Мое открытие УФЛИ, или Небольшое пояснение. Часть первая

Стивен Кинг в своей книге «О писательстве» признается, что не видит особой пользы от литературных кружков и объединений для автора. Тем не менее, он согласен с тем, что они выполняют одну важную функцию. Только в сообществе себе подобных писатель наконец встречает понимание. Он сходится с теми людьми, для которых писательство не только самая обычная вещь, но и единственный способ настоящего существования в этом мире. Именно в литературном кружке автор, особенно третируемый родственниками и близкими за преступное и бесцельное безвыгодное времяпровождение, обретает долгожданное признание. К тому же, очень бывает приятно и полезно найти своего единомышленника, близкого по духу и стилю автора.

С другой стороны я вполне согласен с тем, что писательство достаточно одинокое занятие по определению. Даже сторож и тот во время работы общается хоть с сигнализацией и камерами видеонаблюдения. Но именно поэт, писатель, способен целиком уходить в воображаемый мир. Ни одно занятие в мире не стоит этого наслаждения.

Все же надо признать, что литературные кружки всегда значили в России куда больше, чем на западе. Вспомним хотя бы противостояние «Арзамаса» и «Беседы». Дело даже не в общинной ментальности (я на дух не переношу коллективизм), но, скорее, в чисто прозаических вещах. Все-таки круг писателей и читателей, особенно читателей, у нас всегда был не таким большим. Кроме того, литература исполняла роль общественной трибуны. Пресловутая советская всеобщая грамотность, скорее, дала массу читателей газет, новостных сводок и технических инструкций, чем настоящих книгочеев. Как только книжный дефицит, вызванный не в последнюю очередь преувеличенной модой на выставленные в шкафу тома сошел на нет, книжный рынок обрушился. Достаточно принять во внимание такой факт, что англоязычный литератор средней руки, даже не совсем известный, вполне может прожить исключительно на гонорары от продажи своих книг. У нас это могут позволить себе только топовые авторы вроде: В. Пелевина, А. Иванова, Б. Акунина, В. Сорокина и С. Лукьяненко. Либо те, кто, как Д. Быков, удачно совмещают написание художественных произведений с окололитературными занятиями: чтением лекций или журналистикой.

Так получилось, что серьезно пробовать писать я начал только на последних курсах педуниверситета, хотя бумагу «стихами и прозой» марал со школьной скамьи. Первый, ничем не выдающийся рассказец «Строители», к тому же созданный не без помощи редакторской правки товарища, я решился обнародовать в 1999 году в составе отпечатанного на ризографе самиздатовского журнала «Ветер». Легендарный литературный критик 90-х – начала нулевых годов А. Касымов, вероятно, пробежался по нему глазами, но никак не отметил в своей рецензии, вышедшей, между прочим, в «Вечерней Уфе».

Я написал еще пару-тройку рассказов в газету «Истоки» и журнал «Бельские просторы». Благо, их редакции располагались через коридор друг против друга в здании по улице Комсомольской. Из газеты позвонили на следующий день, попросили прийти, сразу предупредив, что «для писателя рассказы не годятся». Бодрый, в засученной по локти клетчатой рубашке, накануне только радовавшийся нашему с товарищем появлению в редакции (свежие силы, молодежь нам нужна!) литературный редактор устроил мне разнос, заявив, что рассказы написаны очень плохо. Особенно его, как журналиста, возмутило то, что герой ходит и подслушивает за людьми. Редактор заявил, что лично он так никогда не поступал. К тому же это аморально. И вообще, живые люди подобным образом себя не ведут. Из чего складывается персонаж? Из соединения мыслей и чувств автора с вымыслом. Но если я согласен полностью переписать свои рассказы, остается исчезающе малый шанс опубликоваться. Кажется, редактор только отметил удачной концовку одного из рассказов.

В «Бельских просторах» мои рукописи приняли куда лучше: внесли запись об их принятии в регистрационную книгу, даже не поленились написать короткие рецензии. Благообразный консультант посетовал на то, что стиль мой безнадежно устарел. Так писали во времена И. Тургенева. Сейчас молодые писатели стараются использовать ходкий жаргон. А те, которые его не любят, пишут под условную «заграницу», создавая как бы переводы на русский язык. Что касается еще одного рассказа, то это «фантасмагория какая-то».

Разумеется, я высокомерно отказался что-то исправлять в своих текстах и, тем более, переписывать их. Наверное, мне не хватило все-таки общения со сверстниками и другими литераторами, которые бы убедили, что это – рутинный этап в становлении любого автора. А замечания, большей частью, действительно, были по делу.

К сожалению, я тогда ничего не знал о литературных объединениях Уфы. Касымовский период уфимской литературы прошел мимо меня. Тем более что я на какое-то время увлекся общественной и научной деятельностью. Стало в общем-то не до писательства. Да и, признаюсь, писал я тогда тяжело. Тексты, которые меня более или менее удовлетворяли, давались с большим трудом. А это – плохо. Все-таки литератор должен время от времени чувствовать, как говорят, что «его несет» в хорошем смысле, чувствовать вдохновение.

