Нечаянный праздник

До Нового Года оставалось несколько часов, и в квартире царила радостная и слегка бестолковая праздничная суета. Вот только шестилетняя Алина и её папа всех отвлекали. Желая понаряднее украсить ёлку, они уже успели разбить два тонких стеклянных шара – конечно же, самых больших и красивых. Мама рассердилась и отправила их к бабушке на кухню. Там они принялись давать советы по разделке и приготовлению гуся и рыбы, и вновь оказались лишними. Брат Алины, Алёша, ремонтировал гирлянду, и, конечно же, и близко не подпустил отца и сестру к лампочкам и проводам.

Словом, их прогнали гулять.

Папа с дочкой взяли лыжи и отправились в лесопосадки, благо корпуса их нового микрорайона располагались на опушке молодого леса.

Низкое позднее солнце стелило причудливые тени от сугробов и кустов.

Пушистый снег кружился в воздухе. Некоторые снежинки застревали на ресницах Алины и в бороде папы.

– Мороз и солнце – день чудесный! – декламировала румяная Алина, хотя солнышко было уже тускловатое, вечернее, и ранние сиреневые сумерки возникали между домами и в лесу.

– У-у, как хорошо, когда везде деревья и снег всё время. И Новый Год! Да, пап? А давай это… вот самой ночью придем сюда, когда Новый год совсем настанет? – вслух мечтала Алина. – Тут же тепло и близко.

И спохватилась:

– Ой, не, не надо, здесь соберутся всякие чудовища…

– Ночью? – рассеянно спрашивал папа. – Что ты! Волки, медведи, потом эти… как их, бармалеи, вурдалаки всякие. Бабы-ёги!

– Какие вурдалаки? – остановилась Алина, оглянувшись назад. – Тогда пойдём уже обратно домой. Они какие, вурдалаки твои? Ужасные?

– А-а, испугалась? – смеялся папа. – Вон, вон, смотри, один уже бежит там, сейчас за пятки начнёт хватать, ему твои валенки нипочём.

На поляне стояла пёстрая собака и приветливо вертела хвостом. Потом она вдруг визгливо тявкнула, сунула нос в снег и так побежала, вспахивая слабый наст, вздымая вокруг себя белую снежную пыль.

– Мышку ловит, – сказал папа. – Учуяла мышку под снегом, хочет изловить, играет.

– Я? Испугалась? – возмутилась Алина. – Да нисколько, ни вот столечко. Поехали ещё дальше, я запросто!

– А кикиморы, а шишиги лесные всякие косматые, косматые и с когтями вот такими? Пришельцы с других планет бывают, злые такие головастики с лягушачьими светящимися глазищами…

– Зубастики, что ли? Зелёные человечки? – улыбнулась Алина. – На тарелках летучих? Я знаю, видела в телеке сто раз.

– И маленьких таких девочек забирают к себе в космос навсегда. Они алинами питаются, да. Ага, боишься?

– Ну и что…, – уже не столь отважно говорила Алина, внимательно поглядывая то на папу, то на сумеречный лес, в синих недрах которого в самом деле кто-то таился, шмыгал и шастал. Шишиги эти несчастные лохматые сопят там, что ли?

– Тр-р-ррр, – внезапно донеслось сверху. – Дык-дык-дык!

Летающие тарелки?

– Это дятел, – сказал папа. – Смотри, какой красавец. Грудь малиновая… Шикарный!

– В Новый год все добрые, я знаю. Волки наряжаются в хороших собак, у них тоже праздник. Все друг друга смешат, а не пугают, как ты меня.

Алина надула губы.

– И никто не кусается. Карнавал называется, если хочешь знать.

– Да неужели? – деланно удивился папа. – Ну, тогда можно и попробовать прийти сюда ночью. Если все чудища добрые и карнавал.

– Поехали дальше? – радостно сказала Алина.

– Поехали, местечко подберём для ночного праздника, – сказал папа.

Лесопосадка была давняя, уже вырос хороший подлесок. Заснеженные кусты обрамляли лыжню. Не успевшие сбросить всю листву берёзы, рябины с пурпурными гроздьями ягод; тополя и клёны, унизанные густой бахромой летучек-семян. Кое-где сосенки ростом с Алину. Такой вот лес.

Опушённые сегодняшним свежим снегом маленькие ёлки напоминали детей в белых шубках, из которых они уже выросли – в рукавах и подоле шубки были малы.

Некоторые сосенки и ёлки протягивали лыжникам на своих зелёных лапах пышные снеговые пироги и булки. Алина их сшибала.

Лыжня привела на небольшую поляну.

Здесь жила ёлочная семья. Толстая елка-папа – важный такой, разлапистый. Стройная мама-ёлка и две пухленькие елочки-сестрёнки далеко друг от друга – поссорились, наверное.

На краю поляны, в низинке, тускло мерцала струящаяся тёмная вода. Облачко розового пара, подсвеченное случайным лучиком солнца, зыбилось и таяло над ней.

