Желтый пакет. Часть первая

Заседания «Фантасофии» проходили в планетарии – крохотном, с яйцеобразным синим куполом, здании. Местное астрономическое сообщество уже несколько лет грезило о перестройке планетария. Чтобы в Уфе было «не хуже, чем в Казани». Но денег хватило только на новые кресла в зале.

Но подобное положение вещей ничуть не смущало фантасофов. Каждый говорил о чем угодно. Приходили экзальтированные девушки бальзаковского и постбальзаковского возраста, пчеловоды, травники, изобретатели вечного двигателя. Читали стихи, прозу, эссе, статьи, какие-то куски или просто откровенный бред. Однако по необъяснимой причине девушки надолго не задерживались. Всех их рано или поздно заклевывала Инна Птицына.

Инне было крепко лет за шестьдесят, что не мешало ей занимать активную позицию. Ее суждения отличались апломбом и безапелляционностью. Даже нам, крепким холостякам, разменявшим кто тридцать, а кто даже сорок лет, она казалась ожившей мумией. Птицына писала детские стихи, но при этом наряжалась как распутница. Единственным намеком на ее принадлежность к сословию ученых дам служила старомодная шляпка с искусственными цветами и траурной вуалью, через которую она высокомерно взирала на нас, графоманов, недостойных ее виршей.

Особенного презрения Птицына заслужила со стороны Павла Базановского. Но этот персонаж своей колоритностью мог поспорить с кем угодно. Представьте такого несуразного, вечно с потными подмышками детину в мешковатых ворсистых трико, спортивной куртке и клетчатой кепке с огромным козырьком как у Шуры Балаганова из «Двенадцати стульев». Базановский в своей жизни ни дня не работал и в возрасте далеко за тридцать пять продолжал жить с родителями. Относясь к числу праздношатающихся, он был завсегдатаем всех местных кружков и сборищ: от собраний подпольных гробокопателей до феминистского клуба «Взбешенные Евы».

Базановский имел крайне ограниченные вкусовые пристрастия и даже в гостях не притрагивался к еде, таская с собой термос с вареной курицей и гречневой кашей. Пиво он употреблял исключительно для утоления жажды. При этом, как ни странно, но Павел неплохо зарабатывал. Испытывая неодолимую тягу к рытью в архивах, он подрядился составлять родословные. Тщеславные заказчики щедро платили за то, чтобы выяснить, были ли в их роду дворяне. Кроме того, Базановский писал в местную газету «Забельские записки» о прелюбопытных делах, случившихся в губернском городе Уфе в 18** году.

Базановский, несмотря на то, что как и я ходил к девушкам облегченного социального поведения, сохранил кристально чистую детскую душу. Он получал особенное наслаждение, пытая девиц на предмет знания ими даты начала Великой французской революции, и искренне недоумевал, когда та или иная жрица любви путала Ленина с Наполеоном. Базановский первым делом, конечно, назвал Птицыну старой ведьмой (она на самом деле ей и была), а потом, когда Инна имела наглость вручить ему для ознакомления свою рукопись, выбросил ее в первую попавшуюся урну.

Но венцом карьеры Базановского стало нападение на ответственного секретаря местной газеты «Забельские записки». Тогда-то Павел осуществил свои самые затаенные сексуальные фантазии. Секретарь, между прочим, очень симпатичная девушка, имела неосторожность придраться к содержанию его очередной, написанной по ветхим архивным материалам статьи, за что была немедленно отшлепана по филейному месту.

Придя в ужас от глубины своего нравственного падения, Павел срочно ретировался из редакции. С написанием статей про будни губернского города было покончено раз и навсегда. Но поток желающих получить доказательства своего аристократического происхождения не иссяк.

Впрочем, и Птицына оказалась не лыком шита. Она заподозрила «Забельские записки» в том, что они напечатали без разрешения ее следующий стишок:

Дождь за окном, я зонт достала,

А потом, на улицу выйдя, каблук сломала.

Редакции был предъявлен иск на сто тысяч рублей. И иск выигран в суде!

Вот какая была Инна Птицына!

Вы спросите, отчего я туда ходил? Чтобы послушать разных сумасшедших и деляг от литературы? Отнюдь.

Стояли пасмурные, но еще светлые дни в середине октября. На уфимских улицах было тепло. Молодые девушки заимели странную привычку полулежать на скамейках, выставляя свои лядвия каждому встречному поперечному. Тут же сидели и жаловались на судьбу, что их снимают разные подонки, намарафеченые барышни. И этот, почти квартал красных фонарей, располагался напротив мэрии, прямо под памятником Ленину, именуемому в просторечии «Володькой Каменным».

