Несвоевременные записки

1857 год. На Западе поэзия на высоте. Бодлер (продолжатель дела гениального Поэ): «Цветы зла». О чём событие Бодлера, его явление? О Поэзии как таковой! О её высочайшем уровне в принципе, ориентирующем всю изящную словесность в её единстве. Всё уродливое, мерзкое, дурное, злое – подлинная поэзия превращает – в Цветы. Отсюда, должно быть, и название книги. Это история о том, как взятая на вооружение Поэтом стихотворная Форма (сама по себе), например, «заезженный», казалось бы, сонет, способна радикально претворить самое низменное содержание, высветлить само его ядро. Так чистое совершенство поэтической формы (в случае Бодлера сонет) побеждает и очищает (возвышает) любое, самое низменное содержание. Скажем описание падали (трупа лошади). Обыватель от литературы этого феномена, возможно, даже вовсе не почувствует и не заметит. Только сама тема и производит на него впечатление и определяет всё его дальнейшее, предвзятое отношение к произведению искусства.

Но также и ровно наоборот: многословие (прямое эмоциональное безмыслие), несовершенство формы, слабое владение формой при всей благонамеренности – только опорочит любую высокую тему, уронит самый возвышенный сердечный, эмоциональный порыв, вымутит чистоту тона. Эмоция должна быть вполне осмысленна в поэзии. Иное просто недопустимо после Поэ или Бодлера. Назовите подобное хоть предательством небес в пользу духов болотных испарений. Высшая задача для Художника слова – возведение материального и подножного в нашей жизни в духовный порядок надмирной гармонии. Просветление всей материи, включая девятый круг ада, в котором мы ежедневно обитаем, привычно, по причине понятной человеческой слабости, стараясь этого не замечать. К счастью, не получится, для этого поэзия и существует сегодня в виде индивидуального авторского начала.

Шарль Бодлер, с его безмерной психикой и бескрайним интеллектом – целиком об этом. Необходим был Бодлер, чтобы не пропал втуне бесконечный Космос, водворённый в Западную поэзию озарённым безумцем Эдгаром Аланом Поэ. Тем более, что случилось это по другую сторону Атлантики, в Америке, в стране «Жёлтого дьявола». 19-й век на Западе не был бы состоятелен без этого двойного утверждения Поэзии как высшего знака Культуры вообще. Отсюда и сонеты Бодлера (непоколебимость, непреклонность Формы равной самой Поэзии!). Чекан совершенства. Без такой Поэзии и рок-музыка (высочайшие её образцы, английские, американские) 20-го века вряд ли была бы даже возможна. В лучшем случае, второсортный французский шансон.

Цветы» – одухотворение самой тьмы, бездны, зла, разложения всего материального. Это – Поэзия. Это её уровень.

И проза не подкачала, чтобы человечество могло достойно, во всеоружии духа встретить 20-й, самый чудовищный и злобный век в истории. (Пока ещё неизвестно, чем закончится – 21-й.) Тот же 1857 год: Флобер, «Госпожа Бовари». Целиком – о красоте, её воздухе. О неповторимых моментах Красоты (оригинальных деталях в целом высшего порядка) – перед тем как шагнуть в газовые камеры беснующегося фанатика. Всё остальное, утратившее Форму, в искусстве словесности в дальнейшем – можно считать графоманией, а в лучшем случае – слабой копией упущенного оригинала, Модели, Образца самого Искусства.

Великая Авторская литература поднимает общую мифологию бывшего литературного творчества буквально до божественного, духовно-эйдетического эстетического уровня. Отныне художественная литература – суть выражение, или сияние, самой Истины. Говоря «отныне», подразумеваю древнейшую линию – от Гомера через Данте тянущуюся. Из тьмы веков, через свет Средневековья, далее через Поэ и Бодлера в двадцатый век, к Блейку и т.п. Это на Западе. В преддверии войн и потрясений 20-го века – это заведомый бастион спасения всей человеческой Культуры и самого человечества. Личности человека, а не растворённого в родовом мифе и ещё не очеловеченного существа.

И в двадцатом веке теперь уже заданный духовный уровень Красоты в литературе неуклонно будет присутствовать и в прозе Пруста, что позволит Джойсу и Кафке полностью переключиться на интеллектуальные и символические ресурсы художественного мышления. Музиль, взявший на себя, кажется, непосильную задачу соединить вечную гармонию, Искусство слова с математикой и логикой мышления, оставил незавершённым свой пророческий роман – «Человек без свойств». Впрочем, выражение единства определённой математически сущности и вечно становящегося бытия, впрочем, по всей вероятности и не могло быть никогда реализовано, осуществлено или полностью закончено.

