Путешествие из Уфы в Казань. Век спустя. Часть вторая

Первое впечатление после того, как я ступила на землю Казани: тысячелетний юбилей для горожан стал полной неожиданностью. За месяц до торжественных мероприятий в срочном порядке рабочие всех национальностей бывшего СССР сносят целые улицы с памятниками архитектуры XIX и даже XVIII веков! Весь город перерыт, кругом пыль, автомобильные пробки…

В речном порту нас с мужем встречала Мария Петровна Шмакова – учительница русско-татарской школы № 111. Она устроила нас на жительство в своем кабинете русского языка и литературы. Вообще, у меня создалось такое впечатление, что эта женщина послана нам Богом. Наш быт был продуман до мелочей – диван, постельные принадлежности, чайник, фильтр для воды, чай, сахар, варенье и, кроме материальных благ, изобилие духовной пищи: несколько шкафов с книгами!

Накрутив за день 10-15 километров, напрыгавшись через канавы, траншеи и груды битого кирпича, мы засыпали под задумчивым взглядом М. Ю. Лермонтова. Я успевала прочитать две строчки под его портретом: «…так жизнь скучна, когда боренья нет», – и засыпала.

Мария Петровна устроила нам такую экскурсию по Казани, какую может провести только дотошный, любящий свой город человек. Когда ноги у нас уже подкашивались от усталости, бодрый голос нашего милого экскурсовода вопрошал: «Вас не интересует памятник Шаляпину?». Или: «Как? Вы не хотите взглянуть на дом Фукса? Там бывал Пушкин!». К этому дому разговор возвращался не раз. Здание собирались сносить, но общественность, краеведы, историки и просто любящие свой город люди всеми силами пытались его отстоять. Каждый день, посещая очередной музей, как сводки военного времени, узнавали мы последние новости: «Уже ничего не осталось от всеми любимого парка имени Горького!», «Снесли каменные дома XIX века в Некрасовском переулке!»… Спешат, спешат «слуги народа» избавиться от старого мира, не понимая, что лишают своих детей и внуков культурного наследия! Строятся на центральных улицах рестораны и казино, а отреставрированные церкви и мечети выглядят на их фоне жалкими театральными декорациями… Но показная роскошь не радует глаз. Блестят парадные подъезды новых зданий, а старая Казань прячется за пластик или рассыпается под ковшом экскаватора, обнажая то изразцовую печь, то ажурное литье старинной лестницы… «Сей город, бесспорно, первый в России после Москвы…» – писала Екатерина II. А мы с мужем ходили по его улицам, еще сохранившим ту прелесть, которой восхищались иностранцы и русские – Аксаков, Пушкин, Лобачевский, Шаляпин…

Каждый день спешили мы на угол улицы Кирова к дому Фукса, и каждый день прощались с ним навсегда. Александр Пушкин посетил дом профессора Казанского университета Карла Фукса в 1833 году. Здесь великий поэт снисходительно слушал стихи Александры Фукс и с благодарностью принял помощь ее супруга по сбору материалов для «Истории Пугачевского бунта». Сейчас с дома снята мемориальная доска, окна забиты… Памятник культуры XIX века, проживший с людьми долгую жизнь, покорно ждет своей участи.

«РУССКАЯ ШВЕЙЦАРИЯ»

Когда-то на территории современного парка культуры и отдыха имени Горького шумела чудесная липовая роща. В XVIII веке город разросся, и вскоре состоятельные жители начали строить здесь загородные дома и разводить сады, превращая это живописное место на левом берегу реки Казанки в курортное. В начале XIX века за рощей закрепилось необычное название «Русская Швейцария». И это место действительно напоминало живописные холмы Швейцарии. Отдыхали здесь все местные, а также многие приезжие знаменитости. Ловил тут бабочек Сережа Аксаков, приходил развлечься еще один будущий русский классик – Алеша Пешков. Прогуливалась, любуясь красотами, воспитанница казанского Родионовского института благородных девиц, известная революционерка Вера Фигнер. На театральных подмостках, развлекая публику участием в постановках, зарабатывал себе на пропитание юный Федор Шаляпин.

Из записок тети Нины: «С “Русской Швейцарией” у меня связано трагикомическое происшествие… По приезде в Казань я получила от бабушки в подарок нарядное белое платье и чепец с атласными лентами и розочками. В теплый, солнечный день на двух экипажах с прислугой и самоваром мы отправились на пикник. Папа с мамой играли в волан, брат, рано разбуженный нянькой, капризничал и просил варенья. Прислуга готовила завтрак, а я, опасаясь запачкать новое платье, осторожно собирала цветы. Вдруг мы услышали топот копыт, и во всаднике я издалека узнала нашего кузена Льва Константиновича. Несмотря на то что наши короткие беседы с ним носили светский характер, я была в него влюблена. Забыв про все на свете, с охапкой полевых цветов я побежала навстречу, но к ужасу своему поскользнулась на коровьей лепешке (поблизости паслось небольшое стадо) и буквально прокатилась на ней всем своим платьем! Мой громкий плач привлек прислугу и родителей. Мама быстро сняла с меня грязное, вонючее платье и стала оттирать мои ноги полотенцем. Подъехавший Лев Константинович по-французски обратился ко мне: «Мадемуазель, это при виде меня вы решили так спешно переменить свой туалет?». Я, рыдая, умоляла его не смотреть на меня, на что воспитанный за границей повеса на великолепном французском заметил: “Да я еще ни разу не взглянул на вас! Я просто в восторге от оборочек на ваших панталонах!”. Почти теряя сознание от стыда, я ответила ему также по-французски: “Ах, мсье, у вас такая красивая лошадь, а вы так нехорошо себя ведете”. Лев Константинович хохотал до слез, засмеялась и моя мама. Только няня, которая ничего не поняла, накинула мне на плечи свой большой платок и повела умываться».