Но девушку с желтым пакетом я встретил далеко от планетария, в Старой Уфе, на перекрестке Карла Маркса и Коммунистической. Представьте только себе такую картину. Золотоволосая и голубоглазая, с бледным, хрупким лицом незнакомка в приталенном светло-сером пальто. Ангел, спустившийся с небес. Совершенная блондинка в центре полуазиатского города, между прочим, самого восточного города Европы! Истинная блондинка в царстве брюнеток и шатенок. Она поразила меня каким-то особым потерянным взглядом. В руках у незнакомки был ярко-желтый пакет. Он словно огромный кленовый лист, да что там, солнце, освещал коричнево-серые улицы!

К сожалению, я был страшно стеснителен. До сих пор мне сложно подойти к незнакомой понравившейся девушке и придумать какой-нибудь повод для знакомства. Говорят, что в этом случае достаточно простой шутки. Но я всегда находил подобного рода треп идиотским. С девицами особого социального поведения жутко экономишь время и нервы, совсем не лишние для людей моего рода – браминов, погруженных в осмысление тайн мироздания. Так что я на автомате прошел мимо девушки, а когда все же решил вернуться на перекресток, ее уже там не было.

И вот представьте мое ликование, когда на одном из заседаний «Фантасофии» я увидел незнакомку с перекрестка. Блондинка оказалась студенткой-заочницей философского факультета Эммой Городецкой. В отличие от большинства фантасофок, ни стихов, ни прозы она не писала, зато жутко разбиралась в таких заумных материях, что становилось страшно:

– Как отмечает Роберто Ассаджиоли, интуиция и различные формы вдохновения принадлежат области Супер-Эго. В то же время, нельзя отрицать включенность в него различного рода этических «императивов», например, стремления к человечным и героическим поступкам, в том числе к альтруизму…

Никто, включая меня, едва два-три слова понял из ее ученой речи, но вся мужская часть, включая немногих женатых фантасофов, была совершенно сражена.

– А у вас это природный цвет волос? Разве девушка может написать серьезную работу по философии? – интересовались мужчины.

– Я могу перекрасить волосы и стать брюнеткой, а вы? – парировала Эмма одной фразой.

Скоро Городецкая стала душой нашего порядком закостеневшего кружка. Ее меткие хлесткие оценки расходились как горячие пирожки и совсем не соответствовали образу девушки с потерянным взглядом.

Эмма была полна загадочности. На вопрос откуда она, отвечала:

– Из другого города.

Городецкая сразу окрестила наше общество фантасофов тепличным, наши костюмы – кладбищенскими.

Но, конечно, она не могла пройти мимо души фантасофов. Он был самым молодым из нас и даже формально не мог принадлежать к клубу вечных холостяков, поскольку только начинал свой жизненный путь. Его звали Фазылом.

Только представьте худощавого тонкого юношу с черной длинной челкой, вечно лежащей на высоком бледном лбу. Тонкий треугольный нос, с красивыми ноздрями, темно-карие влажные глаза. Тонкая шея с голубой жилкой как у трагического актера. Очки в черной пластиковой оправе. Образ довершали узкие, как будто жеванные, темные брюки, нарочно мешковатые на заднице (ох уж эта молодежная мода!), берцы, туникообразная блузка, расширяющаяся к подолу наподобие древнеегипетского одеяния.

Фазыл учился на втором курсе того же университета, что и Эмма, но только на географическом факультете. С ним всегда была гитара в чехле за плечами. Как копье у странствующего рыцаря. Фазыл говорил, что уже год как завязал с алкоголем. В отличие от нас, вечных холостяков, могущих утереть нос собеседнику разве что просроченным библиотечным абонементом, в свои неполные девятнадцать лет Фазыл мог похвастать богатой и полной реальными событиями биографией. Он не делал тайны из места своего рождения:

– Я родился в Нефтекамске. Родители хотели, чтобы я стал муллой. Сажали на коврик, заставляли читать Коран. Посмотрели бы лучше на улицу. Там люди делились на две категории: кто бьет и кого бьют. Это мне надоело, и я увлекся книжками. Стал сочинять стихи в духе Бодлера и Рембо. Эти непристойные поэты и наркоманы, дрянные мальчишки выражали суть жизни гораздо лучше, чем любой зализанный классик.

