Ностальжи

Действительно, откуда мы, в Уфе, должны были знать про такое понятие как стриптиз? Или, например, что такое джук-бокс? Кстати, в последнее время их стали устанавливать потихоньку в бистро и барах Уфы. Или, что например, в Америке существуют платные автодороги – которые в России начали строить только сейчас.

Да, конечно, технологически, мы от Америки отставали очень сильно. Бросив все усилия на оборонную промышленность, в плане быта мы продолжали пребывать где-то на уровне начала двадцатого века с единственной поправкой на недоразвитое телевидение.

Но вот понятие паб-кролл было для нас достаточно знакомым и вполне доступным.

Паб-кролл – это, в переводе, ползком по барам. Когда решившие загулять люди заходят в одно заведение и напиваются там, а потом, уже в весьма хорошем состоянии, ползут до другого, и так – пока не закроются бары или пьяницы не упадут.

В конце восьмидесятых для нас, пацанов, настоящие бары, где подавали крепкие напитки, были недоступны. Они, конечно, были в Уфе, но их было мало, и таким салагам как мы, доступ туда был точно закрыт. Публика в них гуляла специфичная. В то время это были в основном кавказцы и уголовники. Времена-то стояли смутные!

Но мы и не переживали из-за этого особо. Например я вносил в понятие «уфимский паб-кролл» свой особый смысл. Для меня и моих друзей это значило – зайти для начала в буфет школы (позднее – вуза), поесть пирожков. Затем можно было следовать далее – пельменная, кафетерий, кафе-мороженое… Господи, даже и понятий таких теперь не осталось!

В одиннадцатом классе я посещал по вечерам курсы по подготовке для поступления в БГУ. Они были назначены на семь вечера, до их начала у меня была уйма свободного времени, и я, как правило, фланировал по центру города. Я всегда любил гулять по любимым улицам, где провел свое раннее детство – Ленина, Коммунистическая, Карла Маркса… Гуляя по улице Ленина, я, как правило, обязательно заглядывал либо в кафетерий, стоявший тогда как раз напротив будущего Гостиного двора, либо в кафе «Экспресс», находившийся чуть ниже Главпочтампта и ресторана «Уфа». Гуляя по Коммунистической, можно было зайти в кулинарию «Домовая кухня» и полакомиться обалденной выпечкой, аромат которой распространялся на всю улицу. Там же находился кинотеатр имени Матросова, где можно было купить великолепное мороженое. За двадцать копеек можно было увидеть настоящее по тем временам чудо: дяденька-мороженщик (именно, дяденька, а не тетенька, настоящий анахронизм!) ставил на весы хрустящий и поджаристый вафельный стаканчик (пустой, заметьте!) и начинал щедро набивать его пломбиром из металлической бочки. Получалось обычно всегда с горкой – ибо обычный и унылый пломбир в киосках и магазинах весил сто грамм, а в «Матросова» полагались двести! В Уфе, лишенной уж как лет десять «Эскимо» и прочих мороженных деликатесов, эвакуировавшихся в Москву, это действительно было настоящим чудом. Увы, где-то в начале девяностых это чудо исчезло, а напротив закрывшегося, к сожалению навсегда, кинотеатра, открыли кафе-мороженое «Баскин-Роббинс». Цены в нем конечно же, были астрономические, да и глядя на ядовитые цвета шариков мороженого, всякое желание пропадало…

Так вот все постепенно и пропадало. Видимо, застрял я душой в восьмидесятых! Так хочу еще раз пройтись по Карла Маркса и зайти в кафетерий, съесть булочку с колбасой старого образца, запить ее душистым кофе! Хочу снова оказаться школьником и пойти в кинотеатр Матросова, купить пломбир у дяденьки-мороженщика и, поедая его, с замиранием сердца смотреть «Балладу о доблестном рыцаре Айвенго»! Хочу, чтобы на месте тупых и бездушных бутиков в доме моего детства опять находился «Детский мир» и я, зайдя в него, увидел бы пластмассовых индейцев или пиратов. Бегу домой – а родители на работе. Не беда! На кухне – десять пустых молочных бутылок и штук пятнадцать банок из-под сметаны. Один поход до универсама к пункту приема стеклопосуды. Вот тебе и два пятьдесят! Индейцы в кармане! Зови друзей со двора или со школы и играй сколько влезет!

Индейцы, кстати, отличались свойством не тонуть в ванне. Хорошо плавали и пластмассовые пираты. А вот негры почему-то тонули, поэтому каждое кораблекрушение невольничьего корабля заканчивалось для пиратов убытками. Помнится, было нам уже лет по пятнадцать. У многих из нас уже пробивались усы, некоторые из нас начинали покуривать. И с девочками начались совсем другие отношения. В восьмом классе мы все – даже самые отъявленные отморозки, почему-то прекратили играть с ними в детские зажималки. Да и девочки уже стали другие – стали пользоваться косметикой, носить чулки и туфли на каблуках, делать модные прически… Начиналась эпоха ранних романов и первых серьезных отношений. А тут в «Детский мир» взяли и завезли особенно клевых пиратов. До этого такие пираты были в дефиците. Их обычно привозили папы из Москвы. Один Джон Сильвер с попугаем на плече, к примеру, шел на нашем мальчишечьем черном рынке за одного Чингачгука и одного Соколиного Глаза. Если вы уже забыли, то напомню. Чингачгук был с копьем и в перьях, важно поднимавший руку, а Соколиный Глаз – полуголый, с одиноким пером в волосах и целился из длинного ружья. Как правило, это ружье очень быстро ломалось, и у героя в руках оказывался какой-то сомнительный для Дикого Запада кулацкий обрез. А тут – пожалуйста, вам! Пираты, да еще какие шикарные!

