"Рояль" означает "королевский"

Ураганным ветром ворвалось оно в спокойное течение неторопливого XVIII века, нарушив все устои музыкального общества. Даже такой блестящий ум Европы, как Вольтер, не смог угадать будущего могущества и перспективу клавишно-молоточкового устройства фортепиано и назвал этот новый инструмент «изобретением кастрюльщика».

Судьба фортепиано, сконструированного итальянцем Бартоломео Кристофори, развивалась драматично. На протяжении целого столетия этот пришелец пробивал себе дорогу в жесточайшей конкуренции со старыми клавишными инструментами. Чопорная придворная знать, блюстители изящных светских вкусов века «парика с косичкой» не спешили расставаться со своим музыкальным любимцем – клавесином. И не скупились в насмешках над дерзким «мещанским выскочкой» с громким, неуправляемым звуком, который терзал их нежные аристократические уши.

Французская буржуазная революция внесла новый дух в уклад старого общества. Взамен камерности переживаний слушателей небольших салонов новая аудитория требовала ощущений полноты жизненных чувств. На фортепиано можно было петь, передавать тончайшие оттенки изменчивой души. Это был целый мир, раскрывший свои просторы. И этот мир оно должно было завоевать. Так начиналась история современного фортепиано, чей победный марш растянулся на столетия.

Предшественник его клавесин, созданный около 1400 года, был завезен в Европу крестоносцами и господствовал три столетия. У клавесина, в отличие от фортепиано, струны не ударяются, а защипываются стержнем птичьего пера, и звук получается тихий и отрывистый. Со временем он усовершенствовался и в XVI веке превратился в великолепный звучный инструмент, к тому же пышно декорированный позолотой, резьбой, живописной росписью. Его изящная форма, напоминающая крыло птицы, перешла затем к роялю. Именно для такого типа клавесина Франсуа Куперен и Жан Филипп Рамо писали свои сюиты с причудливыми названиями: «Жнецы», «Кокетство», «Лилии распускаются», «Щебечущие птички». Композиторы того времени любили сочинять миниатюрные пьесы, рисующие женские «акварельные» портреты («Пленительная», «Равнодушная», «Сумрачная», «Любезная»), пасторали, зарисовки природы (вы знаете знаменитую «Кукушку» Луи Дакена, часто исполняемую и в наши дни).

…Излишне помпезный церковный стиль с его органной полифонией, существовавший в музыке вплоть до появления клавесина, сменили легкие одежды нового эстетического направления. Излюбленным способом импровизации клавесинистов было украшение некоторых звуков мелодии мелкими быстрыми нотками – своего рода отделка инструментального наряда «бисером» и «кружевами». Такая музыка была в духе эпохи рококо.

Бесчисленные бантики и завитки на костюмах и прическах, причудливый декор мебели и убранство салонов, игрушечные издания книг и миниатюры художников – все это отражалось в прихотливых образах и названиях клавесинных пьес. Музыка иллюстрировала связь этого утонченного искусства с бытом, нравами и привычками людей своего времени. Вот и Антон Рубинштейн подметил, что «в музыке могут быть узнаваемы даже костюмы и люди современной сочинителю эпохи».

Надо сказать, что единого клавесинного стиля в Европе не было. Англичане отличались более фундаментальными сочинениями, но менее яркими, чем итальянцы с их виртуозным характером. Франция дала миру композиторов, считавших этот тихий инструмент самым совершенным. Не случайно период его расцвета длился целый век – примерно с 1650 по 1750 год.

С клавесином прощались нежно и долго. Даже в конце XVIII столетия музыканты все еще не переставали открыто выражать свое восхищение, а красоты его воспевали такие поэты, как Шекспир и Лафонтен. Тем не менее, настал тот день, когда король инструментов, на протяжении трех веков увеселявший владелиц замков, оживлявший безмолвие монастырей, оказался свергнутым, забытым и презираемым. Жалким образом он доживал свои дни, превратившись в бюро, комод, шкаф для белья или благодаря картинам Буше, Тенирса, украшавшим крышки, отправлен был собирать пыль в музеях.

Любезный друг, ты, наверное, недоумеваешь, почему так много времени уделяется канувшему в Лету инструменту, когда речь идет о рояле? А дело в том, что его предок клавесин и порожденный им художественный стиль продолжают влиять на творчество нынешних композиторов. Заметьте, современная эстрада не теряет связи с музыкой эпохи ренессанса, как и театр не перестает обращаться к Шекспиру.

В возрождении старинной музыки большую роль сыграла польская клавесинистка Ванда Ландовска, родившаяся в 1879 г. и начинавшая свою карьеру как пианистка. В возрасте 21 года она приехала в Париж, где вскоре состоялся ее первый клавесинный концерт. Спустя 16 лет она впервые сыграла аккомпанемент к «Страстям по Матфею» Баха на клавесине вместо фортепиано. Глубокие знания музыки прошлых веков Ванда передала своим ученикам, а написанный ею основательный труд «О музыке» является настоящей школой изучения истории и развития музыкального искусства эпохи Возрождения и Просвещения.

Один век сменяет другой, и бывают моменты, когда хочется заглянуть в прошлое, и оно предстает нам в каком-то новом пленительном свете. Так, отряхнув от многовековой пыли фолианты старинных клавиров, выдающиеся пианисты Эмиль Гилельс и Артуро Бенедетти Микеланджели возродили к жизни блестящие сонаты итальянца Доменико Скарлатти.

