Под флагом цвета крови и свободы. Часть пятнадцатая

В качестве своей доли Морено унесла к себе две пары крепких штанов и три холщовые рубахи подходящего размера – до того за неимением собственной одежды ей приходилось носить одолженные Джеком вещи. И этим приобретениям Эрнеста была рада не меньше, чем выданным ей собственному катлассу и двум ружьям, вместе с ее старым кортиком составлявшим теперь ее личный арсенал.

Рэдфорд спустя пару часов, когда все начинали праздновать победу, принес пришедшиеся ей впору кожаные сапоги – Эрнесте, разделившей первую добычу с новыми товарищами, этого было более чем достаточно. Однако сюрпризы на этом не кончились: когда Эрнеста, разложив по местам добычу, собралась идти в кубрик поздравить матросов, в дверь неожиданно постучали.

– Не заперто! – звонко крикнула она, про себя удивившись такой вежливости своего гостя.

Это оказался Эдвард Дойли, уже слегка пьяный, но твердо стоявший на ногах и державший в руках початую бутыль рому и еще что-то, увязанное в кусок парусины:

– Можно к вам?

– Заходите, – махнула рукой девушка, пододвигая ему второй стул. – Зачем пришли?

– Я вам выпить принес, – потряс зажатой в руке бутылкой мужчина: похоже, он был пьян заметно больше, чем казалось на первый взгляд. – В-вы же не пришли на праздник.

– Я собиралась, – с досадой проворчала Эрнеста, сворачивая в рулон лежавшие на столе бумаги. – Садитесь. Когда вы успели-то набраться?

– А, вы про это… Я не пьян, нет! Я очень ясно все осознаю! Черт, какая теперь разница – все равно утром вы меня вышвырнете… – пробормотал Дойли, ложась боком на стол. – Вы… как лучше хотите… а мне уже не помочь. Простите, что я на вас наорал сегодня... Вы прощаете?

– Прощаю, прощаю, – аккуратно забирая у него бутылку, заверила Эрнеста.

– Эй, вы что!.. Н-не надо меня... Говорю вам, я трезв!

– Ну, ну, тихо. Вам уже хватит, а я тоже имею право выпить. Не люблю я это дело в море, но в честь победы-то можно, – скривившись, она отхлебнула прямо из горлышка и выдохнула: – Эх, хорошо… Ваше здоровье!

– Спасибо, – рассеянно кивнул Дойли. Глаза его заблестели: – Я... я же подарок принес!..

Эрнеста, недоуменно взглянув на него, приняла протянутый сверток, развернула его и не смогла сдержать удивленного вздоха:

– Вот это да! Я-то уж думала, что там какая-нибудь бесполезная побрякушка… Здорово! – Она поднесла поближе к глазам один из двух подаренных пистолетов, внимательно разглядывая механизм. Дойли, пододвинувшись ближе, пояснил:

– Кремниево-ударная модель. Намного удобнее колесцовой... Вот, смотрите... отводите этот крючок сюда, ждете пару секунд, – его пальцы привычно обхватили гладкую рукоять поверх ладони девушки, – и можете стрелять.

– А заряжать так же? – с искренним любопытством спросила Эрнеста.

– Да, да, тут особых отличий нет. Только на полку м-можно сыпать меньше пороха, но, думаю, тут вы сами справитесь. На одну-две щепотки примерно, – Дойли показал пальцами нужное количество, икнул и мгновенно зажал рот ладонью.

– Спасибо, – серьезно ответила Эрнеста, принимая подарок. Поднявшись на ноги, она аккуратно положила его в сундук, достала оттуда одно из двух ружей и протянула Эдварду: – Возьмите от меня это. Так будет честнее...

– Что? Нет, нет, оно ваше, я не возьму! – возмутился тот. Эрнеста рассмеялась:

– Держите! Я, когда только его увидела, сразу подумала, что будто для вас сделано. – Эдвард все еще колебался, поэтому она вложила ружье в его руки и прибавила твердо: – Берите! Вы явно управитесь с ним лучше меня.

Когда они покинули комнату, из кубрика уже довольно ясно доносились звуки шумной попойки, и Дойли неожиданно предложил:

– Дав-вайте... не пойдем туда? К черту всех...

– Чего вы боитесь? Вы, герой сегодняшнего дня? – усмехнулась Эрнеста. – Впрочем, может, вы и правы. Пусть вахтенные тоже как следует отдохнут сегодня.

На палубе действительно было удивительно тихо и хорошо: солнце почти село, дневная жара спала, оставив приятное ощущение тепла на коже, и мягкий шелест волн вокруг корабля казался какой-то древней загадочной колыбельной. Снятые со своих ненавистных в этот час постов дозорные сперва недоуменно переглянулись, но, сообразив все, мгновенно отправились в трюм. Эрнеста в задумчивости прошлась вдоль фальшборта, поднялась на капитанский мостик и, облокотившись о штурвал, с тоской посмотрела на все еще покачивающийся на волнах захваченный галеон.

