Поминая Джона Леннона. Часть первая

Действующие лица:

 

Эдик, он же Эдди – 19 лет, студент.

Геннадий – 35–40 лет, художник-декоратор.

Рифаня, завсегдатай пивной – 36 лет, сосед Эдика по палате; человек с опытом пребывания «в местах, не столь отдалённых»; часто коверкает многосложные слова.

Сергей – 35–40 лет, сосед Эдика по палате.

Нина – 30–35 лет, буфетчица в театре.

Зинаида Михайловна – пенсионер, гардеробщица в театре; бывшая учитель русского языка и литературы.

Руфина Исмагиловна – пенсионер, билетёр в театре.

Дядя Миша – пожилой еврей Нисель Моисеевич; работник пивной.

Рафа – 19 лет, друг и однокурсник Эдика.

Салыч – 19 лет, студент, приятель Эдика.

Мукась – 19 лет, студент, приятель Эдика.

Лейтенант – 25–30 лет, участковый милиционер.

Врач-хирург – 35–40 лет.

Медсестра – 40–50 лет.

Студенты; завсегдатаи пивной.

 

С Ц Е Н А П Е Р В А Я

 

Помещение пивной с барной стойкой и высокими буфетными столами-шестигранниками. За стойкой стоит дядя Миша в нарукавниках и берете с «хвостиком». В пивной в основном студенты. Только в углу несколько мужчин явно старше и с видом завсегдатаев. На одном из столов лежит магнитофон – звучит запись Джона Леннона. Студенты молча слушают запись. Входят Эдик и Рафа, направляются к столу с Салычем и Мукасем.

 

Рафа (здоровается с Салычем и Мукасем, ставит дипломат на пол между ног) – Привет доблестным авиаторам!

Эдик (тоже здоровается, ставит дипломат рядом с дипломатом Рафы – между его ног) – Салют! Что, тоже с третьей пары свалили пивка хлебнуть, пока заводчане со смены не припёрлись?

Салыч (мрачно) – Леннона убили.

Эдик – Чего?

Салыч – Вчера в Штатах застрелил урод какой-то. Утром в «Новостях» передали. Вон, Мукась на занятия не ходил. Би-би-сишников слушал дома – они только об этом и говорят.

Рафа – Бли-и-н… А я-то думаю: кто это в «Шанхай» кассетник притащил? Ну что, помянуть надо, наверное, Леннона? (смотрит на Эдика)

Эдик (помолчав) – В этом гадюшнике поминки по Леннону устраивать? Ты чё, Рафа?! Тогда нас, когда мы помрём, вообще в деревенском сортире поминать?

Рафа – Так на кабак-то всё равно денег не хватит…

Эдик – У меня трёшка есть.

Рафа – У меня один «рваный».

Салыч – Мы с Мукасем пару целковых наскребём.

Эдик – Ладно, просто пивка попьём сейчас. А там видно будет (поворачивается к Рафе). Давай свой рубль.

 

Берёт у Рафы деньги и направляется к стойке

 

Эдик – Здрасьте, дядь Миша. Две кружки (протягивает деньги)

Дядя Миша – Здравствуйте, Эдуард. Опять вы здесь, а не на лекции или в библиотеке?

Эдик – Ой, дядь Миш, да я просто хочу подмочить пивком гранит науки. Ну, чтоб легче грызть было.

Дядя Миша (наливая пиво в кружки) – Так это гранит науки, а не сухарик невежества – его пивом не подмочить. Поймите, Эдуард, если бы вы не сидели в школе за одной партой с моей внучкой Илоночкой, то я бы не имел никакого интереса к вашему пиву и вашему граниту. Но вы с ней сидели. К тому же я прекрасно знаю вашу маму. Как-никак она приходится племянницей моей Ноне. И потому я так за вас переживаю.

Эдик (морщась) – Дядь Миш, давайте не будем опять школьную тему трогать. Ещё и maman мою вспоминать. К тому же мы вечером всем курсом идём в театр на балет «Щелкунчик» – студенческий профком подсуетился. Так что это пивко я сегодня же залакирую высоким искусством (левой рукой берёт две кружки, а правой показывает «артистический» жест и направляется к столу с приятелями)

 

Эдик возвращается к столу, ставит кружки с пивом и держится за бок

 

Рафа – Ты чего это?

Эдик – Да фиг его знает – с утра покалывает.

Рафа – Это твой организм пива требует. С утра намекал, а сейчас уже требует.

 

Молодые люди делают пару глотков.