Но вернемся к истории фортепиано.

Последние существенные «штрихи» в усовершенствование инструмента внес Генрих Стейнвей. Основанная им в 1859 г. в Нью-Йорке фирма стала мировым лидером и дала роялю поистине королевский знак качества. Хотите услышать, как звучит такой концертный «стейнвей»? Поспешите в уфимскую филармонию на любой вечер фортепианной музыки, и вы услышите всю роскошь его голоса, широту поэтической «души» и пышность педальных средств, которой умело пользовались пианисты Ференц Лист, Антон Рубинштейн, Иосиф Гофман. Душой фортепиано является правая педаль, которую выдающийся музыкант Ферручо Бузони называл «неподражаемым устройством, фотографией неба, лучом лунного света».

Блестящее будущее хаммерклавира (клавишно-молоточкового инструмента) было гениальным предвидением И. С. Баха. Он первый угадал в нем универсала с «певучей» способностью и смело вводил в клавирную музыку элементы органного, вокального и даже оркестрового письма. Приоритет Баха в открытии эпохи нового инструмента неоспорим. В то время как его последователи уже имели дело с настоящим фортепиано, Иоганн Себастьян создавал свои шедевры для воображаемого.

Профессор Московской консерватории Генрих Нейгауз говорил о современном рояле как о «самом интеллектуальном», на котором «можно исполнять все, что называется музыкой: от мелодии пастушеской свирели до гигантских симфоний».

Венский классик Бетховен первым открыл оркестровую мощь фортепиано и создал пианизм героического стиля. «Его игра шумела, подобно дико пенящемуся вулкану», – так вспоминают современники об этом Прометее новой музыкальной волны. Вслед за ним феноменальный виртуоз Лист превратил черно-белую клавиатуру рояля в многокрасочное звуковое полотно для выражения «разливающейся потоками нежной красоты и грации» (В. Стасов).

Именно Лист был первым «умным и искусным оратором», кто отваживался весь вечер играть только фортепианную музыку, не деля ни с кем концертную эстраду. Так начиналась традиция Klavierabend¢ов.

Эпоха романтизма еще более возвысила новый сольный инструмент. Почти каждая страна в этот период выдвинула своего национального музыканта. В Германии это был вдохновенный Роберт Шуман, в Норвегии – Эдвард Григ, чье искусство, полное тонкого лирического обаяния, обладает «секретом» вечной весны и молодости.

Наконец, в Польше – Фридерик Шопен, «музыкальный гений», посвятивший роялю все свое творчество. Многие поколения пытались разгадать его феномен. «Мне кажется, что Шопен, – писал Нейгауз, – вследствие уникального соединения польского духа с высочайшей французской культурой стал… беспрецедентным явлением в истории музыки…». А выдающийся «шопенист» Яков Зак, постигнув все многообразие человеческих переживаний его «лирического дневника», говорил: «Ни один из великих композиторов не казался мне такой прекрасной и манящей загадкой…».

Еще при жизни автора мазурок, полонезов, баллад начался его музыкальный диалог с русской фортепианной школой. В России Шопен нашел поклонников и исполнителей в лице М. Глинки, М. Балакирева, А. Лядова, С. Рахманинова, С. Танеева (кстати, с молодости поставившего перед собой задачу изучить «всего Шопена»).

Велико его влияние на композиторский стиль Александра Скрябина, с юности влюбленного в музыку польского романтика. Как свидетельствуют биографы, ложась спать, он клал под подушку ноты Шопена, чтобы не расставаться с ними и во сне.

А что касается Антона Рубинштейна, то с него-то и зародилась у нас исполнительская традиция музыки славянского композитора. В 1841 году в Париже двенадцатилетний Антон был представлен Шопену и сохранил на всю жизнь воспоминания об этой встрече. Непревзойденное в своей эмоциональности исполнение Рубинштейна повлияло на формирование шопеновского стиля другого пианиста, Константина Игумнова.

«Шопену виртуозов», «Шопену молодых девиц» он всю жизнь противопоставлял свое понимание. Игумновский пианизм пленял звуковой «пастелью», легкокрылой и опоэтизированной виртуозностью, и в то же время строгой организованностью чувств.

В 1947 году накануне форума (к 100-летней годовщине смерти Фридерика Шопена) впервые в мировой концертной практике 16 советских пианистов в несколько вечеров воссоздали «полное собрание сочинений» гениального Поэта Фортепиано. Замечательны слова Нейгауза: «Он живет среди нас, как живет Пушкин и Рафаэль, ибо то, что он создал, – единственно, неповторимо… Не будь Шопена, мы не знали бы до конца, что такое рояль, не знали бы всех его волшебных тайн, его бездонных красот…».

Любезные друзья, наше заочное знакомство вполне может стать очным, когда мы встретимся, скажем, в зрительном зале на одном из фортепианных концертов.

Обратите внимание, как по-разному пианист прикасается к звукам рояля: то он глубоко погружает пальцы в клавиши, то, словно лаская их, скользит по поверхности, а порой с разлету бросает руки, проделывая невероятно дерзкие скачки, и вдруг становится лиричным и сдержанным.

Сами того не сознавая, мы отдаемся красоте звучания и оказываемся во власти музыки, которой невозможно не подчиниться. Хотя бы на мгновение…