Три шедевра, созданных в Уфе: «Пустынник»

Одним из прекрасных примеров таких мастеров является художник Михаил Нестеров, который стал достоянием и гордостью не только своей родины – Башкирии, но и всей России. Целый зал Государственной Третьяковской галереи в Москве полностью посвящен Михаилу Васильевичу Нестерову и хранит несколько его самых значительных произведений. Рожденный в 1862 году в Уфе Нестеров стал первым известным во всей России живописцем из Башкирии. В истории отечественного искусства он занимает важное место, как тот, кто, наряду с такими художниками как Михаил Александрович Врубель, Виктор Михайлович Васнецов, Валентин Александрович Серов и Константин Алексеевич Коровин, совершал на рубеже XIX – XX веков революцию в русском искусстве. Может, их переворот был не столь масштабным, как тот, что провели художники-авангардисты в конце 1900-х – 1910-х гг., но также весьма значительным, во многом и подготовившим ту почву, на которой в начале XX века проросло новое искусство. Эта перемена заключалась в том, что названные художники стали отходить от принципов творчества «передвижников» второй половины XIX столетия. В их искусстве социальная тема, свойственная во многом всей русской культуре XIX века, перестала играть значимую роль, появилась «бессюжетность», а вместо современной жизни и характерных ей бытовых тягот эти художники часто уходили в сказку, или обращались к религии и вере, что можно увидеть во многих работах Нестерова.

Так и первая картина, купленная у Нестерова главным российским коллекционером того времени – Павлом Третьяковым, – отражает мысли и чувства тогда еще совсем молодого художника по отношению к религии. Это полотно «Пустынник», написанное Михаилом Нестеровым в 1888 – 1889 годах и принесшее ему известность и уважение. Несмотря на то, что уфимец уже далеко не первый год занимался живописью, к тому времени уже закончил обучение в Московском училище живописи, ваяния и зодчества и в Императорской Академии художеств в Петербурге, только после продажи «Пустынника» (за целых пятьсот рублей!) Нестеров был принят в Уфе, как он сам писал об этом, «как настоящий художник». Стоит отметить, что на время создания картины Нестеров, проживавший в этот период в Москве, специально вернулся в Уфу. Вероятно, родной город и семья во многом поспособствовали настроению, с которым художник работал над «Пустынником», и, соответственно, успеху полотна. В своих «Воспоминаниях» сам живописец говорит: «В эти месяцы писания картины я пользовался особой любовью и заботами матери и всех домашних. Душа моя продолжала отдыхать…». В таком окружении и появилась на свет эта проникнутая тихим лиризмом картина. Изображенный на ней пожилой отшельник, погрузившись в свои думы или в молитву, медленно бредет по тропинке, а вокруг него пейзаж, который своей скромностью идеально соответствует образу странствующего монаха. Ровная гладь реки, раскинувшийся вдали берег, редкая растительность выполнены художником в тусклых, осенних тонах. Глядя на это произведение, чувствуешь некое умиротворение на душе. Вероятно, Нестеров задумывал вызвать у зрителя именно подобное впечатление. Сама история создания первого шедевра Нестерова очень интересна, поэтому мы остановимся на ней поподробнее.

Михаил Васильевич, который, к слову, обладал и писательским талантом, оставил в своей книге воспоминаний увлекательный рассказ о своей подготовке к работе над «Пустынником». В качестве модели для героя картины он выбрал пожилого монаха, которого неоднократно встречал в Троице-Сергиевой лавре. 26-летний художник долго не решался подойти к монаху и попросить его о позировании, и в итоге монах пропал. Нестерову сообщили, что «пустынник» его умер. Расстроился Михаил Нестеров: «Я так и остолбенел: был старичок и нет его. Что делать, стал вспоминать его образ, чертить в альбом: что-то выходит, да не то. Там, в натуре, куда было интереснее. Эти маленькие, ровные зубки, как жемчуг, эта детская улыбка и светящиеся бесконечной добротой глазки… Где я их возьму? И сам кругом виноват: смалодушничал». Неизвестно, любовались ли мы сейчас нестеровским «Пустынником», если бы не счастливый случай – в один прекрасный день Михаил Васильевич вновь встретил в церкви своего старичка, весть о его смерти оказалась неправдивой. Теперь уже Нестеров отбросил все сомнения и заговорил с монахом, но оказалось, что не так просто уговорить набожного человека позировать для картины! Несколько дней Нестеров уговаривал его, убеждая, что ничего греховного в этом нет, пока, наконец, монах не дал свое согласие. Так, этюд для отшельника был готов. После того, как художник создал последний пейзажный этюд для картины и еще через пару месяцев завершил другое полотно, «За приворотным зельем», он отправился в Уфу, чтобы у себя на родине написать «Пустынника». Нестеров, как можно судить из его собственных слов, в полной мере проникся героем и темой своего полотна и стремился довести произведение до совершенства: «Надо было приступать к «Пустыннику». Я уехал в Уфу с этюдами, холстом и прочим и там скоро начал писать картину. Написал – не понравился пейзаж: не такой был холст. Послал в Москву за новым. Повторил картину быстро (она в моем представлении жила как живая). Мой старичок открыл мне какие-то тайны своего жития. Он со мной вел беседы, открывал мне таинственный мир пустынножительства, где он, счастливый и довольный, восхищал меня своею простотой, своей угодливостью Богу. Тогда он был мне так близок, так любезен. Словом, «Пустынник» был написан, надо было его везти в Москву».

