Новеллы. Часть первая

К своим знаменитым стихотворениям в прозе Иван Сергеевич Тургенев предпослал следующее предписание: «Добрый мой читатель, не пробегай этих стихотворений сподряд: тебе, вероятно, скучно станет — и книга вывалится у тебя из рук. Но читай их враздробь: сегодня одно, завтра другое, — и которое-нибудь из них, может быть, заронит тебе что-нибудь в душу».

Это был тонкий, а главное, точный психологический подход к душе читателя, большей частью не благоволящей к поэтической прозе.

Тем не менее, жанр оказался живучим, многие известные писатели с удовольствием обращались к «малой» прозе, по-разному ее называя. Так, Юрий Бондарев выпустил целую книгу так называемых «мгновений». Александр Солженицын нашел для них весьма оригинальное название — «крохотки». Фазиль Искандер назвал свои афористические опусы довольно конкретно — «понемногу о многом», что вполне отвечает их сути. А ведь были еще «максимы» Вовенарга, «опыты» Монтеня…

Сказанным выше я отнюдь не стремлюсь примазаться к «ликам святых»; тем не менее, полагаю, что мои невинные новеллки скорее всего примыкают к жанру эссе.

А впрочем, принимай их, как того желает твоя душа!

Завораживающая тайна

Есть в башкирском фольклоре произведения, которые завораживают своей неуловимо-прекрасной тайной. Назову только два из них: сказание «Акхак-Кола» и баит «Сак и Сок».

«Акхак-Кола» означает «Саврасая кобыла». Еще жеребенком та саврасая кобыла ушибла ногу, и навсегда осталась хромой. В табун ее не пускали — держали при дворе. Но она взбунтовалась и, вырвавшись однажды на волю, увела с собой весь табун. И тогда хозяин вместе со своим работником Карагулом пустились в погоню за табуном. В пути хозяина-барчука встречают красивые девушки, соблазняя его остаться с ними. Но в нем играет байская кровь, и он отвечает одной из рабынь высокомерно:

К просьбе рабыни я не снизойду,

Сбитый рабыней кумыс не попью,

В поставленный ею шатер не войду

И в постель ее не упаду.

Однако слова барчука рабыню не обижают и не оскорбляют. Напротив, она провожает его в дорогу и желает ему доброго пути. И тут — первое таинство: саврасая кобыла, уводящая за собой табун, как бы видит и слышит все это в своем подсознании, и рассказывает о виденном и слышанном своим четвероногим спутникам, хотя могла бы и промолчать. Те чуют опасность и корят ее разными словами:

Это ведь ты нас сбила с пути,

Разобщила, заставив уйти,

На свою голову, старая крыса!

Тогда Акхак-Кола советует им бежать не к барчуку, а к рабу Карагулу, зная, что бесправный человек лучше поймет их беду. Байский сын понял, что именно Акхак-Кола делает все против него, и начинает ее преследовать, забыв о табуне. Догнав, упрекает ее во всех грехах, на что та отвечает с достоинством:

И весною ты ездишь на мне,

Осенью тоже ездишь на мне,

К колу привязываешь меня,

Пересчитываешь ребра, браня…

Тогда байский сын стал ее уговаривать вернуться с табуном домой, на что та отвечает: «Вернемся, если перестанешь над нами измываться». И байский сын отвечает ей согласием.

«Съешь землю и поклянись», — сказала кобыла, и байский сын сделал, как она просила. Тогда Саврасая кобыла призвала табун и уговорила возвратиться к хозяину. И в этот момент тот выстрелил в нее из лука, стрела «вошла ей возле хвоста и вылетела в ухо».

«Тогда Акхак-Кола лягнула своего бессердечного хозяина, и тот тут же умер, потому что нарушил свою клятву».

Какие лаконизм и четкость действий!

Не к этому ли во все времена призывали великие классики литературы?!

В сказании «Акхак-Кола» я вижу что-то от Гоголя, от его «параллельного» перевернутого мира. Например, в его изумительном рассказе «Коляска». Будь я режиссером, непременно попробовал бы инсценировать (а может, даже не инсценировать, а сразу поставить!) эту вещь, использовав какие-то особые новаторские приемы. Ведь поставил же Товстоногов «Холстомера» Л. Толстого. Конечно, решающую роль тут сыграло гениальное мастерство артиста Евгения Лебедева.

Баит «Сак и Сок»

Он имеет свою, очень своеобразную, рвущую душу мелодию. Недаром наши предки, слушая этот мелодический баит, проливали слезы. Тайна баита — в его простом, на первый взгляд, но глубоко философском смысле. Мать за провинность проклинает своих детей — Сака и Сока. Проклятие оборачивается жуткой трагедией — дети превращаются в птиц, которым не дано вновь стать людьми. Они безумно тоскуют по родителям, летают вокруг своего дома, но не могут обрести прежнего облика.

Не меньше детей-птиц тоскуют по ним родители. Но такова уж сила материнского проклятия, что никакие раскаяния и мольбы не могут вернуть родных детей в их человеческом облике.

Помимо философского аспекта, мне тут видится аспект воспитательный. Назидательный — в лучшем смысле этого слова.

Песня — душа истории

Я не раз задавался вопросом: почему народные песни (сейчас я имею в виду прежде всего башкирские, хотя, как мне кажется, это касается песен и музыки любого народа) никогда не надоедают, тогда как даже поначалу восторженно встреченные песни композиторов (как профессиональных, так и самодеятельных) в какой-то момент перестают волновать, а затем и вовсе забываются?

Ответ непрост, и здесь могут иметь место разные варианты. Я выскажу одно из своих соображений на сей счет.

Ни один мыслящий человек, как и уважающий себя народ, не может существовать без своей истории, какой бы причудливой и парадоксальной она ни была. Ведь далеко не каждая народная история исполнена столь кровавых, трагических коллизий, как башкирская! И чем дальше углубляешься в эту историю, чем больше её познаешь, тем большая гордость, гражданское прозрение и озарение охватывают твое сердце и сознание, тем сильнее хочется быть причастным к истории своего народа, родной земли. Песни — самая действенная сила истории, ее боли и духа. Даже для тех, кто от рождения лишен музыкального слуха, чувства поэзии, сиюминутные «шедевры» никак не связаны с прошлой судьбой народа, и ветер Вечности легко, как листья осени, уносит их в незримые дали человеческого существования.

«Истоки», № 28 (380), 14 июля 2004. С. 15

Продолжение следует…