писать цикл повестей о нем.

– А как вы пишете? Вместе или отдельно?

– По отдельности. У каждого свои повести и рассказы, и у каждого из нас свой Мезя… А недавно к нам присоединился и наш общий друг Александр Второй (Иликаев). Образ Мезенцева вдохновил и его.

– Расскажи про наш проект «Уфимский хронотоп». За эти прошедшие пять лет после нашего с тобой интервью, посвященного твоему 45-летию, вышло уже четыре тома антологии уфимской прозы…

– Да, три тома «Уфимский хронотоп» и один том «Уфимского сатирикона». Сатирикон мы издали к 10-летию «Улисса». Это такая озорная и немного скабрезная и фривольная книга. А почему нет? Надо и такие вещи писать и издавать. Я такого рода написал поэму про Конана. Фривольную поэму «Конан и ходок Нуретдин». Прототип – с одной стороны Ходжа Насретдин, а с другой – наш Рустик Нуриев, ветеран нашего движения. К сожалению, когда мы перестали собирать «УЛИСС» в клубах с концертной площадкой, он перестал ходить к нам. Он все-таки больше музыкант и ему нужен микрофон. Кстати, наши первые заседания «Улисса» проходили именно в таком кайфном и веселом формате открытого микрофона. Сначала мы встречались в «Джимми-блюз». Потом, к сожалению, «Джимми-блюз» закрыли, мы переместились в «Филателию». Как же было здорово! К нам приходили музыканты, выступали. Мы, кстати, хотим провести такое совместное юбилейное мероприятие: «20 лет УФЛИ и 10 лет Улиссу» … Хочется возродить хоть немного тот забойный формат наших встреч…

– Все-таки, на мой взгляд, «Хронотоп» был удачной идеей: этот проект дал возможность не погаснуть искре русскоязычной литературы в Уфе, которой в нашей столице очень трудно выживать. И хотелось бы, чтобы этот проект жил и дальше. Но давай еще раз вернемся к твоему юбилею: 50 лет – это середина пути. Какие у тебя цели и задачи впереди?

– Писать дальше, работать. Планов громадьё. Но хотелось бы, чтобы для этого было больше свободного времени… Очень много работы у меня помимо чистой литературы – и научной, и общественной…

– Ну что же – новых творческих достижений тебе!