 

Эдик – Блин, что за город, а? Что за страна? Ведь с Ленноном целая эпоха ушла, наше детство, наши мечты ушли. Вернее, не ушли – их убили. И убили не вчера, а гораздо раньше! Потому что у нас всем пофигу! Как с Высоцким: в газете «рамку» шлёпнут – и всё. Типа, харэ. А может и этого не будет. Вон, Бонэм из «Led Zeppelin» и Скотт из «AC/DC» померли – вообще тишина была!

Рафа (кивает на Салыча) – Так про Леннона по телеку в «Новостях» сказали.

Эдик – Ага, сказали! Только потому и сказали, что застрелили! Типа, смотрите: вот как там опасно жить!

Салыч – Ну, так, а что тебе ещё надо? Чтобы траур объявили, как было с Гагариным, когда он разбился?

Эдик (громко) – Да, именно так и должно быть!

Салыч – Ага, тебя вот не спросили, как должно быть. Ну, или ищут, чтобы спросить. «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут давно, но не могут найти парня примерно лет двадцати». Им бы в «Шанхай» надо было зайти.

 

Рафа и Салыч смеются

 

Эдик – Чего ржёте-то?

Салыч – Ну а что ты предлагаешь?

Эдик – Мы сами тогда должны выразить траур по поводу смерти Леннона!

 

Салыч, Мукась и Рафа недоумённо переглядываются. Другие молодые люди смотрят в сторону их столика.

 

Рафа – А как нам «выразить траур»?

Эдик – Я не знаю как! Но должно быть понятно, что его смерть всех нас касается! Каждого!

 

Пауза. Все смотрят на Эдика.

 

Один из студентов за соседним столом – Правильно! Надо выразить траур! Сколько народу из наших кумиров померло?! Сколько групп распалось и уже никогда не соберутся?! А их как не пускали к нам – так и не пускают! Всё Ротарами да Гнатюками и «Самоцветами» нас пичкают!

Другой студент – А по большим праздникам Дина Рида гоняют! Или каких-нибудь поляков с чехами!

Эдик – Это в Москве или в Питере их гоняют! Нам-то здесь, в Уфе, ещё и Назифу Кадырову или Ильфака Смакова подсовывают!

Рафа – Ага. В нагрузку!

Салыч (чешет затылок) – Ну чё? Выражать – так выражать. В смысле, траур. Плакат будем рисовать.

Мукась – Салыч, а с плакатом-то что будем делать? На нашем факультете вместо стенгазеты повесим?

Салыч – Блин, ну при чём здесь факультет? И вообще авиационный институт? Эдди правильно говорит – всем должно быть понятно. Каждому. А не только «авиационщикам», «медикам» или «педагогам». С плакатом надо будет по «Бродвею» пройти. Чтобы все его могли увидеть и прочитать.

 

Молодые люди за соседними столами одобрительно загудели.

 

Салыч (протирает стол рукавом куртки, достаёт из-под стола тубус, открывает его и вытаскивает большой лист ватмана, разворачивает его, прижимает края пустыми пивными кружками, чтобы лист не сворачивался) – На хорошее дело не жалко. Для начерталки сегодня утром «спецом» взял. Как в воду глядел, блин.

 

Эдик окинул взглядом собравшихся. Все замолчали и смотрят на него.

 

Эдик – С худграфа кто есть?

Мукась – Да не обязательно с худграфа. Я рисую нормально.

 

Мукась достаёт из кармана шариковую ручку. Другие молодые люди присоединяются и шумно обсуждают, высказывают свои идеи по поводу текста плаката.

 

Дядя Миша – Эдуард, можно вас на секундочку?

 

Эдик подходит к стойке

 

Дядя Миша (тихим голосом) – Эдик, мальчик, вы что это удумали?

Эдик – Хотим выразить траур по поводу смерти Джона Леннона. Его в Америке вчера застрелили.

Дядя Миша – Он что, был американским коммунистом?

Эдик – Нет. Он был музыкантом.

Дядя Миша – Отойдём в сторонку – я скажу тебе на ухо!

 

Оба отходят к углу стойки.

 

Дядя Миша – Эдик! Я верю – это был достойный человек и мне тоже его жалко. Но если ты забыл, тогда я напомню тебе: мы живём не в Америке. Это там, у них можно попасть в тюрьму и стать знаменитым. А у нас всё наоборот: был знаменитым, попал в тюрьму – и сгинул без вести. Словно тебя не было. И никто, кроме родных о тебе не вспомнит!

Эдик – Дядь Миш, вот к чему вы мне это говорите?