Привозимые из Москвы пираты, обмениваемые по курсу к индейцам один к двум, были синего цвета. Индейцы были почему-то коричневые. Не баловала советских детей родная легонькая промышленность!

Я зашел в «Детский мир», чтобы присмотреть братишке машинку, которую ему обещал за послушание. Приходилось постоянно стимулировать своего братца, используя методы кнута и пряника. И… замер. Пираты! Вожделенные пираты!

Господи! Я же уже большой мальчик, у меня лезут усы, у меня каждую ночь поллюция. У меня даже есть девушка, мы ходим с ней под ручку и даже иногда целуемся. Все реально. А тут – пираты! И не какого-то синего цвета – а в полном боевом окрасе! Банданы на головах – белые, сабли – желтые, кафтаны – красные! И попугай у Сильвера на плече – зеленый, как в песенке, которую Яна Поплавская пела голосом Оли Рождественской! И стоил каждый такой чудесный экземпляр, американская мечта моих десяти-одиннадцати лет – всего-то каких пятнадцать копеек!

Я сглотнул. Оглянулся по сторонам, хотя никто на меня не обращал внимания.

«Я покупаю их своему братишке! – занялся я самообманом. – У него скоро день рождения, и это будет гораздо лучшим подарком, чем какая-то машинка!». В кармане лежали полтора рубля. Полный комплект пиратского счастья!

– Мне, пожалуйста, комплект вот этих вот… – тут я запнулся и покраснел.

– Пиратов хочешь? – хитро улыбнулась продавщица.

– У братишки день рождения! – пробормотал я, отдавая деньги и воровато засовывая в школьную сумку вожделенные фигурки. Продавщица понимающе ухмылялась.

На самом-то деле до дня рождения братца было еще далековато. Поэтому я не стал показывать ему будущий подарок, и дождавшись когда он уснет, всю ночь, пока не заснул сам, игрался со своими сокровищами как маленький. Конечно, это чудо случилось из-за того, что открыли кооперативы, которые стали осуществлять глупые людские мечты. Именно в этот период появилась в свободной продаже женская косметика, всякие там пластмассовые серьги и прочая ерунда. Ну не может человек прожить без игрушек и побрякушек – куда от этого деться? В слишком серьезном государстве людей этим всем попросту обделяли. А людям это необходимо, чтобы испытать простые и незамысловатые дикарские радости!

На следующий день, сам не зная почему, я забрал свои сокровища в школу. За партой, параллельной моей, в соседнем ряду, сидел Эдик. Рядом нас не сажали, во избежание болтовни. Но ведь был визуальный контакт! В особенно скучный момент математики, я показал ему пирата. Тихонько, чтобы никто не видел. Никто и не увидел, кроме него, поскольку прочие корпели над списыванием с доски унылых алгебраических формул. Но я знал, что Эдик этого делать точно не будет, ибо, как и я, ненавидит нашу математичку всеми фибрами души. Показал так – наудачу. Я думал, что он покрутит пальцем у виска – мол, что в детство впал? И увидел, как у него загорелись восторгом глаза.

Сотовых телефонов тогда еще не было и в помине. Но мы писали друг другу записки, которые успешно заменяли нам SMS. Целый день эти записки летали по классу, и учителя тщетно боролись с этой бедой. Нынешним тинэйджерам куда легче.

«Где купил?» – гласила записка, отправленная мне.

«В детском мире, у меня, на Зорге». – ответил я.

К концу уроков я был завален записками и деньгами. Все мои одноклассники, жившие на Комсомольской (я ходил в школу не по месту жительства), сделали мне заказ на пиратов. Пользуясь своей территориальной близостью к сокровищнице, я стал делать бизнес. Я согласился купить пиратов всем на условиях, что с каждой покупки поимею одного пирата в личную собственность. Я стал банкиром. В моей личной коллекции теперь было три Сильвера, два Флинта, пара-тройка Билли Бонсов, несколько Бен Ганнов и всякие клоны второстепенных персонажей Стивенсона. Я, кстати, наверное, скупил тогда все комплекты пиратов, имевшиеся в продаже. Кооператоры, видимо, были очень рады своему коммерческому успеху!

В итоге, когда пиратами обзавелись почти все мои одноклассники, я решил устроить гулянку. Я позвал всех обладателей пиратов к себе в гости.

Стояло прекрасное майское утро. Мы сбежали из школы и собрались у меня дома. Мы наполнили ванну, быстро стачали из подручных материалов всяческие плавучие средства, погрузили на них нашу пиратскую армию, для кучи разбавив их индейцами и неграми-рабами, и устроили морскую баталию! В самый разгар нашего собственного фильма про пиратов Карибского моря, на обед пришел мой папа. Заглянув к нам в ванну, он искренне рассмеялся.

– Ну, детишки! – развел он руками, и пошел есть. А мы, наплевав на все, продолжали свою игру. Тогда мой папа не относился к жизни так серьезно и вполне понимал нас. В конце концов, ему в детстве отрубили палец во время игры! Потому что послевоенные дети делали свои игрушки из дерева с помощью топора. Поэтому фраза – деревянные игрушки, тяжелое детство – не пустой анекдот.