Две Офелии

— Нет, нет… не смогу, не смогу увидеть ее глаза в тот момент…

— Хорошо, уйдем. И пусть другие, чужие люди останутся с ней. Согласна?

— Да… Не хочу, чтобы она видела мои слезы, боль и отчаяние…

Мужчина и женщина сидели, она — у стола, а он — в тени лампы на диване.

Им трудно было говорить о том, что должно было произойти. Близкая смерть тенью стояла между ними. Она дышала их дыханием, говорила за них их словами и плакала их слезами.

Они поднялись, он принес пальто и помог женщине одеться.

— Ма, па, куда идёте? — из-за шторы выглянула девочка лет одиннадцати.

Они вздрогнули и обменялись тревожными взглядами, в которых читался вопрос, а что же она слышала и как поняла сказанное.

— Как ты здесь? Почему не в постели?

— А я проснулась… в больнице нам перед сном давали таблетки, — растерянно сказала девочка. Она переводила взгляд с женщины на мужчину. — Куда-то идёте, а как же…

Женщина обняла девочку: «Мы скоро, не беспокойся, иди, ложись».

Но девочка что-то почувствовала, она обхватила женщину за шею и не отпускала.

Мужчина разнял ее руки, поднял и унес в детскую.

— Мамочка, не уходи…

Женщина отвернулась, хлынувшие слезы залили щёки.

Мужчина вернулся, они пошли к двери.

Девочка, заливаясь слезами, выбежала в прихожую.

— Ма, па…

Силы оставили ее и она опустилась на пол.

Через некоторое время зазвонил звонок.

— Вернулись! — Она широко распахнула дверь.

Пестрое, нечто пестрое шумно впорхнуло в прихожую. Она пригляделась. Пестрое и шумное распалось на отдельных очень смешных и забавных клоунесс. Они дудели в маленькие звучные гуделки и пищалки, вертели пестрые трещотки. Они окружили девочку, понесли в гостиную и усадили на диван.

Но девочка была в ужасе.

— Ма, па! Где мои…

— А мы зачем? — в голос и наперебой запели скоморошки и клоунессы.

— Нет! Не хочу. Уходите сейчас же…

Веселье смолкло. Недоумение овладело пришедшими.

— Нет, нет, верните маму, сейчас! Не хочу вас! Уходите!

Девочка забилась на диване.

Скоморошки переглянулись. Недоуменно умолкли пищалки и свистульки, грохнули в последний раз трещотки…

— Нет, нет, верните маму, мне сейчас! Не хочу вас! Уходите!

Расстроенный, плачущий ребенок не унимался. Пестрые, рассчитанные на теплый прием и веселье дарители радости засомневались, потянули друг друга к двери.

И только белая и, как показалось девочке, самая грустная клоунесса осталась с ней. Она поймала машущую в протесте детскую руку и сжала в своей, мягкой теплой.

— Ну ладно, видишь — они уже ушли. Разреши мне побыть с тобой, пока твои родители не вернутся.

Девочка увидела склоненное над ней выбеленное лицо, голубые, большие и добрые, подведенные черной тушью глаза, заметила нарисованные на щеке черной краской слезинки, и замолчала.

— Она не вернется… она умирает. Я слышала, как она сказала перед уходом, что не хочет, чтобы я увидела…

Девочка заплакала.

— Увидела… как она умирает… Вот они и ушли…

Грустная клоунесса вздрогнула, а может быть, только в такт сказанному качнула странным сложным головным убором.

— Нет, не волнуйся, ты, наверное, всё не так поняла, … всё хорошо… пойдем, я уложу тебя в постель.

Но от волнения и криков девочка не могла идти сама. Клоунесса подняла ее и перенесла в детскую. Немного успокоившись и отдышавшись, девочка спросила:

— Как тебя зовут?

И, устроившись поудобней на подушке, уже дружелюбно смотрела на клоунессу.

— Офелия.

— А почему так?

— Ну, я когда-то играла в настоящем театре.

— Во взрослом или детском?

— В драматическом, взрослом.

— Расскажи…

— Знаешь, в молодости довелось играть героинь…

— А ты уже старая?

— Да, это грустно, но уже пожилая…

Девочка с нескрываемым интересом рассматривала грустную клоунессу. Грим не позволял определить возраст. Лицо слишком раскрашенное, выбеленное, разрисованное…

— Хочешь, я расскажу, какие роли играла, — клоунесса опять взяла руку девочки.

— Да, расскажи, мне интересно.

— Вначале я играла маленьких девочек и даже мальчиков, и разных сказочных зверушек. Было у меня такое амплуа, называется травести. Потом перешла во взрослый театр, как ты говоришь. И там играла героинь в разных пьесах. Вот и Офелию — тоже тогда сыграла…

— А кто она — Офелия?

— Она невеста принца датского Гамлета. Это драма одного английского…

Но девочка не дала ей договорить.

— А они поженились, как в сказке, и жили долго и счастливо?

Клоунесса погрустнела и отвела глаза.

— Нет, как бы тебе сказать. Видишь ли, их отношения складывались сложно. Принца предали… Офелия, знаешь ли, его разлюбила и они расстались.