После революции парк начал приходить в запустение. В 1936 году «Русскую Швейцарию» привели в надлежащий порядок, переименовали в Парк культуры и отдыха имени М. Горького, который и стал главным местом отдыха горожан.

Зная о том, что станция строящегося метро будет расположена возле бывшего парка, а по соседству, пересекая его территорию, пролягут шоссейные дороги, мы с мужем не надеялись застать в сохранности липовые аллеи, романтические павильоны, мостик через овраг, о которых рассказывала мне крестная… Но нам повезло – кое-где еще остались деревья, кустарники; правда, аллей как таковых уже нет. Земля изрыта, кругом строительный мусор, и даже птиц не слыхать. Чудом остались целы две статуи советских времен и тот самый мостик… Мы сделали два снимка на память, стараясь, чтобы в кадр не попали бульдозеры и рабочие-узбеки с лопатами.

ПРОЩАНИЕ С БАБУШКИНЫМ ДОМОМ

Из записок тети Нины: «Помню отрывками Казань, некоторые улицы, дом и квартиру, где жила бабушка. Но все эти воспоминания охватывают лишь узкий круг в поле зрения 7-летнего ребенка. Удивительно мне самой – как детская память долгие годы хранила какие-то сценки из той жизни? Попав в Казань в 1930 году и подъехав к кольцу трамвая, я спросила, где улица Профсоюзная или бывшая Мало-Проломная. Как только я ступила на нее – сразу же и узнала. Тут и знакомая задняя стена университета, сбоку вышка обсерватории, тут и аптека Грахе, а там и знакомый дом – большой, трехэтажный, угловой, выходящий одной стороной к знаменитому проулку, где стоит Петропавловский собор. Внизу в доме были извозчичья биржа и столовая-чайная для извозчиков. А бабушка жила на третьем этаже».

Сначала у нас с мужем появилось несколько предполагаемых кандидатов на «звание» бабушкиного дома, и все они находились на Профсоюзной улице. Затем мы решили идти маршрутом, описанным моей крестной в ее воспоминаниях. Имея надежные ориентиры – «задняя стена университета» и «вышка обсерватории», – мы узнали у научных сотрудников музея, в каком доме располагалась аптека господина Грахе. Это великолепное здание, к сожалению, также приготовлено к сносу. Круг поисков сузился. Наконец большой трехэтажный угловой дом, «выходящий одной стороной к Петропавловскому собору», был найден. Жителей из него давно выселили; он стоял с выбитыми стеклами, словно слепой старец на перепутье. Рискуя нарваться на неприятности с милицией, мы перебрались через наваленные во дворе кирпичи, отодвинули доску и пролезли вовнутрь. Комнаты еще хранили память о своих хозяевах: совершенно неповрежденным остался допотопный книжный шкаф, где хранились брошюры и журналы по православию. В соседних комнатах валялись изъеденный молью полушубок, линялые платья, кастрюля без ручек, алюминиевые ложки…

Мы поднялись на третий этаж. Пахло пылью и сыростью. В зале – высокие потолки с лепными украшениями, кое-где содранные обои, разбросанные на столе журналы «Огонек» сорокалетней давности, статуэтка балерины с отбитой головой, женская туфля, на подоконнике – изящный флакон из-под духов… Создавалось впечатление, что кто-то недавно покинул эту комнату, хотя тяжелый черный слой городской пыли уже прирос к полу, газовым трубам, батареям. Я бродила по комнатам, опоздав сюда почти на сто лет. Я радовалась встрече с домом и одновременно прощалась с этими стенами, потолками, лестницами, дверями…

Отрывая один за другим слой обоев, я нежно проводила рукой по старой, шершавой штукатурке. Эти толстые стены, эти широкие крепкие половицы слышали смех и топот ног моей бабушки, ее братьев и сестер. Здесь грустила прадедушкина гитара, и ей томно вторил прабабушкин рояль; здесь часто устраивались вечера с играми и танцами, а через эти окна врывались ароматы цветущих яблонь и сирени, звон колоколов. Эти лестницы слышали стук бабушкиных каблучков, когда она была еще девочкой, и позже, когда она с небольшим саквояжем уезжала в качестве сестры милосердия на русско-японскую войну.

Я открывала двери, как открывают неизвестные материки. Мне были одинаково интересны брошенный плюшевый мишка и старинная чугунная сковорода, обрывки пожелтевших газет и адресованные в 70-е годы поздравительные открытки… Запах старого дома волновал меня, пробуждал ощущения раннего детства. Казалось, само время в этом доме заполнило освободившееся от мебели пространство, и его упругость можно почувствовать. Я сидела на маленьком детском стульчике, подперев голову рукой. Резкий порыв ветра распахнул дверь в коридор, и несколько страничек какого-то издания поднялись в воздух и плавно опустились к моим ногам: среди пространных рассуждений меня привлекли стихотворные строки:

И я, наверное, когда-нибудь сбегу

От этой жизни, грешной и поспешной,

Есть сад один на дальнем берегу,

Там так размашисто цветут черешни.

В Петропавловском соборе звонили колокола.

Галина ФАДЕЕВА

Часть первая