Окрыление

Июньским днем пассажирский пароход «Ост» приближался к конечному пункту своего маршрута – губернскому городу Уфа в ощущении надвигающегося дождя.

– Володя, иди, оденься, что это ты словно мальчуган в рубашечке. Ветер усиливается, не хватало, чтобы простыл, – обратилась дама к молодому человеку лет тридцати, уже украшенному лысиной и реденькой рыжеватой бородкой.

– Да, мамочка, конечно, – послушно ответил мужчина, но не двинулся с места. Его монгольского разреза глаза что-то упорно высматривали на крутояре надвигающегося берега, словно он желал вобрать в себя этот маленький провинциальный городок на всю жизнь.

Владимир Ульянов приехал в Уфу впервые в феврале 1900 года. Для полиции, неусыпно надзирающей за отбывшим срок ссылки молодым революционером, он прибыл для определения на жительство своей жены – Надежды Крупской. Но во внутреннем кармане пиджака хранилась истинная причина – письмо бывшей народоволки Четверговой, владелицы книжного магазина.

«Дорогой Володенька! У меня хранится книга, переданная от вашего ровесника из Казани! Прошу Вас при первой же возможности забрать ее…»

Опытная революционерка имела в виду какую-то посылку от погибшего в ссылке Николая Федосеева, видного молодого теоретика, основателя первых марксистских кружков в Поволжье.

Чуть ли не с вокзала Владимир отправился в книжный магазин. Мария Павловна была еще бодра, но годы уже укатали капитанскую вдову.

– Володенька, мне передали тетради Коленьки Федосеева, где-то через год после его кончины, – по-матерински тепло начала Четвергова. – Он завещал передать тетради одному из трех молодых людей, в том числе и тебе. Вот его письмецо.

Ульянов впился в клочок бумаги, явно написанный «на коленке».

«В ссылке в знак протеста против клеветы Л. я голодал и требовал собрания. Ослаб, начались видения. Обдумывал. Все это записал. Я видел путь социальной революции! Если в Европе она не случится, то Россия – вот возможность пролетариям вырваться. Маркс не ошибался, просто темпы развития России, ее ресурсы выводят на роль локомотива мировой революции. Обоснование в тетрадях.

Слабею, не успеваю записывать. Прощайте, товарищи, надеюсь, не зря…»

Владимир безотчетно опустил руку с листком на стол, а другой резко схватил себя за лоб.

– Правильно, а я голову ломаю: как сразу во всей Европе! – зашептал еле слышно молодой марксист.

Если такое открытие в письме, то что же в тетрадях?

– Давайте скорее тетради, дорогая, уважаемая Мария Павловна, – запальчиво прохрипел он, умоляюще протянув руку с письмом.

Вдова выпрямилась на стуле:

– Владимир, тут такое дело. Я старею, надо подумать о переезде, не век же мне в этой дыре прозябать. В общем, за тетради я прошу тысячу рублей, Вы меня понимаете?

Марксист оцепенел от неожиданности.

– Мария Павловна, Вы же боролись за революцию, в тетрадях может быть бесценное для всех! И откуда я возьму такую сумму? Да нет, Вы шутите, наверное, да Вы и права не имеете…

– Для меня это единственный шанс, понимаете. А тетради, вижу, больших денег стоят, может быть, я и продешевлю. Но знаю, что у революционеров вша на аркане. И, в конце концов, еще двое есть, может, другим предложу.

Владимира бросило в жар от мысли, что тетради будут упущены:

– Хорошо, Мария Павловна, я постараюсь, но кроме меня – никому! Договорились?

– Что ж, можно и так, но раз только Вам – нужен залог, 500 рублей, – отрезала вымогательница.

– Нет у меня сейчас и сотни лишней! – скрипнул зубами Ульянов. – Но я буду искать.

За заветными тетрадями летом того же года марксист ехал с матерью, которая, продав кое-что из имущества, готова была дать деньги на святое дело революции – свержение ненавистного самодержавия, загубившего ее первенца, Сашеньку.

В книжный магазин вдова статского генерала Ульянова вошла с гордо поднятой головой, прямой спиной. Капитанская вдова сразу признала Владимира, а с его матерью знакома не была.

Кликнула прислуге подать чаю и радушно пригласила в комнаты. Владимир представил дам.

– Мы с Володей привезли деньги, – отпив из вежливости глоток душистого напитка, Мария Александровна выложила на стол пухлую пачку ассигнаций.

Четвергова проворно пересчитала денежные знаки и вдруг положила их на стол.

– Что еще не так? – чуть повысив тон, спросила возмущенная Мария Александровна.

– Простите меня, товарищи! Не по своей воле я это представление устроила. Деньги заберите и дайте мне слово, что используете их на дело революции! Последняя воля Коленьки Федосеева. Трех он выбрал: кто вперед деньги раздобудет, тому и тетради! Революция питается не только идеями, но и деньгами.

Ульяновы допили из вежливости чай, но разговор не клеился, и вскоре они удалились с неприятным осадком на душе, но зато с тетрадями.

Владимир по приходе в их временное пристанище без промедления стал изучать записи Федосеева, а Мария Александровна прилегла отдохнуть и проспала до следующего утра.

На пролетке втроем доехали до обрывистого берега Белой, полюбовались лодками на летней реке, лугами до горизонта.

– Мамочка, мы с Наденькой прочитали внимательно все в тетрадях и крайне благодарны за твою бесценную помощь. – Владимир тепло смотрел, голос выдавал волнение и признательность.

Усмехнулась недобро Мария Александровна:

– Ты мне главное, Володенька, скажи: что там про помазанника божьего прописано? Коль скоро его Всевышний к себе приберет?

– Про это мало сказано: что у царя с головы корону сняли, а про смерть ничего. Тут другое главное: Николай Евграфович Федосеев считал, что лидеру революции надо в России все дело заворачивать, но готовить себе преемников. Слишком возможна гибель от охранки или от конкурентов.

Но я пойду другим путем: до поры, до времени главные умы революции должны действовать за границей. Благослови, мамочка, нам с Надей необходимо покинуть Россию, а здесь будем создавать газеты, партию. Мы теперь как птицы, обрели крылья, лететь надо. Вот с этого берега и взлетим!