– Капитан Рэдфорд уже решил, что будет с ним? – полюбопытствовал немного протрезвевший Эдвард, устраиваясь рядом с ней. – Я знаю, у пиратов не принято щадить своих врагов и их суда, если, конечно, нет возможности переделать их под себя, но…

– Я тоже думала об этом, – сухо отозвалась девушка, не глядя на него. – Но такие решения принимает только капитан корабля.

– Послушайте! Я, конечно, мало в этом смыслю, я не моряк, но даже я понимаю! – горячо перебил ее Дойли. – Английские и голландские суда маневренны и быстры, могут зайти почти в любой порт, но их грузоподъемность не столь велика, как у испанских, а потому тем, кто не желает лишаться груза, приходится жертвовать вооружением! А сколько пушек на борту этого галеона, сеньорита? Их ваш друг тоже намерен пустить ко дну? Судно без пушек беззащитно. Будь они у нас, нам не пришлось бы каждый раз спасаться бегством, лишь завидев на горизонте чей-либо военный корабль!

Девушка промолчала, поглаживая пальцами нагревшиеся за день рукояти штурвала, и кивнула:

– В ваших словах есть резон, но рассуждения Джека мне тоже понятны. Десяток или даже два десятка пушек не спасут нас от любого военного судна, тем более, что те редко ходят в одиночку. Захват тоже проводится в основном за счет не артиллерии, а усилий абордажной команды. Вы все еще мыслите как военный, за спиной которого есть целая страна, мистер Дойли, – в ее голосе неожиданно проскользнули печальные нотки. – Пиратов некому защитить, и они сами не имеют государства, ради которого им хотелось бы идти в бой. Разве что Тортуга, да… Да, только она, но ее не приходится защищать от испанцев – они даже не смогут подойти к ее берегам – а англичане и голландцы на нее не нападут, им нет смысла вредить своим же союзникам французам.

– Политические союзы рушатся и создаются каждый день, сеньорита, – негромко заметил Дойли. – Если англичане однажды решат напасть на Тортугу…

– Тогда их встретят не только пиратские корабли, но и солдаты французского форта, которые тоже не отдадут просто так собственность своей страны! – уверенно отрезала Эрнеста. В ее взгляде появилось уважение: – Я и не подозревала, что вы так много об этом знаете, мистер Дойли.

– И все равно осведомлен хуже вас, – проворчал Эдвард; девушка пожала плечами:

– Я родилась и выросла на Тортуге. Отец с детства объяснял мне все эти вещи.

– Он был пиратом, как и вы?

– Да, и моя мама тоже, – кивнула Эрнеста. – Когда они поженились, отец добился каперского свидетельства и стал служить в одной торговой компании – по сути, то же занятие, только законное. На Тортуге до сих пор помнят имя великого капитана Антонио Морено…

– Тогда почему ваши… товарищи решились так обойтись с его дочерью? – сгоряча выпалил Эдвард и осекся, поняв, что сказал лишнего. На смуглом лице девушки отразилась такая горечь, что на секунду ему померещились слезы в ее глазах. Но Эрнеста Морено была слеплена из другого теста: почти мгновенно овладев собой, она тихо и яростно ответила:

– Потому что он умер, и моя мама тоже. У нас не принято чтить человека за его происхождение или заслуги его предков, как у вас. Единственное, что мой отец оставил мне – это штурманские навыки и некоторые хитрости, благодаря которым я смогла в итоге выжить.

– Вы расскажете мне об этом? – негромко спросил Эдвард и, заметив ее полный удивления и негодования на подобную наглость взгляд, поспешно прибавил: – Когда-нибудь.

Эрнеста промолчала, по-прежнему очень внимательно рассматривая его лицо; затем коротко кивнула:

– Когда-нибудь…

Капитан Рэдфорд появился на палубе словно из ниоткуда, сразу же обжег их обоих любопытным взглядом и недоуменно нахмурил брови, когда Эрнеста с высоко поднятой, как всегда, головой и плотно сжатыми губами прошла мимо него, едва не задев плечом.

Эдвард, глядя на него в ответ, внезапно ощутил неловкость от того, что все еще стоял на капитанском мостике живой мишенью для на сей раз вполне заслуженных насмешек. Но Джек лишь поднялся следом за ним, встал рядом и до глумливости понимающе усмехнулся:

– Поругались?

Дойли, стиснув зубы, глядел мимо него в быстро темнеющую воду.

– Вы просто плохо ее знаете, господин подполковник, – с видом крайней доверительности продолжал Джек. – Вы полагаете, что у нас, пиратов, нет ни гордости, ни чувства собственного достоинства. Что мы с радостью бросимся на шею первому встречному, который удостоит нас своего общества, и выложим ему всю подноготную. Что мы по определению ниже людей, ведущих так называемый честный образ жизни, и даже достойнейшие из нас…

– Нет, – голос Эдварда был тихим, еле слышным, похожим на шелест волн вокруг них, но Джек все равно умолк, повернув к нему удивленное лицо. Дойли тоже обернулся и с неожиданным достоинством, хотя и очень негромко, но без злости или страха пояснил: – Нет, капитан Рэдфорд. Это вы совсем не знаете ее.

