А каждый вечер в доме продолжается сбор камешков из зерна, привезенного отцом издалека, не то из Оренбурга, не то из Актюбинска. Сестры рассказывают о школьных делах, о своих друзьях. Надоедает, конечно, сидеть все время на полу, сгорбившись, держа в ладошках зернышки, перебирая их. Руки-ноги просят отдыха, работнички время от времени вытягивают ножки, перекрещивают их, ища удобного положения, да и руки тоже устают. Видя, что детки устали, отец опять принимается рассказывать занимательные истории из своей жизни:
— В 1941 году, летом, началась Великая Отечественная война. Меня вначале не взяли на войну, но потом, когда немцы дошли до Москвы, меня и еще 50 моих односельчан призвали в ряды Красной Армии. Это случилось в январе 1942 года в самые трескучие январские морозы. Вся деревня: старики, женщины с детьми — с плачем проводила нас на войну. Я попал в артиллерию, в стрелковый полк и в составе дивизии 1-го Украинского фронта стал воевать против фашистов. В том же году был ранен немецкой снайперской пулей в ногу и довольно долго лечился в военном госпитале. После излечения вновь попал в пекло сражений, служил наводчиком гаубичной пушки 150 мм калибра. Во время службы остался без зубов, потому что, если во время выстрела из пушки не успел открыть рот свой, тут же ударной волной выбивало зубы из десны: вначале зуб начинал шататься, а потом он само собой выпадал.
Артиллеристом-наводчиком пушки я провоевал долго. Весной же 1945 года, во время сражений за прибалтийский город Кенигсберг я получил ранение в ногу и был отправлен в город Шауляй, в госпиталь, на лечение. Если до войны я был крепким, кряжистым мужчиной, с белоснежными зубами, после войны же в августе 1945 года я вернулся в родную деревню почти инвалидом, согнувшимся стариком, больным из-за опущения внутренних органов, на больных ногах и с одним сохранившимся во рту зубом.
Причиной же опущения живота было то, что во время боев приданная к каждому оружейному расчету, состоящему из 6 бойцов и тяжелейшей пушки, лошадь иногда погибала от вражеской пули или попадания осколков снаряда. Нам, шестерым солдатам орудийного расчета, приходилось самим перетаскивать пушку с одного места на другое место, чтобы враг не засекал нас и не бил по нам из своих пушек. Иногда солдаты расчета тоже погибали или получали тяжелое ранение, вот тогда приходилось перетаскивать пушку с места на место всем оставшимся в живых бойцам расчета. Даже если из расчета ты остался в живых один, и то не имел права оставлять пушку. Оставление пушки на поле сражения в случае отступления считалось равносильным измене Родине. По закону военного времени, по решению военного трибунала солдату грозил расстрел или штрафной батальон, чтобы кровью своей он оправдал предательство в самом опасном месте боя, под прямым огнем врага, если оставил пушку. Хватает у тебя сил или нет, приходилось даже одному вместо лошади и выведенных из строя бойцов своего расчета тянуть тяжеленную пушку с места на место. Спасибо вашей матери, благодаря ее заботам и уходу, ее травяным отварам, подниманию моего опущенного живота и внутренних органов с помощью глиняного горшка, через год я выпрямился, выздоровел полностью и смог вернуться к трудовым обязанностям. Именно ваша мать сохранила вам жизнь во время войны, тяжелым трудом и сметливостью своей спасла вас от голода. Только сестренку вашу Фаризу не смогла сберечь от заразного коклюша, она умерла, а врачей тогда не было.
Услышав эти воспоминания отца, домашние на некоторое время притихли, боясь даже пошевелиться, чтобы размять отекшие ноги. Потом отец стал читать детям свои стихи, которые сочинил во время войны в минуты затишья между боями. В стихотворении своем он признавался в любви к своей родной деревне Ергаиш, к одноименной реке, к своей любимой Разифе (матери своих детей), к речке Ишапай. В нем он выражал чувство гордости за свою малую родину, за Страну Советов, воспитавшую его настоящим патриотом и батыром, смело стоявшим на часах, пока спят его боевые товарищи, готовые назавтра опять пойти против врага, чтобы прогнать проклятых фашистов с родной земли. «Ни одной пяди земли своей родной никому не отдадим!» — вот главная мысль его творчества была.
Дети, разинув рты, сидели и слушали стихотворение своего отца. Только их мать почему-то тяжело вздохнула и промолвила: «Ладно, дети, на сегодня хватит. И в лампе керосина уже мало осталось, еще неизвестно, когда его завезут в магазин. Давайте, идите, ссыпьте чищенную пшеницу из корытца в мешок, приведите себя в порядок и отправляйтесь спать».
Каждый вечер повторялась эта работа. И вот, наконец, вся пшеница перебрана и освобождена от камешков, значит, можно женской половине дома подольше сидеть за уроками, за чтением книжек и рукоделием, а отцу заниматься изготовлением саней, рогожи для попоны колхозным лошадям.
