Дом для привидений

Кошка зашла бесшумно. Я узнала о ее присутствии, когда пушистый бок потерся о ногу. Тихое «мр-р» последовало потом, и кошка устроилась под столом. Следом шумно вбежала собака и, лизнув мою руку теплым мягким языком, рыкнула на кошку. Кошка вскочила мне на плечи, а собака заняла ее место под столом.

В открытое окно пахнуло ветром. Штору сначала повело вверх и вбок, а потом потоком ветра вынесло на улицу. Резко, второй раз за день, хлопнула входная дверь. Ступени лестницы на второй этаж выдали скрипучую гамму. Вторая ступенька, как всегда, запаздывала, и только напоследок жалобно выдавила свою шипящую старой рассохшейся древесиной ноту и замолкла на жалобном шепотном фа.

Вечерело. Тени поползли по стене и потухли. Зажигать свет не хотелось. Так и сидела в полумраке и ждала. Наконец сквозь дверь прошла мама. Сняла пальто и поставила сумку на кухонный стол. Вынула бутылку молока, хлеб и еще что-то в бумажном кульке. Кошка спрыгнула с моих плеч и закружилась вокруг нее. Запах свежего хлеба тут же достиг моего обоняния.

— Ма, отрежь кусочек, — мысленно попросила я.

Но она не видела и не слышала меня, продолжала раздеваться, и несколько раз прошла прямо сквозь меня. Все было так знакомо, — и ее кофта, и платье, и запах волос…

И тут их понесло. В доме открылись все окна и двери. Видимо, дом несколько раз перестраивался. Двери хлопали. Жильцы прибывали. Вот мимо с ведром прохромала дюжая баба. Бухнула ведро об пол, бесстыже задрала подол, подоткнув его края под пояс, вытащила из ведра огромную мокрую тряпку и начала мыть пол. Причем она то ли стонала, то ли пела. Но слов разобрать было нельзя. Протирая половицы, она пятилась ко мне задом.

И вот, пройдя сквозь меня, как нож сквозь масло, легко и без усилий, теперь маячила прямо перед моим лицом. Нос, губы, пухлые нездоровой полнотой щеки.

Увлекшись наблюдением за бабой, я упустила момент появления детей. Двоих, нет, троих. Они вошли неслышно, и теперь сидели на лавке у окна. Одеты дети были очень просто, но аккуратно. Два мальчика лет семи и четырех, и девочка, лет девяти. Они кого-то ждали.

Мама опять появилась из соседней комнаты. Поставила чайник на плиту и стала нарезать хлеб. Из дальней комнаты, шаркая и запинаясь, вошел мужчина средних лет. Зябко кутаясь в накинутый на плечи плед, он то и дело заходился нехорошим, булькающим кашлем. Присел к столу, достал из кармана какую-то бумажку и, чуть щурясь, начал читать. Баба с ведром закончила мыть пол. Подошла к окну, у которого сидели дети, и выплеснула воду сквозь их головы на улицу. Тут же раздалось куриное кудахтанье и чей-то недовольный крик. Баба зло усмехнулась и прокричала в окно: «А неча сидеть без дела. Иди дров наколи!!!»

Сквозь дверь прошел отец. Обнял маму за плечи. Она молча поцеловала его в щеку.

— Скоро, уже скоро… — сказал он ей и опустил глаза. Она закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись от беззвучного, плохо сдерживаемого плача.

И тут в комнату ворвались несколько человек в штатском. Мужчина резко поднялся со стула. Но первый вошедший насильно усадил его на стул и, положив руки на плечи, не давал ему подняться. А, так это они с обыском, догадалась я. И началось. Пришедшие начали открывать шкафы, переворачивая там всё вверх дном, ящики стола, простукивать стены. Достали странный сверток, тщательно обернутый бумагой, и осторожно положили на стол перед мужчиной. «Бомбист», — пронеслось у меня в голове. Вот как…

Дети вдруг вскочили со скамьи и с криками: «Едет, едет!» — выбежали из комнаты. Но тут, появившись сквозь стену, в комнату ввалился мужик с дровами, бросил их на пол, одной рукой вцепился в волосы своей дюжей бабе, а другой нашаривал что-то в сапоге… Нож, догадалась я. Они с криками и ужасной бранью закружились по комнате. Баба отчаянно отбивалась, а мужик поднимал руку с ножом и отпускал, наугад, не глядя куда. На только что вымытый бабой пол падали клочки волос, разорванный в драке передник, сыпались дробно и тревожно бусины. И мне так и не удалось проследить, а что же стало с бомбистом. Увидела только, как его уводили, заломив руки за спину, в спешке… В этот момент всё озарила какая-то непонятная вспышка, в которой они и исчезли.

Дети вернулись в комнату, ведя за руки хрупкую женщину, мать, наверное. Все вмести и наперебой, дети начали рассказывать ей, как долго ее ждали и спрашивали, ну как же там дедушка и бабушка. Женщина заплакала, а следом и дети…

Мои родители сидели за столом и пили чай. Видно было, что их что-то очень печалит. Но они молчали.

Гвалт в доме продолжался. Похоже, все жильцы решили пройтись по своим бывшим владениям. В комнату чопорно и неспешно вошла пара, мужчина и женщина. Уселись на диван и тихонько заговорили. Они явно только что сошли с поезда, потому что одежда была дорожная, и к тому же мужчина поставил на пол объемистый дорожный баул. Тут в комнату вбежал молодой человек и кинулся к ним. Они, радостные, вскочили ему навстречу.

Присели вместе и, держась за руки, продолжили разговор.

Дети и их мать тоже о чем-то тихо разговаривали.

Мои родители меня не видели. Тут я как будто бы очнулась. Наконец мне показалось все происходящее странным и невероятным. Я и сама удивилась тому, что только сейчас поняла это, а раньше воспринимала как само собой разумеющееся.

Я встала и пошла к родителям. Видимо, нечто всё же произошло. Они наконец-то меня заметили и, побледнев, поднялись навстречу.

А дальше мы вместе пили чай. В бумажном кульке оказались мои любимые конфеты… А потом они засобирались уходить, и я проводила их до дверей… Рука, протянутая им вслед, прошла сквозь дверь и поймала легкий сквозняк невидимого коридора.

Комната опустела. Все — и дети, и престарелая пара со студентом, и дюжая баба с мужиком, — куда-то исчезли. Я попыталась вспомнить, о чем же говорила с родителями, и не смогла… Они ведь хотели сказать мне что-то очень важное, но так и не сказали, или сказали… Смутные, едва различимые их черты были прочитаны мной, как некий символ бесконечной к ним любви, а теперь и разлуки.

А потом и сама комната начала постепенно растворяться. Сначала стена и окно, потом предметы, потом — потолок и пол. А вот стул, на котором я сидела, все не исчезал. Я парила на нем в совершенно пустом пространстве, он стал той точкой опоры, которая держала меня в вертикальном положении. А, может быть, и не в вертикальном, а наоборот. Все ориентиры мной были потеряны.

И вот, когда я совсем отчаялась что-либо понять, прозвучал тихий голос: «Свидание закончено… Вы свободны». И тут я ощутила такую свободу и легкость, которой у меня никогда не было. Но я почему-то знала, что так теперь будет всегда.