Как жили башкиры. Счастливое детство в Абуляисово. Часть шестнадцатая

Весенние полевые работы в колхозе

Наконец стало тепло и сухо. Воды речки Ергаиш вошли в свои берега после весеннего половодья. Теперь почти каждый день Банат приходит на колхозный зерноток, где отец ее работает «начальником», который во время посевных работ почти постоянно находится на своей работе. Для трактористов и сеятелей — Яхъи-агая, Азата, Закира, Шарифкула, Абдрахмана, Гибадата, Анвара, Гайсы, Иглика, Егетбая, Котдуса-агаев — отец Банат отряжает на поле телегу с горячим обедом, который готовит колхозная кашеварка Мадина-апай.

Когда солнце стоит прямо над головой, на лошади горделиво въезжает на зерноток Ибрагим-агай, восседая на своем привычном сидении рядом с большим белым холщовым мешком, куда его мать-пекарь колхозный Магуза-иняй положила большие круглые хлебы, только недавно извлеченные из печки. Мадина-апай и отец Банат снимают с телеги какую-то флягу, а потом кашевар-апай получает от отца Банат какие-то продукты и кладет их в чистый мешок.

И вот немой Ибрагим-агай кричит своим лошадям единственное произносимое им слово «Сапдержи», значение которого не понимал в деревне никто, кроме него самого, и резво выезжает с территории зернотока, спеша довезти до механизаторов горячий обед. (Только спустя годы, когда читала роман М. А. Шолохова «Поднятая целина», Банат поняла, что Ибрагим-агай из кинофильма, так сильно запавшего ему в душу, запомнил, оказывается, слово-погоняло у донских казаков — «Цебо, так держи». Так они обращались к волам, на которых пахали землю, и теперь агай с огромным удовольствием произносил его на свой лад «Сапдержи».)

Потом отец наливал на донышко алюминиевой кружки подсолнечное масло, отрезал большой кусок еще теплого круглого хлеба, оставленного Мадиной-апай, и угощал дочку вкуснейшей едой. Тем временем к обеденному столу подтягивались женщины, готовившие семена для отправки на поле к механизаторам. За стол садятся тети Марьям, Назифа, Нафиса, Васбиямал, Мархапьямал, Хакима, Рашида, Минзада, красавица Фатима, Гафура, Камал и еще другие женщины, имен которых Банат не знала, потому что они жили от улицы ее далеко; и едят из глубоких алюминиевых мисок горячий суп, заедают вкусным теплым хлебом, успевая при этом благодарить Аллаха за еду, не забывая при этом и щедрого отца Банат — «нащальника зернотока».

Первой трогается после обеда девочка, она берет в руки деревянные грабли полегче весом и начинает с деловитым видом отгребать от семенного зерна плевелы, стараясь собрать их в кучу. Видя, как трудится, пыхтит девочка, женщины, сидящие за столом, хвалят ее, говоря, что вырастает им на смену достойная работница. У Банат от таких слов как будто появляются настоящие крылья, но ей тут же вспоминаются обидные слова, которыми ее всегда дразнили мальчишки, называя ее «Банат-канат, кызыл канат» («Банат-крылья красные»).

От похвалы женщин ей кажется, будто бы она действительно стала на целую голову выше, и еще усерднее начинает она сгребать плевелы, но тоненькие ручки ее быстро устают, и она кладет на кучу зерна свои грабли. И вспомнив, что ждет ее мама, быстрыми шагами отправляется домой… надо же пасти гусят, охранять их от налета коршуна.

Первое дальнее путешествие

Вот и посевные работы закончились в колхозе. Сейчас и отец Банат подольше, чем до этого, находится дома, занимается хозяйственными делами. Взрослые тоже заняты своими делами. А на улице тепло, весело, кругом зелень, зацвели черемуха, сирень за окном дома. Слышно, как кукушки кукуют, видно, как скворцы учат своих птенчиков летать. На речке Ярсыу кричат лягушки-самцы, надувая свои пузыри, сзывая к себе подружек. Голуби спускаются с неба и крадут корм у курочек, из сарая выпархивают ласточки. В один из таких дней взрослые вышли на вспаханный участок за домом, чтобы посадить картошку.