Что же ждало «Пустынника» в Москве? Приходили в гостиницу к Нестерову, где он остановился, другие художники – Левитан, Архипов, Суриков – и хвалили представленную их вниманию картину. Василий Суриков, автор масштабных полотен «Утро стрелецкой казни», «Боярыня Морозова», «Меньшиков в Березове», отметил, что живопись Нестерова в этом произведении не на самом высоком уровне, и особенно он был недоволен тем, как написано лицо отшельника. После такой оценки Михаил Нестеров решил переписать лицо монаха, и ему пришлось немало потрудиться, прежде чем он добился желаемого результата: «С того дня я десятки раз стирал написанное, и у меня не только не выходила живопись, но, что особенно было тяжело, я не мог уже напасть на то выражение лица, которое в картине было и которое было так необходимо. Я по нескольку раз в день в продолжение недели, а может быть, двух, писал и стирал и снова писал и опять стирал голову. Холст мог протереться от моего усердия. Но однажды, измученный, в продолжение дня стирая лицо моего «Пустынника», я к вечеру опять нашел то, что искал и не находил. Радость моя была велика».

Теперь оставалось представить картину главному судье – Павлу Третьякову. По воспоминаниям Нестерова, знаменитый коллекционер долго рассматривал полотно, кратко обсудил с Михаилом Васильевичем, как идут дела у других живописцев, и, перед уходом, неожиданно задал вопрос, который был, пожалуй, самым желанным для художников того времени: может ли Нестеров уступить эту свою вещь для галереи? Что и говорить, Михаил Нестеров, как и все, мечтал о возможности продать свое произведение для галереи Третьякова. Во-первых, это было бы шансом для него доказать своей семье, что он не зря выбрал такую стезю: «Ведь отец давно мне объявил, полушутя, полусерьезно, что медали и звание, которые я получил, его не убедят в том, что я «готовый художник», так, как покупка картины в галерею». Во-вторых, какая большая честь для столь молодого живописца представить свою картину наряду с уже прославленными мастерами! Нестеров назначил за «Пустынника» большую сумму – пятьсот рублей, и сам в ту же минуту пожалел о своей амбициозности, испугался, что Третьяков откажется покупать полотно за такие деньги. Однако купец не отказался, и, мало того, настоял на том, чтобы Нестеров отправил произведение на Передвижную выставку.

На выставке, на которую Нестеров вместе со своим «Пустынником» поехал в Петербург, картина также была принята весьма положительно. Произведение Нестерова было настолько хорошо, настолько свежо, что даже такой маститый художник как Григорий Мясоедов, основатель Товарищества передвижных художественных выставок, был вынужден убрать свое собственное полотно с экспозиции, которое тоже изображало пустынножителя и которое «проигрывало» картине молодого уфимского живописца. Получил «Пустынник» и приятные отклики в прессе. О признании молодого художника красноречиво говорят слова Виктора Васнецова, сказанные им в одном из писем 1890 года: «Хочу поговорить с вами о Нестерове – прежде всего о его картине «Пустынник». Такой серьезной и крупной картины я по правде и не ждал… Вся картина взята удивительно симпатично и в то же время вполне характерно. В самом пустыннике найдена такая теплая и глубока черточка умиротворенного человека. Порадовался-порадовался искренне за Нестерова. Написана и нарисована фигура прекрасно, и пейзаж тоже прекрасный – вполне тихий и пустынный…».

«Пустынник» был первой картиной, с которой Нестеров экспонировался на Передвижной выставке – одном из значительнейших событий в российской художественной жизни тех лет, – и сразу же его работа приобрела такой большой успех. Михаил Нестеров взошел на столичную художественную сцену с гордо поднятой головой, впечатлив свою семью, коллег, критиков и меценатов. Несмотря на то, что и прототипа для пустынника живописец нашел близ Москвы, и что в окрестностях Москвы были зарисованы пейзажные этюды, доля Уфы в создании полотна также велика. Нестеров специально отправился в Башкирию, домой, чтобы в комфортных для себя условиях, в любви и заботе ближних написать великолепное произведение. Сам он считал именно столицу Башкирии местом рождения картины – в левом углу ее, под красивой, выполненной старославянским шрифтом, подписью художника мы видим другую надпись – «Уфа».

Алиса ВАЛИАХМЕТОВА