Нет слаще слова «жизнь». Часть девятая

Стемнело. Вернувшись с совета и немного перекусив, лейтенант назначил на смену дежурных и рухнул на брезент самоходки, и тут же захрапел. И я рядом с ним прилег. Водитель с радистом остались в боевом отделении.

Мингазеев дежурит. Я не смог сразу заснуть. Двух- трехдневные бои, все увиденное, как кадры кино проходили перед моими глазами. Вдруг Мингазеев громко кричит: «Стой, стреляю!» Мы с командиром вскочили на ноги. «Ради бога, не стреляй, пусти нас. Мы из этой деревни», — стал умолять хохол. Мы поспешили к ним. Это был украинец лет 50-55. Рядом с ним мальчик 10-12 лет, вцепился в полу его брюк. Под мышкой у украинца рама с несколькими разбитыми оконцами. Лейтенант Шурыгин, вынув пистолет:

— Положи раму, давай документы!

Побледневший украинец, не то умоляя, не то улыбаясь:

— Только справка, которую немец дал. Вот она, — говорит, вынул шуршащую, блестящую вощаную бумагу и протянул. А мальчик вцепился в ногу отца, уставился на лейтенанта испуганными и умоляющими глазами, а сам весь дрожит.

— Где остальные? — спрашивает командир.

— В лесу, в чаще. А некоторые — не знаю где.

— И деревня ваша не уцелела, — говорит командир.

— Наверно так, наверно так. Мы и сами об этом знали. Потому что фашисты нас выгоняли и стали поджигать те дома, которые находились со стороны советских войск.

— Здесь, около нас заночуете. Этой же ночью мы эти места начнем освобождать от немцев. Вы снова начнете жить. А вы, товарищи, хотя бы из НЗ дайте им поесть.

— Нет, товарищ командир, Вы меня отпустите. Меня односельчане отправили на разведку. Они наверно ждут.

— Тогда, товарищи автоматчики, проводите их до конца высоты, — сказал командир трем автоматчикам.

Пришла ночь. Сон не берет и не берет. То, что видел днем, не выходит из головы. Над головой — авиабой, гул и грохот от подбитых и упавших неподалеку самолетов, трупы немцев и коней с вздутыми животами. Испуганные дети, старики. И прощание окровавленных, обессилевших уходящих товарищей: «Прощайте, если останемся живы, встретимся!» Все эти картины проходят перед глазами. Тут лейтенант Шурыгин встал и говорит: «Товарищ Валеев, ты, кажется, и вчера ночью не спал. Спать бы! Вдруг ночью придется выступать. Может, боишься сильно?» — «Нет, я даже привык к фронтовой жизни. Я и в тылу так вот частенько заснуть не мог», — отвечаю я. «Спи. Утро вечера мудренее», — сказал лейтенант. Я, стараясь заснуть, закрыл глаза, долго так лежал, притворяясь, но все это было впустую. Давно из дома письма не получал. Деревню, семью вспомнил. Они ведь далеко, очень далеко. Товарищи спят. Тишина. Время от времени слышен писк летучей мыши или стрельба из немецких автоматов. Как будто не будет конца-края этой войне. Нет надежды. Словно мы вечно вот так проведем дни за похоронами умерших товарищей, проводами раненных в санчасть. И должен ты прожить, убивая больше фашистов.

Встрепенулся, когда услышал «Подъем, товарищи!». Сердце так сильно бьется, наверно оттого, что только что заснул, и тут же разбудили». В это время рассветало. Новый бой снова начался с самолетов. Пролетая мимо, они где-то вдалеке бомбили и возвращались на свои аэродромы обратно, скользя над землей, почти задевая верхушки деревьев. Нам дана команда двигаться вперед. Пройдя леса, опушки, пересекая реки, снова и снова движемся только на запад. Фашисты далеко успели отступить. Нам иногда приходилось идти по пшеничным и ячменным полям, садам-огородам вдоль или поперек. Если бы эти поля, как в наших родных краях, были бы такие же просторные, совпадали бы с направлением нашего маршрута, мы бы шли только по дороге. Но западно-украинские поля, как лоскутное одеяло, были разделены на куски межами, а на межах даже деревья выросли».

На рава-русском направлении в сражение были введены одна танковая и конно-механизированная группа, что создало благоприятные условия для развития наступления и расчленения группы немецких армий «Северная Украина».

