Путешествие по Белоруссии и Польше. Часть одиннадцатая

Перед схемой-панорамой Брестской крепости какой-то частный гид объяснял, видимо, супружеской паре (мужчина и женщина, как и мы, в возрасте), что и где находится: валы, форты, казармы и казематы.

Мы краем уха немного послушали, сделав вид, что разглядываем панораму: падок наш брат (и сестра) на халявку. Вернее, я и не слушал, и не слышал. Супруга меня потом уведомила, что подслушала. Я ей поверил: своим благоверным надо верить.

А мне чутьём показалось, что гид был, что называется», «частником-теневиком», и предлагал этой паре персональную туруслугу: провести полноценную экскурсию, но неофициально, ибо время для легальных уже вышло (а его краткая «речь» была лишь презентацией того, что гид мог показать непосредственно на месте и о чём рассказать подробней).

Но, кажется, по рукам не ударили, к согласию не пришли, ибо несостоявшиеся «продавец» и «покупатели» прагматично разошлись в разные стороны. На лице «продавца» я прочёл разочарование, потому и сфантазировал сюжет.

* * *

Если лицом стоять к схеме-панораме, то слева от неё, в паре-тройке сотен метров — Главный вход в мемориальный комплекс Брестской крепости. Вход — в виде полой пятиконечной красноармейской (советской) звезды. Мы, находясь тут, не думаем (и не знаем) о том, главный он или не главный, просто движемся в ту сторону. Это много позже, когда я, уже вернувшись в Москву, буду делать свои записи, супруга найдёт мне сие место на сайте http://www.brest-fortress.by (сейчас всё без труда можно обыскать в «интернетах»). Там и прочитаю, что вход главный, что представляет он из себя «врезанный в вал железобетонный параллелепипед с высеченной в нём пятиконечной звездой», что «бетонный блок опирается на земляной вал и казематы, частично врезаясь и нависая над ними» и что на строительство этого блока «израсходовано 700 кубометров железобетона».

Без капвложений даже память поддержать невозможно! Но белорусы молодцы, поддерживают — уважаю!

Сейчас мы просто идём туда, к этому входу. Туда тянет, словно магнитом. Без преувеличений. Там погибали наши люди. Они действительно защищали Родину. Они — мученики. Они верили в то, что делали, жертвуя своими жизнями и об этом не задумываясь. Тем паче это было начало войны.

* * *

Вокруг всё пусто и сумрачно. Кажется, на аллее, покрытой стандартной современной брусчаткой, только мы одни. Одни, ведь нет никого вокруг. Мы слышим уникальный по тембру голос Левитана о нападении Германии на Советский Союз, записи стрельбы и взрывов и слова песни «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!».

Атмосфера ещё до проникновения внутрь мемориального комплекса — потрясающе-удручающая. Гнетущая. Сильнейшие впечатления, эмоции и чувства…

Нутро всё трепещет и переворачивает.

Тяжко…

* * *

Мы входим в «пятиконечно-звёздную полость». По бокам — «казематы Восточной части главного вала крепости». В проёмах выступают их невосстановленные руины. Тёмный полированный гранит и красно-розовый кирпич, на котором слева по ходу нашего движения — пара табличек с Указом Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Брестской крепости звания «крепости-героя». На двух языках: русском и белорусском.

Чрезвычайно эмоционально. Даже давит. И на чувства, и на мозг. Выразить словесами невозможно — какими-то кондовыми, казёнными, канцелярскими самому себе кажутся. Так всегда, когда просыпаются внешний пафос и собственные чувства.

…Тут все советские погибали: без различия национальностей и взглядов. Они просто защищали Родину — каждый свою, но в целом СССР. Честь им, хвала и слава! Даже пафос, который я в обычной жизни терпеть не могу и над которым сам всегда стебусь-потешаюсь, здесь уместен.

Тут всё дышит трагедией, смертью.

И это мы ещё в «полость» крепости не вошли.

* * *

Движемся по аллее к сердцу, к центру крепости. Справа и слева — пороховые погреба XIX и начала XX веков. В начале Великой Отечественной войны в одном из них размещался клуб противотанкового артиллерийского дивизиона, в другом — овощехранилище (кушать солдатам тоже каждый день требовалось).

