Поминая Джона Леннона. Часть седьмая

Сергей – Ну ты, Рифаня, красавчик! Бросай свой магазин и иди в артисты!

Рифаня (машет рукой) – Да какое там «иди в артисты»? Мне, вон, уже на выход пора! Раньше шёл с песней по жизни, а сейчас буду шкандыба́ть с анализами (хрипло смеётся и ложится на кровать).

Сергей (поворачивается к Эдику) – Ну так ты давай дальше рассказывай – про Леннона. И как вас отлавливать стали.

Эдик – Да толком-то и нечего больше рассказывать: мы с ребятами решили выразить траур по поводу гибели Леннона. Поэтому в «Шанхае» нарисовали плакат «ДЖОН ЛЕННОН В НАШИХ СЕРДЦАХ НАВСЕГДА» и пошли с ним по улице Ленина. Там нас менты и накрыли.

Сергей (удивляется) – А зачем?

Эдик – Что зачем? Накрыли менты зачем?

Сергей – Зачем вы попёрлись с плакатом по Ленина?

Эдик – Блин, ну неужели непонятно? Кому ни рассказываю – никто не понимает зачем!

Рифаня – А ты не рассказывай. Про это вообще лучше не вспоминать.

Эдик – Но почему?!

Рифаня (смотрит пристально на Эдика) – Слышь, вот как, по-твоему: менты вас от нефига делать разогнали?

Эдик – Да я вообще не понял, чего это они понабежали.

Рифаня – То есть ты в натуре думаешь, что можно вот так собраться и толпой с плакатом потопать по центральной улице?

Эдик – Конечно. Мы же никому не мешали и вообще нет такого…

Рифаня (перебивает Эдика) – Ну, так запомни, студент, потому что в жизни потом пригодится: у них (кивает в сторону двери) на «нет» суда нет – сразу приговор зачитают и срок начислят! Как премию за переработку!

Сергей – Это ещё очень повезло, что смог уйти от ментов. Значит, удача повернулась к тебе лицом.

Рифаня (скептически) – Что? Удача повернулась лицом? А, может, это потому, что она собралась плюнуть в него?

Сергей (усмехается) – Хех, тоже верно! (смотрит на Эдика и показывает на Рифаню) Я же говорил: Рифаня у нас философ!

Эдик (улыбается) – Ага.

Сергей – Ну и как, вас сразу на выходе из пивной стали отлавливать или вы всё-таки смогли пройтись по «Бродвею»?

Эдик – Это вы про что?

Сергей – Ну, как про что? Про Леннона.

Эдик – А кто это?

Рифаня – Ха! Во даёт! (смотрит на Сергея и показывает на Эдика) Смотри, как быстро всё просёк!

Сергей (смеётся) – Да! Схватил даже не на лету, а на взлёте!

Эдик – Ну, так я же студент. Мне сам бог велел учиться. И, кстати, Сергей обещал, что вы ещё кое-чему меня научите.

Рифаня (поворачивается к Сергею) – Это чему ещё?

Сергей (смотрит на Эдика) – Чему?

Эдик – Как сходить в туалет не в судно, а по-нормальному, когда у тебя катетер.

Сергей (смеётся) – А, это… Ну что, Рифаня, научишь студента, как нарушать больничный режим, когда нельзя, но очень хочется?

Рифаня (ухмыляясь) – Как говорится, учиться никогда не поздно. Поэтому я и не учился, хе-хе. А вообще, что б вы без меня все тут делали?

Сергей – Это точно! Под себя в судно ходили бы, да ментам, как на духу исповедовались!

 

Рифаня и Сергей выкатывают кровать в направлении выхода.

 

Сергей – Обожди, Рифаня (поднимает с пола судно и протягивает Эдику) – На, держи над собой, как будто это парус.

Эдик – А это зачем?

Рифаня – Тебе говорили, что в туалет надо ходить с судном?

Эдик – Говорили.

 

Рифаня показывает жестом «А чего тогда спрашиваешь?»

 

Сергей – Ну что, все готовы? Поднять паруса!

 

Эдик поднимает судно над собой.

 

Сергей – Отдать концы!

Рифаня – Ты чё? Мы же не в морг намылились – мы вон… (показывает на судно)

Сергей (смеётся) – Извини, Рифаня, я забыл, что ты у нас философ, а не моряк! Поэтому скажу проще, как Гагарин: поехали! (пафосным жестом указывает в сторону двери)

Рифаня (напевает) – В ресторане все с патлами…

 

Звучит запись «Can’t Buy Me Love», Рифаня спереди, Сергей сзади выкатывают кровать с Эдиком из палаты.

 

 

С Ц Е Н А  Ч Е Т В Ё Р Т А Я

 

Вестибюль театра. Слышатся звуки оперы Гуно «Фауст» – идёт генеральная репетиция. Входные двери заблокированы всё той же П-образной ножкой от табурета. В гардеробе сидит Зинаида Михайловна, читает книгу. За прилавком буфета со счётами сидит Нина – щёлкает костяшками и время от времени что-то записывает в тетрадь.

 

Зинаида Михайловна – Какая ужасная погода сегодня: не то дождь, не то снег. Ещё и ветер. А под ногами гололёд.

Нина – У нас в классе был ученик – Валера Буйлов. Он про такую вот погоду в сочинении как-то раз написал: «На улице было мразько».

Зинаида Михайловна – Какое яркое определение!