Вот и зима прошла со своими трескучими морозами и метелями. В доме Банат нет никаких изменений, зато она очень хорошо помнит, как прошлой зимой вышедшая топить баню мать вернулась в переднюю комнату, вся бледная, с трясущимися руками. В одной руке она держала какую-то книгу. Это был учебник истории. Девочки, испугавшись за состояние матери, окружили ее.
Мать раскрыла книгу, показала на портрет вождя народов Сталина и строго спросила: «Чьих рук дело, кто из вас написал это?» — и велела Гульшат прочесть слово, написанное поверх портрета наискосок. Гульшат прочла громко: «Не вождь, а разбойник!». Услышав это, мать сгоряча влепила дочери пощечину и выпалила: «Сколько раз мне повторять вам, что не только про вождя, но и про его соратников, против властей, в столицах сидящих, даже против районных и сельского совета, против милиции, прокуратуры и суда нельзя говорить ни одного слова, ни хорошего, ни плохого. Иначе отправят в тюрьму, там сгноят ведь ваши глупые головы, как это случилось с моим двоюродным братом Сулейманом. За народ сложил он голову свою, идя против властей, даже могилу его не знаем, где лежат кости его. Запомните, никогда против властей не идите, иначе расстреляют, как врагов народа. Запомните на всю свою жизнь, это мое вам завещание на все времена, если хотите быть живыми и здоровыми!».
С этими словами она подошла к печке, в которой ярко горели дрова и закинула книгу в самую середину огня. Видя, как загорелись страницы книги, взяла кочергу, стала шурудить ею в печке, чтобы поскорей сгорела книга со злосчастной надписью и испорченным портретом. Чтобы не осталось даже следа нечаянного преступления ее детей. Наконец, книга вся сгорела. Мать сильно вздохнула и, подойдя к плачущей Гульшат, обняла ее, погладила по голове, чтобы успокоить свою дочку и стала утешать: «Ладно, перестань плакать, хватит слезы лить». Потом, обратившись к остальным деткам своим, произнесла: «Запомните мое предупреждение на всю жизнь».
Гульшат, видя, что мать смягчилась, сквозь слезы стала объяснять матери: «Это не наша книга, она соседского мальчика, это мальчики написали на портрете. Мы давно хотели вернуть учебник ему, но кто-то нечаянно вынес ее в предбанник и там оставил. Мы дома искали ее, но не нашли. Не мы написали, мы даже не знали, что там есть такая страница». Мать сказала, чья бы книга ни была, во-первых, нельзя в ней писать, столько труда вложено в нее, чтобы ее выпустить, во-вторых, насчет политиков она уже предупредила на примере своего родственника.
Тут Банат вспомнила, как однажды ночью, когда все сестры ее спали, отец и мать сидели за столом, проверяя какие-то бумажки, и тихонечко говорили о брате матери Сулеймане, которого увезли в Москву и про него ничего неизвестно с тех пор. Кто-то в районе говорил, будто бы Сулейман-олатая расстреляли в Москве за то, что тот пошел против властей и попытался поднять восстание. Банат долго пыталась понять слова «власти», «восстание», но все равно своим умом не дошла до смысла этих слов, толкнула сестру Файзу, с которой спала всегда под одним одеялом, под бок и шепотом спросила, что означают эти слова. Файза ответила: «Ты пока маленькая еще, подрастешь немножко, вот тогда объясним тебе эти слова, спи спокойно». Всю ту ночь Банат ломала голову, что же означают эти слова, долго ворочалась в постели, но, так и не поняв их значения, сильно зажмурила глаза и наконец заснула. Во сне ей все время снилось, как какой-то строгий дяденька пытается объяснить ей эти слова, но она не слышит будто бы его слов…
Спустя месяц мать Банат утром после завтрака стала рассказывать про свой ночной сон: «Я смотрю будто бы в маленькое окошко горницы, греюсь в лучах восходящего солнца и вижу, как солнце, ярко сиявшее над осокорем, растущим рядом с нашей речкой, вдруг ни с того ни с чего резко упало в омут речки нашей и утонуло. Все вокруг оказалось в кромешной темноте, а я все еще стою будто у окна и с ужасом жду, когда же всплывет солнце. Но оно так и не всплыло… почему-то. Наверное, будет что-то страшное в стране. Помнится, отец мне и моим сестрам рассказывал, как он в тот год, когда скинули с трона царя Николая Второго, видел примерно такой же сон. Все тогда читали сонник и думали, что произойдет несчастье с царем, так и случилось вправду. Ой, Аллах, сам защити мою семью, моих детей от бед и несчастий, дай стране мир и спокойствие, пусть дети мои растут под мирным небом, пусть они не видят тех мучений и страданий, чему подвергались мы!» — запричитала мать.
Продолжение следует…