Потом, после смерти отца, мы с матерью переехали в Уфу. Я поступил в универ и стал думать, как заработать денег. Тогда мы снимали квартиру в Сипайлово. А мать как раз с работы уволили. Тут ко мне подходит один чел и спрашивает: «Тебе нужна работа? Приходи работать к нам барменом». Так я очутился в «Естествознании».

Кое-кто из наших, продвинутых холостяков, заулыбался.

– Там случайно не стриптиз танцуют?

Но Фазыл ответил предельно серьезно:

– Я вначале к танцовщицам брезгливо относился. Но потом подумал, что это – героические девушки и при этом самые обычные. Что им, целый день в «Пятерочке» за кассой стоять? А тут за четыре часа они зарабатывают больше чем за смену в магазине! К тому же, почему бы не показать свое тело, если оно красивое? Другие люди имеют право наслаждаться такой красотой. И при этом даже стриптиз – искусство.

– А вот я бы – никогда! – встряла в наш разговор Инна Птицына.

Мы все посмотрели на престарелую фантасофку в шляпке с траурной вуалью несколько подозрительно.

Но Фазыл нисколько не смутился бессовестного замечания наглой бабенки и привел аргумент:

– Знаете, вы бы так не говорили, когда были бы на месте моей матери. Наверное, у вас пенсия большая? После того как мать уволили, нам пришлось на мои деньги жить. И если бы я не зарабатывал под полсотни штук в месяц, не знаю, как бы мы прожили. И все равно эти деньги быстро уходили. А потом у моей матери обострился туберкулез костей, и она умерла. В квартире стало как-то пусто, и я переехал на Менделеева, в Зеленку, поближе к новому месту работы.

…У Фазыла оказалась широкая душа. Он никогда не отказывал фантасофам в том, чтобы устроить в его квартире вечеринку.

– Поехали ко мне в Зеленку! – стало его ключевой фразой.

Хотя микрорайон Зеленая роща был не всем по пути, никто, несмотря на поздний час, не мог отказать себе в удовольствии воспользоваться приглашением гостеприимного музыканта и заскочить туда хотя бы на час. Тем более я. Впрочем, я поспешил, написав «никто».

Было две особы, которые упорно отказывались от предложения Фазыла, даже если он делал им их лично: Эмма Городецкая и Инна Птицына. Если Эмму еще можно было понять – редкостной красоты юная блондинка-философ, задирает нос, то капризы потасканной кошелки озадачивали.

Но быстро забыв о так непохожих друг на друга гордячках, мы радостные ехали на квартиру к молодому музыканту. А там уже наши немногочисленные великовозрастные девушки накрывали стол из купленной наспех в ближайшей «Пятерочке» снеди: колбасы, кусков пластикового «Белебеевского сыра», краснодарского вина в тетрапаках, тесно уложенных в баночку шпрот.

И скоро начиналось главное – веселая суета, «общение в кулуарах». Фантасофы разбивались на группки, болтали так, что никто никого не слышал. Фазыл брал гитару и начинал играть, прерываясь только на тосты. Оказалось, вино он пьет, да еще как!

Фазыл откровенничал, говоря:

– Я презираю новое поколение музыкантов. Они не умеют играть на инструментах!

При этом он употреблял одно слово, которое, к сожалению, я так и не смог запомнить. Но очень меткое слово.

Конечно, мы не могли упустить случая и спросить у Фазыла, что он думает насчет принципиально отказывающейся посещать его вечеринки Инны Птицыной:

– Ну как тебе это недоразумение? Ведьма, а еще задирает нос, считает себя пупом земли!

Однако Фазыл удивил всех нас:

– По-моему, интересная папиросная женщина.

Базановский затрясся.

– Гы-гы-гы! А почему папиросная?

– Раньше, во времена серебряного века, продвинутые дамы курили папиросы. В общем, это обозначение женщины в возрасте, но не утерявшей хватки и повадок светской львицы.

Надо же было такому случиться, что через неделю после этого разговора, Эмма Городецкая неожиданно решила изменить свое мнение и сама подошла первой к Фазылу:

– Почему ты до сих пор меня не пригласил?

Разумеется, парень, как понятливый мальчик, не стал обвинять прекрасную блондинку в забывчивости. Он поступил гораздо лучше. Пришел в полный восторг:

– О, конечно, я с радостью приглашаю!

То ли пример Городецкой подействовал, то ли зависть к молодой девушке проснулась, но Птицына заявила:

– А даму, у которой нет возраста, уже можно игнорировать? Спасибо, я еще не вышла в тираж!

– И вас тоже приглашаю!

Продолжение следует…