Древний миф носит начало коллективное. Это, разумеется, никак не умоляет его эпического величия. Мифологическое бессознательное бывшего коллективным автора (а он был тогда именно коллективным) рисовало, например, Шульгена и Урала как двух разных братьев, как не совместимые во внешнем мире добро и зло. Они действительно не совместны. Не смогут ужиться, как, например, честность и подлый обман. Однако современное авторское сознание всё-таки уже индивидуально по необходимости. Ныне автор юридически и физически – один человек. И он сам большой, и вынужден охватывать противоположности. В случае авторской удачи, конечно. Это ужасно тяжело и, наверное, вредно для здоровья. Художественное сознание индивидуума-автора само оно сегодня суть – и Урал и Шульген в одном лице. В одном сердце автора! В случае, повторюсь, удачи автора-современника. Тем более что оба брата пили одну кровь, да? Один – по правилам, другой – нарушая их. Но даже пей из них кровь один – голова будет болеть у обоих, как у близнецов. Во всяком случае, она болит (должна болеть) у нашего автора-современника за них обоих, сочиняя он сегодня (или перекладывай по-своему) этот миф заново. (Иначе современный автор, не чувствующий боли, вместивший только белое и пушистое добро, просто плох и ничего не понял в своём пересказе древнего мифа.) Такова нынче драматургия: автора и единый закон жанра. Эпос возник прежде трагедии, но современный миф – уже трагедия личная, к тому же она уже лиро-эпическая по своему характеру. Если то, конечно, что автор пишет (или перекладывает своими словами) сегодня претендует на роль настоящего эпоса и мифа сегодня. А не просто сокращённый для юного читателя материал, бывший некогда настоящим мифом, эпосом народа, а теперь ставший украшением журнала «Мурзилка».

И правда, зачем эти длинные строки, к чему гекзаметр?! Весь этот список кораблей, который даже суперинтеллектуальный Мандельштам прочёл только до середины, по собственному его свидетельству.

Добросовестному автору сегодня тяжелее, он – одинок. Народ сочинял, как и жил, купно, кучно. (Сегодня это возможно даже не в казарме, а на мировой войне). Сегодня сколько-нибудь крупный автор – должен быть сам себе коллектив и индивидуум. А что делать?! И выше закона болезненной этой драматургии – только бескорыстная любовь к миру и возможное через неё личное спасение. Но на такое спасение – есть, однако, ещё единая воля Создателя – главного драматурга всей Жизни (всего сущего), по обе стороны от занавеса.

Подведём итог своему отступлению о природе мифа. Итак:

Древний миф – суть очеловечивание одной только природы, но ещё не человеческого общества, не человека самого по себе, не индивидуума новой эры. Это – дело дальнейшей истории культуры и современного искусства. Для этого они по необходимости должны будут стать индивидуальным авторским делом, включающем в себя опыт всенародного, мирового творчества. Внутреннее знание его природы.

Так Христос, с его поэтическими притчами, меткой символикой, и мифическим (эпическим по смыслу) охватом был первым поэтом новой эры. С его обострённо личностной поэзии и вовлечённости в сам творящий дух, пронизывающий всё на свете (противоположности, в том числе) и началась новая поэтическая эра, эпоха Человека, познавшего самого себя как божество. Как чадо Бога.

Ну, мы можем, конечно, сбросить этот крайне необходимый современному человечеству опыт новой поэзии и вернуться к полуживотному состоянию фазы стадного человека, думающего только о том, как выжить. Но сегодня это будет выглядеть не просто примитивно, но уже очень и некрасиво. Богатство, а это сегодня понятно последнему прощелыге – не есть цель человеческой жизни. И тем более не показатель честности и благородства человека. Ну, никак сегодня не выходит выдать свои богатства (на фоне бедного народа) за честное благородное слово, как это принято в Поэзии. Поэтому и Христос, и Франциск Ассизский или святой Доминик – да мало ли кто ещё! – и начали своё поэтическое поприще с того, что предпочли великодушную и прекрасную бедность остервененелому и кровожадному обогащению за счёт всех остальных людей. И как же нежно, красиво и ласково называл Франциск милую сердцу бедность своей возлюбленной невестой. И ведь она ему ни разу не изменила! Это ли не счастье?!

Так что сегодня успех и подлинность в поэзии зависят от личности автора, её человеческого калибра, внутренней бесконечности и красоты не внешней. Такой автор, буде он когда-нибудь рождён земной женщиной, только и способен воссоздать, не расплескав его по дороге не очень удачных переложений, истинно народное мифическое начало, свойственное прежде подлинному эпосу.