Нина (смеётся) – И не говорите – очень яркое. Только вот учительница наша не оценила. Да и мы тоже – всем классом смеялись, когда она нам зачитала этот перл.

Зинаида Михайловна – Я бы, наверное, тоже не оценила. Это сейчас, выйдя на пенсию, уже понимаю, что мои ученики очень тонко и ярко могли нарушить нормы русского языка! Надо было записывать в отдельную тетрадь все их неологизмы и фразы. Но это я поняла гораздо позже. Когда внуков нянчить стала. А так мне запомнилась только одна строка из сочинения моей бывшей ученицы: «Наступила берёзкина осень». Вроде бы неправильно построена фраза, но согласись: есть что-то в этой строке от Пришвина и Паустовского!

Нина (оторвалась от счёт и записей) – Ой, а я прям даже представила, какая она может быть, «берёзкина осень»! (вздыхает и опять начинает что-то писать и считать)

Зинаида Михайловна – О чём и речь, Нина! Воображение само начинает рисовать картину осеннего пейзажа! Да-а…

 

Пауза. Зинаида Михайловна прислушивается к звукам оперы, доносящимся из зала.

 

Зинаида Михайловна – Геннадий-то уже два раза сегодня спускался – прям ждёт не дождётся тебя.

Нина – Значит молодец, если ждёт меня.

Зинаида Михайловна – Ну да, выпить он всегда молодец.

Нина – Нет, Зинаида Михайловна, он до премьеры «Фауста», как сам говорит, «на просушку встал». А приходил, скорее всего, долг отдать.

Зинаида Михайловна – Знаешь, Нина, мне иногда кажется, что Геннадий на работу ходит исключительно потому, что у нас в буфете вино разливают.

Нина – Да уж. Как он сам говорит: лучше пропить талант, чем просто так его загубить.

Зинаида Михайловна – Ой, ну такой талант – просто талантище!

Геннадий (входит в вестибюль с большой папкой – он слышал разговор) – Да, именно так: незаурядный талантище, непревзойдённый умище, недюжинная силища. И всё это умещается в моём прекрасном туловище! (подходит к буфету и достаёт из кармана деньги) Вот, Нинок, хоть и с опозданием, но рассчитываюсь полностью за последний полёт моей души! Так что вычёркивай меня из своей амбарной книги. Теперь я чист перед тобой и перед своей совестью!

Нина (убирает деньги) – А тебя что, из-за этой трёшки совесть мучала?

Геннадий – Нет, в этот раз, как видишь, я не дал ей повода.

Нина – А так совесть тебя пусть даже иногда, но всё-таки мучает?

Геннадий – Да, Нинок, случается такое. Совесть меня мучает. Она – меня, а я – её! (картинно грозит пальцем куда-то в пространство) Я вообще свои муки стараюсь ей с рук не спускать.

Нина (смотрит на Геннадия и качает головой) – Да-а, жалко мне вас обоих… Ладно, лучше скажи: как там прогон? (кивает в сторону воображаемой сцены)

Геннадий – Декорации стоят намертво. Костюмы сидят ладно. А остальное для меня второстепенно.

Зинаида Михайловна – Вот как такое может быть, Геннадий? Ты же не ремесленник – ты художник. Но искусство для тебя второстепенно. А ведь художник должен искусство любить. И прежде всего, в себе!

Геннадий – Так я как раз люблю искусство. Просто обожаю и безмерно почитаю его именно в себе! Потому и отношусь к собственной персоне, как к храму.

Нина – Ой, да ладно! А вот эти все «полёты души» вон из твоего «храма» тогда как объяснить? (поднимает с буфета и трясёт «долговой амбарной книгой»).

Геннадий – Очень легко объяснить. Все полёты моей души от того, что вот лично себя в искусстве я не очень люблю. Можно даже сказать, недолюбливаю себя в искусстве. От этого душа моя киснет. И тогда я её выпускаю полетать на свежем воздухе. На пленэр, так сказать.

Зинаида Михайловна – Какой же ты, Геннадий, демагог! Вот как с тобой жена живёт?

Геннадий – Так это не она живёт со мной, а я с ней. Потому что мы в браке. Я когда женился, то рассчитывал на то, что семейная жизнь будет лучше холостяцкой. Но я, увы, просчитался.

Зинаида Михайловна – Ах, просчитался!

Геннадий – Да, Зинаида Михайловна, с нами, демагогами, такое иногда случается – я просчитался! И получается, что мною был заключён брак не по расчёту, а по просчёту.

Зинаида Михайловна (смеётся) – Как-как? Брак по просчёту? Ой, не могу…

Геннадий – Именно так – брак по просчёту! (наигранно вздыхает) Ничего смешного я в этом не вижу. Пойду, поднимусь к себе в мастерскую – предамся грусти, печали и тоске.

Зинаида Михайловна – Прости, Геннадий. Я не хотела тебя обидеть.

Геннадий (наигранно) – Правда? Не хотели? Ну, слава богу! Тогда я отброшу печаль и тоску – буду просто грустить… (вздыхает и уходит)

Зинаида Михайловна – Знаешь, Нин, вот мне его всё-таки жалко. Как бы он не кривлялся и не хорохорился.

Нина – Это потому, что он, как сам говорит, сейчас «на просушке». Но стоит ему выпить – и от вашей жалости опять следа не останется!

Зинаида Михайловна (вздыхает) – Да. Наверное, ты права.

 

Окончание следует…