Переходим по мостику через канал, и вот она, Цитадель, встречающая нас справа руинами Белого дворца (бывшая униатская базилика), слева — скульптурой «Жажда». Горизонтально распластавшийся на земле боец с автоматом в одной руке, другой, протягивающий каску, чтобы наполнить её драгоценной влагой. Хотя воды кругом полно, летом сорок первого до неё надо было ещё суметь добраться, а зачастую по пути умереть (всё вокруг обстреливалось). Людям нечего было пить, нечем охлаждать пулемёты. Даже представить сложно: «После войны на берегах рек находили пробитые каски, фляжки, кружки и останки погибших…» Боль, покрытая временем…

* * *

Слева от нас, за скульптурой — двухэтажные кирпичные казармы. Мы не сразу идём в сердце Цитадели, хотя перед нами, как на ладони — Площадь церемониалов, Главный монумент и Штык-обелиск. Всё это прямо по курсу. Но мы сворачиваем в сторону казарм, обходим их с внешней стороны и движемся вдоль них и Мухавца. Казармы восстановлены, хотя тоже частично. Есть вообще полные руины — эти как будто законсервированы… современным бетоном. Восстановленное чередуется с разрушениями. Следы от пуль и снарядов везде. Обсуждаем с женой, какие части казарм могли сохраниться от довоенных построек, а что «сложено-достроено» поверх руин уже после войны. Мнения часто не совпадают, хотя мы те ещё знатоки! Дилетанты, одним словом.

Но всё равно «дискутируем». К чему? Зачем? Только чтобы не молчать? Но всё одно смолкаем и шагаем беззвучно.

Мой взгляд и мозг пытаются объять необъятное.

И кажется, даже дыхание учащается.

Подумалось о том, что сюда надо вообще ходить в одиночку.

* * *

Добираемся до Холмских ворот. Сегодня это символ крепости. Ну, или один из самых-самых. Ворота примыкают к южной части оборонительных казарм, в которых в нынешние времена разместился Художественный музей. Не знаю, правильно ли это — устраивать непрофильные экспозиции там, где человеческая память сохраняет совсем другие события. Меня почему-то коробит. Музей закрыт — время для экскурсий-посещений вышло.

К Холмским воротам мы приблизились, разумеется, тоже с внешней стороны. На их «макушке» — башенки-эркеры. Когда-то, наверное, они были красивыми. Остатки былой роскоши местами проглядывают и сегодня.

Слева катит свои немногочисленные воды Мухавец. Тихая спокойная река: она кажется почти стоячей, а оттого болотистой. Во всяком случае, здесь и сейчас. Под стать скорби. Долго стоим с супругой у мостика под плакучей ивой, глядим на заросшую осокой и листьями кувшинок водную гладь. Река по обеим берегам — вся в осоке, в травяной растительности, как будто заболочена. Чуть ли не до середины русла. Наверняка и утром 22 июня так же было. Иногда о чём-то с женой переговариваемся. Но, в основном, идём, а потом стоим молча. Я курю свою «спасённо-утаённую» от польской таможни марку сигарет.

* * *

Здесь, у Холмских ворот, наш офицер Ефим Фомин, один из руководителей обороны Брестской крепости, попав в плен, преданный «своими», был как коммунист, комиссар и еврей расстрелян немцами в конце июня сорок первого. Об этом гласит надпись на мемориальной доске слева от арки. Доска словно влита в покоцанные, побитые кирпичи стены.

Однако это одна из версий смерти советского офицера, официальная, взятая скорей всего из книги Сергея Смирнова «Брестская крепость», впервые прославившего подвиг её защитников. По другой, неофициальной, Фомин ещё в середине июля был жив, хоть и тяжело ранен, а впоследствии пал в бою. Тем не менее достоверных данных о его гибели нет. О нём самом есть всего лишь одно не вызывающее сомнений документальное свидетельство: полуистлевший, обнаруженный в руинах ещё в 1951 году «Приказ № 1», в котором среди руководителей обороны упомянут комиссар Фомин. Датировка приказа — 24 июня. Именно в этот день он был ещё жив. Всё остальное — рассказы, устные свидетельства о том, как воевал и погиб комиссар. Причём, свидетельства тех, кто в плен к немцам попал в период… с 23 по 26 июня и никак не мог видеть, что случилось с нашим офицером.

Продолжение следует…