Старая актриса вдруг ясно представила в роли принца датского своего бывшего партнера Валеру. Как он был красив, как вдохновенно светилось его лицо, а в по-юношески стройной и ещё угловатой фигуре уже заметно проступала мужская жесткость и неумолимость…

Она любила его, но не сложилось. Валера был слишком увлечен театром, ролями, перспективами, открытыми талантом и молодостью. Она очень страдала, играла Офелию трагически и пронзительно. Но все смотрели на Валеру и отмечали только талантливую игру Валеры — Гамлета.

Потом у нее были другие роли, много: главные, второго плана, но уже без надрыва, без поиска красок. Неудача в любви уничтожила в ней всё. И она не смогла выправиться, найти себя с другими и в других. Теперь она играла в массовке, а иногда для заработка — на детских праздниках и по вызову на дом.

Девочка дернула ее за руку:

— Вот и ты мне всё врёшь! Я вижу, я чувствую!

Девочка расплакалась.

— Вот так и с мамой, я тебе не верю, уходи, уходи…

— Хорошо! Слушай! Вот на мне сейчас платье Офелии. Видишь, оно белое, совсем как свадебное. Я когда уходила их театра, взяла его на память. Пригодилось, — не без иронии, с мягкой улыбкой, сказала грустная клоунесса.

— Видишь эти цветы — лютики, незабудки, ландыши, маргаритки, а это орхидеи — погребальные цветы. Офелия утонула…

— А… — ужаснулась девочка.

— Да, принц Гамлет убил ее отца, а она от горя и печали сошла с ума.

И грустная клоунесса нараспев, покачиваясь всем телом в такт строфам, начала:

«Есть ива над потоком, что склоняет

Седые листья к зеркалу волны;

Туда она пришла, сплетя в гирлянды

Крапиву, лютик, ирис, орхидеи, –

У вольных пастухов грубей их кличка,

Для скромных дев они — персты умерших:

Она старалась по ветвям развесить

Свои венки; коварный сук сломался,

И травы и она сама упали

В рыдающий поток…»

Девочка заплакала навзрыд. Клоунесса-Офелия, успокаивая и укачивая ее, продолжала:

«…Ее одежды,

Раскинувшись, несли ее, как нимфу;

Она меж тем обрывки песен пела,

Как если бы не чуяла беды

Или была созданием, рожденным

В стихии вод; так длиться не могло,

И одеянья, тяжело упившись,

Несчастную от звуков увлекли

В трясину смерти»…*

Девочка, совершенно замерев, слушала. Слезинки остановились на щеках. Она раскраснелась, дыхание ее сделалось слабым и тихим. Клоунесса, заметно волнуясь, закончила читать.

— Хочу быть Офелией. Научи. Дай мне твои цветы. Ночная рубашка белая, как и твое платье. Давай нарядим меня в Офелию.

Актриса начала снимать цветы с платья и головного убора и отдавать девочке. Та украшала распущенные русые волосы. И те цветы, что актриса сняла последними, прикрепила к белой ночной рубашке.

— Давай вместе рассказывать, начинай!

И вместе они нараспев, по строфам, прочитали весь монолог Офелии.

Девочка устала. Ночь подходила к четырём часам, и ей давно нужно было бы спать. Явная бледность залила ее щёки, а детские пухлые губки посинели.

— Давай я уложу тебя. Пора.

— А ты не уйдешь? Ты же не бросишь меня совсем одну?

— Нет. Конечно же, нет. Спою колыбельную, хочешь?

— Да.

Клоунесса запела. Девочка слабо улыбнулась и спрятала свою маленькую и холодную руку в руке клоунессы, и закрыла глаза…

— Тихо облетают листья,

Сад осенний присмирел,

На рябины спелой кисти

Месяц, как щегол, присел…

Звезд мерцающих огни

Говорят тебе: «Усни…»

Клоунесса почувствовала прикосновение и проснулась. Холодная, очень холодная ручка девочки до сих пор лежала в ее ладони.

— Спасибо, всё, больше ничего не нужно, можете идти, — сдавленно сказал мужчина. Женщина, склоняясь над девочкой, казавшейся спящей, украшенной цветами, с улыбкой, замёрзшей на бледных губах, не сдерживала рыданий.

— Что, что произошло? — клоунесса ошеломлённо смотрела то на спящую девочку, то на вернувшихся.

— Она, — мужчина кивнул в сторону девочки, — ушла, ушла… счастливой…

— Что? — клоунесса отказывалась верить.

— Мы наняли… для того чтоб, — мужчина проглотил образовавшийся в горле ком, — она была безнадежна, но не знала…

Он поднял на ноги и проводил клоунессу до дверей.

— Спасибо, что были с ней…

Медленно в колышущемся, плывущем радужными волнами тумане клоунесса пошла к лифту. Окружавший воздух сгустился, стал тягучим и полупрозрачным. Показалось, что она погружается в темную воду. Соленая вода залила глаза, нос, рот… Последний воздух с пузырьками устремился туда, где речная гладь была пронизана розовым утренним светом.

— Офелия, о, нимфа… — слова заглушил звук медленно оседающего на мраморный пол тела. Нет, это речной поток подхватил тело Офелии и понес. И понес.

___________

* У. Шекспир «Гамлет» (отрывок).