Дядя Миша – А к тому! Ну зачем бросать вызов судьбе, Эдик? А вдруг она его не поймает? Мой покойный папа был достойнейшим человеком и никогда не богохульствовал. Но даже он считал, что порой нужно отказаться от бремени праведника, чтобы не приобрести потом ореол мученика. Вот ответь мне на вопрос: вы что, не можете просто выпить-закусить, вспомнить покойного добрым словом и разойтись? Ну, как это обычно принято делать на поминках?

Эдик – Помянуть мы его потом помянем. Об этом даже не беспокойтесь. Просто скажите: вот что такого страшного в нашем желании выразить траур? Джон Леннон был прогрессивным человеком. Он пел песни о мире и всегда выступал против войны. В СССР его пластинки даже «Мелодия» и «Кругозор» печатали.

Дядя Миша – Эдик, мальчик мой! Да разве же я сомневаюсь? Просто в наши времена не следует зарекаться не только от тюрьмы и сумы, но и от того, как человека будут поминать после смерти. Вон, было у нас даже такое, что «отца народов» из Мавзолея вынесли! Из самого́ Мавзолея! Хотя, все были уверены, что туда только заносят! А сколько, казалось бы, неприкасаемых людей лишились выданных наград, званий и даже выделенной жилплощади ещё при жизни? Сколько среди них было писателей, поэтов, художников…

Эдик – Нет, ну а всё-таки: что такого-то, дядь Миш? Мы ведь просто хотим продемонстрировать траур по поводу смерти любимого музыканта.

Дядя Миша – И музыкантов в том числе! Эдик, пойми же наконец: вы выбрали для демонстрации не самый лучший повод и абсолютно неправильный день! Седьмое ноября уже прошло, а до первого мая ещё ой как далеко! К тому же в эти дни у нас народ демонстрирует ликование. А вы собрались демонстрировать траур, да ещё и во внеурочный день! Поверь мне, пожилому человеку: всегда нужно думать о последствиях. Иначе о них будут думать органы! (бросает взгляд вверх, давая понять какие именно органы он имел в виду) И тогда может случиться такое, о чём даже Островский не смел помыслить!

Эдик – Блин, ну при чём тут Островский?

Дядя Миша – А при том, что свою драму он назвал «Без вины виноватые»! Но вот жизнь потом предложила другой вариант: «Без вины осуждённые»!

Эдик (морщится и держится за правый бок) – Извините, дядь Миш, я к ребятам.

Дядя Миша (кивает) – Вон, даже организм подсказывает, что ваш траур может выйти тебе боком!

Эдик (машет рукой) – Наверное, уже выходит.

 

Эдик возвращается к столу, за которым все собравшиеся активно обсуждали текст плаката. Он готов и его разворачивают. На плакате написано JOHN LENNON В НАШИХ СЕРДЦАХ НАВСЕГДА! И в углу пририсован «пацифик».

 

Эдик (показывает большой палец) – Зашибись получилось!

 

Салыч – Годится. Ладно, пройдём сейчас по Ленина до парка Якутова, а там потусуемся на пятачке напротив Вечного огня. Может, ещё кто-то подтянется. По дороге винца возьмём.

 

Звучит песня «Revolution». Двое студентов, у кого сумки на ремне через плечо, с развёрнутым плакатом выходят из пивной. За ними следуют все остальные молодые люди. Эдик продолжает держаться рукой за правый бок.

 

Рафа – Что, не помогло пивко?

Эдик (качает головой) – Нет. Наверное, уже не пива, а винца организм требует (выходит, за ним следует Рафа).

 

Посетители за столиками смотрят вслед вышедшим студентам.

 

Один из посетителей – Ага, подтянется народ.

Рифаня, завсегдатай пивной – Да сейчас всё вороньё на воронках слетится!

Один из посетителей – Ну чё, Рифаня, пошли посмотрим, как менты студентов вязать будут? Это ж кино бесплатное!

Рифаня – Ну его на фиг такое кино. Ещё и нас прицепом заметут. Доказывай потом, что ты не студент (усмехается)

Один из посетителей – Тогда ещё по кружечке?

Рифаня – Не, в лекарню мне уже пора вертаться. Я ж, типа, на прогулке после обеда. Так что вы тут без меня гуляйте (допивает пиво и направляется к выходу, по пути обращается к дяде Мише) – Будь здоров, дядя Миша! Сегодня хорошо разбавил – почти незаметно было!

 

Дядя Миша недовольно машет на него рукой. Рифаня выходит из пивной под звуки милицейской сирены. Оставшиеся в пивной мужики смотрят в окно, обсуждая задержание студентов: «Смотри, как быстро – будто ждали студентов!» «Сейчас менты сами им споют всё, что надо!» и т. д. Продолжает фоном звучать «Revolution».

 

Продолжение следует…