Банат тоже крутилась тут же, вот она, положив несколько резаных вдоль картошек в свое самодельное ведерко, стала подносить семена к сестрам. Те хвалят ее, говоря, что в этом году, наверное, уродится картошка, будет она крупной, величиной с их сестренку, раз Банат тоже помогает сажать. Ей эти слова вкуснее «гобо майы»-масла кажутся, она еще резвее начинает работать.

В этом году в начале лета произошло одно важное событие. Отец и мать девочки решили до основных летних работ съездить в Мраково, к сыну Хусаину в гости, работающему там в тот момент директором педучилища, потому что еще с прошлого лета не виделись они с ним. Важно же своими глазами посмотреть, как там, на новом месте, устроилась семья старшего сына.

Забрав с собой и поскребышку свою Банат, они из Ергаиша отправились на лошади в Абзан. Ехали они туда на телеге, на чем Булат-агай возит горючее для тракторов и машин. Дальше поехали в Мраково в кузове попутной полуторки, ехавшей в Мелеуз за запчастями для трактора НАТИ. Шофер, видимо, очень спешил: ехали быстро, только ветер свистел в ушах, да девочку, как пушинку, кидало в кузове с одной стороны в другую на крутых поворотах дороги. Вот доехали до спуска с горы Ялпы урман.

Гора эта оказалась очень крутой. Полуторка, на которой ехали путники, вначале тихонечко стала спускаться с горы, но вдруг что-то случилось, видимо, с ней: она с бешеной скоростью понеслась вниз по дороге, перемахивала, кажется, даже кочки на ней. Отец быстренько схватил одной рукой дочку, прижав ее к себе, а другой рукой крепко уцепился за край борта машины. Мать же сидела, тоже держась обеими руками за край кузова и с закрытыми от ужаса глазами читала молитву, прося у Аллаха оставить их живыми-невредимыми и чтобы машину остановил Бог хоть каким-нибудь способом.

Наконец машина поехала по равнине, проехав по инерции некоторое расстояние, остановилась на перекрестке двух дорог. Из кабины вывалился еле живой от страха шофер, упал на землю рядом с машиной. Отец Банат выпрыгнул с машины и приподнял голову водителя, расстегнул ему ворот рубашки, брызнул водой на лицо из бутылки, сброшенной матерью Банат с кузова. Бледный, как мел, водитель спустя некоторое время пришел в себя и спросил, все ли живы. Потом он рассказал отцу Банат, что из-за того, что все машины в колхозе были заняты на полях, его отправили в город Мелеуз за запчастями, несмотря на то, что его полуторка была не совсем исправна: тормоза плохо работали. Надеялись на авось, и так доедет, наверное, до города. Но вот случилось непредвиденное, слава Аллаху, что никто не пострадал, вылетев из машины.

Скоро путники продолжили путь, дальше не было спусков с гор и подъемов в горы, машина спокойно шла по равнинной местности. Справа от дороги встретилось несколько деревень, дома которых были похожи на ергаишевские: крыши их так же покрыты лубком, нескольких домов — тесом, небольшие, потемневшие от дождей низенькие сараи и загоны для скотины, огороженные плетнем. В чернеющих огородах только начала всходить картошка, на полях дружно зеленела озимая пшеница.

Вот от главного большака дорога свернула вправо, показались маленькие голые холмы с красновато-коричневой землей. Дальше возвышались высокие тополя, затем показалось впереди большое село Мраково с расходящимися по радиусу от центра в разные стороны улицами. На главной улице возвышались несколько бревенчатых двухэтажных домов, рядом с ними росли в невысоком палисаднике сирень и акация, да еще какие-то неизвестные Банат кустики.

