Разница во времени
— Как ты успеваешь за день написать так много? — спросил Жуковский у Пушкина.
— А ты когда обедаешь?
— Примерно в час пополудни.
— Вот видишь.
— А ты?
— В пять часов.
— А какое это имеет значение?
— Как какое? Разве ты не видишь, какая большая разница во времени?
— Но ведь я и после обеда тоже пишу.
— Какое же может быть писание после обеда? После обеда, на сытый желудок, ничего хорошего написать невозможно, — сказал, засмеявшись, Пушкин.
Как жаль
Карл Брюллов был человеком необыкновенно остроумным. Его остроты запоминались и потом передавались из уст в уста.
— Ваше остроумие говорит о вашем литературном даре, — сказал Брюллову Пушкин. — Как жаль, что вы не стали писателем.
— Если бы я стал писателем, то я бы писал только о художниках.
— А ваше умение всех передразнивать говорит о вашем актерском даре, — сказал Брюллову Пушкин. — Как жаль, что вы не стали артистом.
— Если бы я стал артистом, то я бы играл на сцене только художников.
— Но ведь у вас столько и других дарований. Как жаль, что вы не стали…
— Но ведь и вы, — перебил Пушкина Брюллов, — но ведь и вы могли бы стать несравненным поэтом.
— Как? — удивился Пушкин.
— Да, вы поэт прекрасный. Но ведь вы могли бы стать не просто прекрасным поэтом, а самим Пушкиным!
Пушкин таким поворотом разговора был несколько ошарашен. Но не обиделся. Он засмеялся. Пушкин шутки понимал.
Пробелы
— Почему ты не любишь посещать балы? — спросил у Пушкина граф Виельгорский.
— Да некогда все. Восполняю пробелы проклятого своего воспитания.
— Какие пробелы? Пробелы в танцевании, что ли?
— Нет. В танцевании у меня больших пробелов нет. В лицейском аттестате мои успехи в танцевании были признаны отличными.
— А какие же тогда пробелы?
— В знании русского языка.
— А какими были признаны твои успехи в русском языке?
— Мои успехи в русском языке были признаны там посредственными, — сказал Пушкин.
Да просто…
Анна Керн прочла своему знакомому стихи, которые посвятил ей брат Пушкина, Лев Пушкин.
— Неплохо, — сказал знакомый. — Но рифмовать слово «вас» со словом «нас»… Нет уж, извините. Небось, братец его, Александр Сергеевич, так рифмовать не стал бы.
— Почему не стал бы? Я, между прочим, читала это стихотворение и самому Александру Сергеевичу. И оно ему очень понравилось.
— Ну раз сам Пушкин одобрил, то конечно…
— И, значит, Пушкин тоже мог бы рифмовать «вас» и «нас»?
— Думаю, что не мог бы.
— Почему?
— Да просто духу бы у него не хватило.
Зато знает другое
— Я слышала, — сказала Анна Керн Пушкину, — что Баратынский так несилен в грамматике, что однажды спросил у Дельвига: «А что такое родительный падеж?»
— А что тут удивительного? — сказал Пушкин. — Он не знает, что такое родительный падеж, зато знает, как пишутся прекрасные стихи.
— Но все-таки…
— А есть ведь еще и такие поэты, не менее прекрасные, чем Баратынский, которые знают, что такое падеж родительный, зато не знают, наоборот, другого.
— Чего?
— Не знают, что такое падеж, — сказал, засмеявшись, Пушкин.
Чем так спрашивать
«Хотел бы посотрудничать в вашем журнале «Современник»», — писал один начинающий автор Пушкину. — Хотел бы давать вам и стихи, и прозу. Но для начала объясните мне, пожалуйста, чем проза отличается от стихов».
Пушкин ответил: «Различие между стихами и прозой очень простое: проза пишется прозой, а стихи пишутся стихами».
Автор написал второе письмо: «Из вашего объяснения я ничего не понял. Чем так объяснять, так лучше уж ничего не объяснять».
Пушкин ответил: «Так ведь и я из вашего вопроса тоже ничего не понял. Чем так спрашивать, так лучше уж ничего не спрашивать».
По достоинству
«Посылаю вам свое стихотворение, — писал Пушкину начинающий автор, — и прошу его напечатать в вашем журнале „Современник“. Я слышал, что вам за ваши стихи издатели платят по десять рублей за строчку. Хотелось бы, чтобы и мои стихи были оценены по достоинству».
Пушкин ответил: «Я бы напечатал ваши стихи, но денег, которых они заслуживают, у меня просто нету».
Начинающий автор написал второе письмо: «Заплатите за стихи так, как позволяют ваши возможности».
Пушкин ответил: «Дело в том, что денег, какие я хотел бы заплатить за ваши стихи, нет не только у меня, — их нет вообще ни у кого на свете».
Вот видишь
Пушкин в очередной раз спорил с Вяземским. В конце концов выяснилось, что Пушкин проспорил.