Потом, уже обучаясь в аспирантуре БГУ, где-то к 2005 году, я наконец-то сподобился дойти до «Тропинки». Этот литературный кружок был возрожден из небытия, в котором пребывал к началу нулевых, силами молодой преподавательницы Л. Каракуц-Бородиной. Руководительница кружка мне очень понравилась: энергичная, заинтересованная, ценительница набоковской «Ады», сплотившая вокруг себя несколько студентов старших курсов и аспирантов. К тому времени я снова увлекся литературой. Но, увы, вместо того, чтобы писать о том, что вижу вокруг себя, стал очень неумело подражать древним эпосам. Я забыл о том, что это крайне специфический род литературы. Тут нужно не только обладать всеми необходимыми материалами, досконально представлять предмет, но и уметь буквально погружаться в другую эпоху, ментальность. Поскольку я только начинал подбираться к теме, используя кое-какие еще университетские наработки, я не мог заслужить одобрения специалистов. Кроме того, мои подложные этнографические и мифологические экзерсисы, разумеется, не могли вызвать понимания в «Тропинке», хотя ходил я на ее заседания с большим интересом. Однако сборы случались нерегулярно. Студентки и аспирантки подрастали, уходили в самостоятельное плавание. Прозой, насколько я помню, в «Тропинке» не занимались. Да и ее заседания все-таки носили больше ученический, семинарский характер.

И вот как-то осенью, зайдя в холл педуниверситета, я обнаружил объявление о том, что некое Уфимское литературное объединение (сокращенно УФЛИ) проводит каждую среду заседания, на которых обсуждает прозу и стихи. Был указан адрес: Комсомольская, 138. Центральная городская библиотека.

Помню тот день. Я долго искал эту Центральную городскую библиотеку, наконец, найдя ее, зашел через вестибюль в небольшое, но плотно набитое народом, помещение. Перед стульями, за небольшим журнальным столиком, сидел огромный, «похожий на чудовищного Винни-Пуха», председатель сего Фолио Клуба.

Впоследствии выяснилось, что я как раз поспел к началу золотого века УФЛИ. Правда, к 2005 году оно успело сменить уютный подвальчик Музея современного искусства на Карла Маркса, 32 на библиотечный зал. Потом было перемещение в помещение местного Союза писателей на углу Коммунистической и Аксакова. Это время, до изгнания УФЛИ сперва в библиотеку № 10 на Гафури, потом снова в Центральную городскую на Комсомольской, пока УФЛИ окончательно не обосновалось на Октябрьской Революции, в филиале Республиканской библиотеки им. Заки Валиди, стало золотым веком литературного объединения под руководством А. Хусаинова.

Не буду мучить читателей нудной хроникой уфлийских заседаний. Попробую рассказать о данном литературном объединении с точки зрения того, что оно мне дало как писателю. Для начала что касается чисто формальных вещей.

Подгоняемый и поощряемый планируемым обсуждением моего текста, я наконец-то завершил свой первый фантастический роман. Кроме того, написал повесть «Призрак девушки», опубликованную в «Бельских просторах». Я почувствовал себя способным наконец давать удовлетворительные тексты: рассказы, повести. Некоторыми вещами я даже горжусь, например, рассказами «Дьявол курит “Приму”», «Пенная жизнь», «Муза филателиста», «Стрекоза и муравьи», «Король и корреспондент», «Торжество науки», повестью «Дом ноября». Последние два произведения были опубликованы уже в электронном виде на сайте, увы, перешедшей исключительно в электронный формат, газеты «Истоки».

Одним словом, посещение УФЛИ окончательно убедило меня в том, что занятие литературой – мое настоящее призвание. Даже горячо любимые этнографическая и политические науки – оказались только на втором месте. При этом само УФЛИ способствовало появлению целого ряда иных литературных объединений и даже независимых литературных журналов. Чтобы никого не обидеть, упомяну лишь один кружок Д. Масленникова – легендарный «Тысячелистник». Его заседания проходили изначально очень редко. Даже не каждый месяц. Но, впечатленный стабильной работой УФЛИ, Д. Масленников перешел на еженедельный формат. Именно на заседании «Тысячелистника» были детально обсуждены два тома моего романа-хроники «Химик-скелет».

И не только меня, но и тех, кто ходил регулярно на заседания УФЛИ, ждали публикации в периодике, да еще с выплатами неплохих по нынешним временам гонораров! Они шли практически за обсуждениями текстов. Не припомню, чтобы замечания оказались бесполезными. Я за просто так получал бесплатных бета-ридеров. Благодаря УФЛИ были, в частности, опубликованы крайне интересные мемуары К. Рольника «Детство бунтаря». В УФЛИ свое боевое крещение прошла и проза Е. Рахимкулова. В последнее время Е. Рахимкулов пишет очень мало, но зато все, что выходит из-под его пера, высокопрофессионально и занимательно.

Окончание следует…