К своим знаменитым стихотворениям в прозе Иван Сергеевич Тургенев предпослал следующее предписание: «Добрый мой читатель, не пробегай этих стихотворений сподряд: тебе, вероятно, скучно станет — и книга вывалится у тебя из рук. Но читай их враздробь: сегодня одно, завтра другое, — и которое-нибудь из них, может быть, заронит тебе что-нибудь в душу».
Это был тонкий, а главное, точный психологический подход к душе читателя, большей частью не благоволящей к поэтической прозе.
Тем не менее, жанр оказался живучим, многие известные писатели с удовольствием обращались к «малой» прозе, по-разному ее называя. Так, Юрий Бондарев выпустил целую книгу так называемых «мгновений». Александр Солженицын нашел для них весьма оригинальное название — «крохотки». Фазиль Искандер назвал свои афористические опусы довольно конкретно — «понемногу о многом», что вполне отвечает их сути. А ведь были еще «максимы» Вовенарга, «опыты» Монтеня…
Сказанным выше я отнюдь не стремлюсь примазаться к «ликам святых»; тем не менее, полагаю, что мои невинные новеллки скорее всего примыкают к жанру эссе.
А впрочем, принимай их, как того желает твоя душа!
Есть в башкирском фольклоре произведения, которые завораживают своей неуловимо-прекрасной тайной. Назову только два из них: сказание «Акхак-Кола» и баит «Сак и Сок».
«Акхак-Кола» означает «Саврасая кобыла». Еще жеребенком та саврасая кобыла ушибла ногу, и навсегда осталась хромой. В табун ее не пускали — держали при дворе. Но она взбунтовалась и, вырвавшись однажды на волю, увела с собой весь табун. И тогда хозяин вместе со своим работником Карагулом пустились в погоню за табуном. В пути хозяина-барчука встречают красивые девушки, соблазняя его остаться с ними. Но в нем играет байская кровь, и он отвечает одной из рабынь высокомерно:
К просьбе рабыни я не снизойду,
Сбитый рабыней кумыс не попью,
В поставленный ею шатер не войду
И в постель ее не упаду.
Однако слова барчука рабыню не обижают и не оскорбляют. Напротив, она провожает его в дорогу и желает ему доброго пути. И тут — первое таинство: саврасая кобыла, уводящая за собой табун, как бы видит и слышит все это в своем подсознании, и рассказывает о виденном и слышанном своим четвероногим спутникам, хотя могла бы и промолчать. Те чуют опасность и корят ее разными словами:
Это ведь ты нас сбила с пути,
Разобщила, заставив уйти,
На свою голову, старая крыса!
Тогда Акхак-Кола советует им бежать не к барчуку, а к рабу Карагулу, зная, что бесправный человек лучше поймет их беду. Байский сын понял, что именно Акхак-Кола делает все против него, и начинает ее преследовать, забыв о табуне. Догнав, упрекает ее во всех грехах, на что та отвечает с достоинством:
И весною ты ездишь на мне,
Осенью тоже ездишь на мне,
К колу привязываешь меня,
Пересчитываешь ребра, браня…
Тогда байский сын стал ее уговаривать вернуться с табуном домой, на что та отвечает: «Вернемся, если перестанешь над нами измываться». И байский сын отвечает ей согласием.
«Съешь землю и поклянись», — сказала кобыла, и байский сын сделал, как она просила. Тогда Саврасая кобыла призвала табун и уговорила возвратиться к хозяину. И в этот момент тот выстрелил в нее из лука, стрела «вошла ей возле хвоста и вылетела в ухо».
«Тогда Акхак-Кола лягнула своего бессердечного хозяина, и тот тут же умер, потому что нарушил свою клятву».
Какие лаконизм и четкость действий!
Не к этому ли во все времена призывали великие классики литературы?!
В сказании «Акхак-Кола» я вижу что-то от Гоголя, от его «параллельного» перевернутого мира. Например, в его изумительном рассказе «Коляска». Будь я режиссером, непременно попробовал бы инсценировать (а может, даже не инсценировать, а сразу поставить!) эту вещь, использовав какие-то особые новаторские приемы. Ведь поставил же Товстоногов «Холстомера» Л. Толстого. Конечно, решающую роль тут сыграло гениальное мастерство артиста Евгения Лебедева.
Он имеет свою, очень своеобразную, рвущую душу мелодию. Недаром наши предки, слушая этот мелодический баит, проливали слезы. Тайна баита — в его простом, на первый взгляд, но глубоко философском смысле. Мать за провинность проклинает своих детей — Сака и Сока. Проклятие оборачивается жуткой трагедией — дети превращаются в птиц, которым не дано вновь стать людьми. Они безумно тоскуют по родителям, летают вокруг своего дома, но не могут обрести прежнего облика.
Не меньше детей-птиц тоскуют по ним родители. Но такова уж сила материнского проклятия, что никакие раскаяния и мольбы не могут вернуть родных детей в их человеческом облике.
Помимо философского аспекта, мне тут видится аспект воспитательный. Назидательный — в лучшем смысле этого слова.
Я не раз задавался вопросом: почему народные песни (сейчас я имею в виду прежде всего башкирские, хотя, как мне кажется, это касается песен и музыки любого народа) никогда не надоедают, тогда как даже поначалу восторженно встреченные песни композиторов (как профессиональных, так и самодеятельных) в какой-то момент перестают волновать, а затем и вовсе забываются?
Ответ непрост, и здесь могут иметь место разные варианты. Я выскажу одно из своих соображений на сей счет.
Ни один мыслящий человек, как и уважающий себя народ, не может существовать без своей истории, какой бы причудливой и парадоксальной она ни была. Ведь далеко не каждая народная история исполнена столь кровавых, трагических коллизий, как башкирская! И чем дальше углубляешься в эту историю, чем больше её познаешь, тем большая гордость, гражданское прозрение и озарение охватывают твое сердце и сознание, тем сильнее хочется быть причастным к истории своего народа, родной земли. Песни — самая действенная сила истории, ее боли и духа. Даже для тех, кто от рождения лишен музыкального слуха, чувства поэзии, сиюминутные «шедевры» никак не связаны с прошлой судьбой народа, и ветер Вечности легко, как листья осени, уносит их в незримые дали человеческого существования.
«Истоки», № 28 (380), 14 июля 2004. С. 15
Продолжение следует…