Их машина подъехала к одному из двухэтажных домов и остановилась, оказывается, здесь находилось педучилище. Путники сошли с машины, шофер поехал дальше, навстречу к родителям вышел брат Хусаин. Взрослые долго здоровались, а потом брат повел своих гостей к себе домой. Гости и домашние брата долго вспоминали всех родных, делились новостями. После чаепития брат ушел на работу.

На следующее утро брат повел приезжих к себе в педучилище, чтобы показать, где он работает. Здание училища почти ничем не отличалось от здания Дома Советов в Абзане. В здании училища кучками стояли девушки и несколько юношей, у каждого из них в руках были книжки и толстые тетради, они скромно поздоровались с идущими в кабинет директора.

Вот Банат со своими родителями вошли в огромный директорский кабинет: на его стенах висели портреты каких-то дяденек бородатых и безбородых. В дальнем левом углу стоял красный флаг на древке, недалеко от него большой кожаный диван. Середину комнаты занимал длинный широкий стол с резными ножками, покрытый зеленым сукном. Вдоль стола стояли несколько стульев со спинками. На столе стопками лежали какие-бумаги, книги. Брат же сел за свой стол, за ним на стене висел какой-то металлический аппарат, на нем висела похожая на большую деревянную ложку черная трубка с черным проводом, которая время от времени издавала звонок. Когда трубка молчала, брат дважды подходил к аппарату и снимал ее с крючка и громко произносил какое-то незнакомое Банат слово «камутатыр, камутатыр», потом еще какие-то слова на непонятном ей языке. Девочка сидела, слушала внимательно, но все равно ничего не поняла.

В правом углу кабинета была за перегородкой маленькая комнатка, там сидела какая-то красивая тетенька и быстро стучала пальцами обеих рук на какие-то пуговички черного аппарата. Банат вспомнила: такой же аппарат она видела, когда ходила в Дом Советов к сестре Минсаре, работавшей тогда «секлатарем у бркарура»; кажется, назывался этот черный аппарат печатающей машинкой. А тот аппарат, куда брат прокричал слова «камутатыр, камутатыр», назывался «телефон», по нему можно разговаривать с людьми, находящимися далеко от тебя (кажется, так объясняла ей тогда сестра).

Банат, как сегодня, помнит тот день, когда она с мамой ходили к сестре на работу: только они уселись было на стульях рядом со столом сестры, из двери соседней комнаты вышел огромного роста мужчина в черном кителе и галифе, на носу у него блестели какие-то стекляшки, он стал громко говорить какие-то слова сестре Банат. Девочка сильно испугалась вида этого мужчины и сразу же юркнула под стол сестры. Тот, как злая собака, гавкая, что-то говорил сестре. Банат же, помня слова матери о том, чтобы она и ее сестры всегда и вообще береглись всяких «бркаруров», судей и «мильсионеров», и думая, что ее сестру ругают, наверное, из-за того, что она находится у сестры, сидела под столом, как мышь, боясь шелохнуться. Наконец, тот страшный ушел в свой кабинет, а сестра, увидев сидящую под столом сестренку свою, засмеялась и велела ей выйти из-под своего укрытия. «Испугалась, что ли, почему туда спряталась? Не бойся, это мой начальник — прокурор, он добрый человек, просто у него такой громкий лающий голос. Выходи же!» Банат с опаской только вышла из-под стола и стала дергать маму за руку, чтобы поскорей уйти из этого страшного места. Тогда она дала себе слово, что больше никогда не зайдет в здание Дома Советов: «Ни за какие ковриги меня туда больше не заманят!» — думала она тогда…

И вот почти такое же здание, почти такой же кабинет, как у «бркарура» Абзановского, поэтому она размышляла: «Неужели мой брат тоже имеет отношение к властям, и он такой же злой, как тот „бркарур“, на вид же брат очень добрый: вчера он так тепло обнял меня, даже поднял на руки и сказал: „О, как ты сильно выросла, скоро у меня сил, наверное, не хватит, чтобы тебя носить на руках!“»

Продолжение следует…