«Возле города Равы-Русской фашисты собрались устроить нам засаду. Но почему-то, не открывая огонь, лишь заминировали пути-дороги к городу. Пришлось нам очень осторожно, следуя флажкам-указателям саперов-минеров, пройти мимо. Таким образом, мы дошли до города Золочева».

Золочев (бывший Злочев) — город, центр Золочевского района Львовской области Украинской СССР.

«Оказывается, в большом лесу под Золочевом засели фашисты. Они еще не успели покинуть этот лес. Когда начали обстреливать начало танковой колонны, все танки и самоходки, приняв боевой порядок, всем фронтом направились в тот лес. Сгорели два наших танка. Но, несмотря на это, не нарушая боевой порядок, мы ринулись и ворвались в чащу. Оказалось, осталось от фашистов всего-то несколько пушек и бронетранспортеров для поддержки отступающих частей. А остальные — несколько дюжин пехотинцев и мотоциклистов сдались в плен. Видно, фашистам пришлось очень срочно отступать, и они попали под сильную бомбардировку. Они даже не успели похоронить трупы своих солдат. Очень многие, лежащие в траншеях ранеными, сдались в плен.

Нам пришлось заночевать в этом лесу. Проголодались. Обычно кухня не успевала догонять нас. Дождь идет. Еле-еле дождались утра. На южном склоне леса было довольно большое картофельное поле. Неплохо бы выкопать и сварить картошки. А если фашисты, увидев нас, откроют огонь, или поле окажется заминированным? «А, будь что будет! Схожу сам да выкопаю!» — воскликнул Мингазеев. Командир разрешил. Возможно, он хотел есть больше нашего. А дождь и льет, и льет. Нет сил зажечь огонь.

— Давай жечь солярку!

— А куда денешь дым от солярки? Была не была! Жечь солярку!

Картошка сварилась. Только Комаров опрокинул на брезент картошку, и начали кушать, послышался поблизости шум мотора. «Воздух!» — закричал кто-то. Вдруг появился самолет, разок облетел лес и упал на маленькую лужайку. Мы только наблюдаем, он ведь близко к нашему экипажу. Старший лейтенант-помпотех батареи как закричит: «Ха! Это же немец! Атаковать!» Молниеносно подбегаем к самолету V-2. В этот момент летчик спускался из кабины на землю. Старшина Туросов: «Хэн дэ хох, комрад!» — и нацелился на летчика.

Летчик тут же поднял руки вверх, и его, толкая в спину, увели в сторону экипажа. А самолет затащили в лес. Немец по-нашему, а мы по-немецки не знаем. Двухметровый фашист-летчик встал около самоходки, а мы сели есть картошку. Помпотех-старший лейтенант встал возле немца, а сам ниже немца вдвое и, обращаясь к нам, свернул кулак: «Ребята, а?! Дать бы ему по морде! Да мне до его морды не достать». И все громко смеются. Летчик тоже вынужден был посмеяться. А потом, поняв, что солдаты для его жизни не опасны, или с испугу, пролепетал: «Комрад, русишь, нох самолетен брод, брод». В кабине его оказалось много масла, хлеба, консервов. «Вот нам праздник», — говорит механик Комаров. Только командир экипажа был не согласен принять пищу из рук фашистов. Тогда и мы не стали трогать.

А дождь все льет. К вечеру часть поднялась и достигла с правой стороны, то есть с севера, города Золочева. Выкопали окопы и приготовили самоходку к бою. «Фашисты под Золочевом, похоже, собираются открыть бой», — сказал командир. К утру начался бой на южной стороне города вдоль железной дороги. Стрельба, гул и воздушные бои самолетов продолжались, можно сказать, целый день. А на северной стороне, где мы находились, стрельба была не такая сильная. Фашисты в нашу сторону только постреливают понемножку.

Рядом с нами расположился мехводитель Храмов: «Что, татарин, мало немецких снарядов, скучно? Вот увидишь, к вечеру даст побольше». А напротив него командир орудия Николай Некрасов: «Мы уже привыкли с товарищем Валеевым, — говорит, положив руку мне на плечо, — только нам не приходится как следует воевать. Либо немцы убегают от нас, либо со словами „Гитлер — капут“ сдаются в плен».

В освобождении Золочева большую роль сыграли стремительные действия танкистов. Оборона противника была рассечена на две части. В немецком фронте образовалась 55-километровая брешь [1].

____________

[1] Вторая мировая война. Краткая история… С. 308

Сост.–комментатор — к. и. н. З. Р. Рахматуллина; перевод В. Ж. Тухватуллиной.

Продолжение следует…