— Вот видишь, — сказал Вяземский, — ты, Пушкин, не прав.
— Я бы так не сказал, — ответил Пушкин.
— А как бы ты сказал?
— Я бы сказал так: ты, Вяземский, прав.
— Ну раз я прав, то, значит, ты не прав.
— Ну нет. До этого еще далеко! — сказал Пушкин.
Похвала Пушкина
Александр Орлов подарил Пушкину свою книгу. Встретив Пушкина, который прогуливался с Жуковским по Летнему саду, Орлов спросил:
— Ну как моя книга?
— Превосходная книга, — ответил Пушкин. — Просто замечательная.
Когда Орлов отошел, Жуковский спросил у Пушкина:
— Что, у Орлова действительно превосходная книга?
— Книга у него просто ужасная.
— А почему ты ее похвалил?
— А что я должен был ему сказать?
— Сказал бы, что книга плохая.
— А какой толк был бы от моих слов?
— Расточителен ты в своих похвалах. Не понимаешь того, что похвала Пушкина — это все-таки похвала Пушкина.
— Книга эта настолько ужасна, что ей не поможет даже и похвала Пушкина, — сказал, засмеявшись, Пушкин.
Расчистить дорогу
— Хочу издавать политическую газету, — сказал Пушкин Жуковскому.
— Зачем тебе это нужно?
— Хочу расчистить дорогу для своих стихов.
— Дорогу для своих стихов? Да твои стихи могут расчистить дорогу для какой угодно газеты.
— Для какой угодно. Кроме, конечно, той, которую собираешься издавать ты, — улыбнулся Жуковский.
Вот об этом
— Я перестаю быть Пушкиным, — сказал Пушкин Жуковскому.
— Почему?
— Мой «Борис Годунов», мои «Повести Белкина» не имеют успеха. Не говоря уже о новых стихах.
— Ты ошибаешься. Ты все больше и больше становишься Пушкиным.
— Не хочу становиться все больше и больше Пушкиным. Хочу быть все тем же Пушкиным.
— Тогда пиши новый «Бахчисарайский фонтан».
— Я его даже перечитыватъ-то стыжусь.
— Тогда не пиши ничего.
— Об этом и помыслить невозможно.
— Тогда что же тебе нужно делать?
— Вот об этом я тебя и спрашиваю, — грустно сказал Пушкин.
Не надо бросаться в крайности
Павел Катенин, посылая стихи Пушкину, написал:
«Прошу судить строго. Твои подробные критические замечания для меня будут даже дороже, чем общая похвала».
Пушкин ответил: «Поступаю так, как ты просил. Вот тебе мои подробные критические замечания. А общая похвала тебя не интересует».
Катенин написал новое письмо: «Зачем же ты так буквально понял мою просьбу? Надо бы ее понять совсем наоборот». И послал Пушкину новые стихи.
Пушкин ответил: «Вот тебе положительные подробные замечания. А, в общем, мне твои стихи совсем не понравились. Пишу этот отзыв как раз в соответствии с твоими пожеланиями».
Катенин написал третье письмо: «Что же ты, Пушкин, бросаешься из крайности в крайность? Нужно просьбы, которые я высказал в первом и втором письме, объединить в одно малое. И твой отзыв о стихах должен заключать и общую оценку, и оценку частностей».
На это Пушкин ответил: «И частности мне в твоих стихах не понравились, и вообще эти твои стихи никуда не годятся».
Личное знакомство
В редакции журнала «Библиотека для чтения» Пушкин сказал, что он до сих пор помнит, как один анонимный рецензент очень верно оценил его поэму «Бахчисарайский фонтан». Сидевший за столом человек сказал:
— Так это же был я.
— Очень рад узнать об этом, — сказал Пушкин. — И запомнил я еще одну рецензию, другого анонима, — о поэме «Полтава». А вот эта была совершенно никуда не годная.
— Так ведь это тоже был я, — сказал рецензент.
— Как же так? В первом случае вы предстали как по-настоящему умный человек, а во втором — как, простите…
— А вот начитался ваших «Бахчисарайских фонтанов» — и поглупел, — сказал рецензент.
Пушкин оторопел от такого неожиданного поворота дела. Но тут же нашелся. И сказал, засмеявшись:
— Прощаю вам эту выходку, потому что вижу, что ваше личное знакомство со мной вновь сделало вас умным и даже остроумным человеком.
Крупно похвалили
— Тебя в одном журнале крупно похвалили, — сказал Гоголь Кукольнику.
— Что там написали?
— Там дали список самых великих нынешних поэтов. Список получился короткий: Пушкин и Кукольник.
— Не рад я такой похвале.
— Почему?
— Чему же тут радоваться?
— Как — чему?
— Но я же стою в самом конце списка!
«Истоки», № 24 (190), декабрь 1998. С. 6–7