– Давай тут погуляем, – сказал папа, с удовольствием осматривая косогор с густо торчащими стеблями полыни и татарника, белый берег ручья, завораживающую полоску воды и розовый призрак пара над ней.

Снежинки, радужно мерцая, словно живые, гуляли в воздухе, желая создать сказочную атмосферу. Сумрак в кустарниковой поросли густел, наливался ультрамарином.

– Ау-у! – позвала невидимая за ёлками Алина. – Пап, а пап, иди сюда скорее, покажу чё-то, никогда не знаешь. Ну, скорее!

У ёлки, из-за которой возникла возбуждённая Алина, масса следов от её валенок.

Она, сияющая, приложила к губам варежку.

– Тихо… Ты присядь-ка ко мне сюда, смотри вот.

Папа присел, заглянул под ёлку. Переплетения рыжих игольчатых веточек, сучки, листья, паутина – как декорации царства Кащея Бессмертного в маленьком кукольном театре. На снегу мелкий лесной мусор: иголки, летучки-семена с клёна. Строчка рогатеньких следов лесной мышки.

– Да не туда смотришь, сюда смотри! – потянула за рукав Алина.

Она отвела в сторону ёлочную лапу, и папа увидел большой шар.

– Ба-а…, – вырвалось невольно. – Игрушка. Откуда это здесь?

На блестящей зелёной поверхности шара было написано светящимся малиновым фломастером:

“ЖДЁМ В 12 ЧАСОВ!”

– А вот Черномор, Черномор! – верещала Алина, дёргая папу за рукав. – Смотри какой, весь цветной, красивый, бородастый.

И в самом деле: на другой стороне ёлки, на ветке был пристроен самодельный игрушечный колдун из сказки Пушкина.

Фантастически ярко были раскрашены светящейся гуашью его островерхий шлем с пером, и картонный щит, и сапоги сафьяновые с загнутыми вверх носками, золотинкой позолоченные, и плащ имелся роскошный багровый с золотой оторочкой. Ватная льняная бородища длинной канителью обвивала елочную лапу. На изготовку грозный кривой меч жестяной! Бравый, сердитый, но приветливый и смешной колдун, страж вечернего предновогоднего леса. Но почему немного грустный?

– Потому что одинокий пока, – объяснила Алина. – А когда все придут сюда, всякие дети и гости, он сразу станет не одинокий и очень даже весёлый, разговорчивый. Я знаю!

Черномор пока помалкивал.

– Папа, ну давай придём сюда ночью, – канючила дочка. – Ведь вон приглашают же нас всех сюда, давай приходить. Читай сам. Здесь праздник будет!

Чья-то бесхитростная шутка понравилась папе.

И захотелось вернуться домой, сократить предстоявшее застолье, утащить всех домашних на эту потаённую поляну, к ручью, ёлкам, игрушкам, к детству и дурачеству, к затеянной кем-то нескучным игре.

Наверное, тут будет устроен большой костёр, вон какая куча хворосту приготовлена. А потом – свечи по кустам и на снегу… Бенгальские огни, ракеты, шум и гам, шампанское, смех и музыка, музыка… И алмазный блеск вечных звёзд новогодних на глубоком чёрном бархате неба.

– Алина! – с воодушевлением сказал папа. – Мы с тобой непременно придём сюда в полночь, просто обязательно.

Он был совершенно уверен, что тут соберутся весёлые и добрые люди, чтобы повеселиться в новогоднюю ночь.

– А давай никому ничего не скажем, – задыхаясь от быстрого движения и восторга обладания тайной, говорила на обратном пути Алина. – Мы им ка-ак только ска-ажем неожиданно вдруг! Как покажем эту ёлку с игрушками и Бармалеем, ой, нет, с Черномором! Вот будет здорово, да, пап? И котёнка с собой возьмём, и Алёшку.

– Это будет такой сюрприз, – поддакивал папа, сам весь в ожидании нечаянного праздника. – И свечи прихватим, и бенгальские огни. У меня ещё пять ракет есть, отличные, разноцветные.

– А хлопушки?

– Да, и хлопушки, фейерверки, серпантин…

– И кукол, всех кукол моих, у меня четыре Барби, Катька, медвежонок, они никогда в лесу не были. И бабушку, и пирог, и гуся, и газировку. И маму, и это, как его, ой, забыла…

– Лучше горячий чай в термосе, чай лучше, чтобы с малиной и лимоном.

– И шампуньское твоё, которое вот так – бух! И пена, пена!

Совсем завечерело. Усилился, густел снегопад. Два лыжника, большой и маленький, спешили домой.

Помигали и загорелись уличные фонари. Их свет стал пушистым от окружающих плафоны крупных кружащихся хлопьев.

Впереди сияли цветными переливчатыми, мигающими ёлочными огоньками оранжевые окна домов. Из форточек валил пар.

Вот из подъезда, галдя, выбежали резвиться чьи-то гости и дети, и сразу повалились с визгом и смехом в снег, в новый сугроб.

“С НАСТУПАЮЩИМ НОВЫМ ГОДОМ!” – пурпурными лампочками горели большие буквы по краю крыши.