Какое-то мгновение мужчины молча смотрели друг на друга. Словно какая-то искра пробежала между ними, и одновременно оба они не поняли даже, а кожей почувствовали простую и непреложную истину: так, как раньше, уже не будет ничего…

– Джек! – раздался вдруг звонкий окрик снизу с палубы, и упрямое, злое выражение лица капитана Рэдфорда невольно смягчилось.

– Мы здесь, Генри. Иди, иди сюда! – совсем другим тоном позвал он и, не оборачиваясь больше к Эдварду, сквозь зубы проговорил: – Вы можете быть свободны. Заодно пригласите наверх кого-нибудь из дозорных, которых вы столь неосмотрительно отпустили до конца вахты.

– Что хотел мистер Дойли? – заговорщическим шепотом спросил Генри, почти вплотную прижавшись к Рэдфорду и через его плечо наблюдая за удаляющимся подштурманом. Капитан довольно улыбнулся:

– Снова собрался защищать его? Не волнуйся, наша сеньорита Морено отлично справляется сама.

– Я знаю это, Джек, – осторожно кладя руку на сгиб его локтя, промолвил Генри. – Но мне кажется, дело вовсе не в мисс Эрнесте. Просто ты сам не хочешь причинять никому вреда.

– Ты так считаешь? – с подозрением покосился на юношу Джек. Тот кивнул:

– Конечно. Ты же капитан корабля, и никто из нас, как бы умен, талантлив или опытен он ни был, не смеет оспаривать твои приказы.

– Хорошо сказано, парень, – одобрительно кивнул Рэдфорд, совсем смягчаясь, и почти бессознательно забросил правую руку ему на плечо. Генри чуть заметно улыбнулся и шепотом прибавил:

– Ты очень добрый человек, Джек. Самый добрый из всех, кого я знаю. Ты ведь даже приказал запереть тех испанцев в трюме их корабля, потому что не желаешь им смерти…

– Ну, дружок, тут уж ты хватил! – со смехом перебил его Джек. Наклонившись вперед, он внезапно стал совершенно серьезен: – Никого из них я щадить не намерен. А отсрочку они получили по очень простой причине: я с утра забыл глянуть на календарь и только потом вспомнил, что сегодня воскресенье – значит, никого казнить нельзя. С Господом Богом, знаешь ли, лучше не шутить…

– Понятно, – тихо ответил Генри. Серьезный и печальный взгляд его был теперь прикован к темному силуэту галеона, красивое лицо, полускрытое тенью, казалось совсем юным и каким-то по-детски беззащитным – словно и впрямь перед Рэдфордом был ребенок, которому впервые объяснили значение слова «смерть». – У них ведь, конечно, тоже есть календарь?

– Как и на любом корабле, – подтвердил Джек. Генри кивнул, теснее прижимаясь к нему:

– Значит, они обречены и знают это.

Рэдфорд промолчал, лишь еще крепче обнимая плечи юноши. А затем внезапно рывком развернул его лицом к себе и спросил со сверкающими почти звериной радостью и одновременно беспечным презрением к любым правилам и условностям глазами:

– А хочешь, я завтра отпущу их всех? Сперва расскажу в подробностях, что я собирался сделать с ними, но потом объясню, что ты убедил меня отпустить их на шлюпках и дать с собой провизии и еды так, чтобы они смогли добраться до суши. И пусть эти кичливые испанцы знают, что обязаны жизнями пиратскому капитану Джеку Рэдфорду и милосердию его друга Генри Фокса! Что скажешь?

– Что такое великодушие запомнят намного лучше самых страшных казней, – с восхищением глядя на него, ответил Генри и тотчас спохватился: – Конечно, я очень хочу этого, Джек! Но ведь… Подобное не делается просто так, да? Я буду должен. Что мне нужно сделать?

– Будешь, – подтвердил капитан с веселыми искрами в темных глазах. Пару секунд картинно подумав над ответом, он шепнул: – Хочу, чтобы ты всегда оставался в моей команде. Даже если тебе предложат другое место, и оно будет казаться тебе более выгодным.

– Я… Разумеется, я всегда буду с тобой, Джек, – без колебаний ответил Генри, крепко пожимая его протянутую ладонь. – Я знаю, что из меня очень плохой пират и ужасный матрос… Но ты принял меня к себе, когда я думал, что весь мир отвернулся от меня, и я… – Он умолк, глубоко вздохнул и закончил: – Я с тобой, Джек. В твоей команде, кто бы в ней ни был помимо меня.

Мгновение Рэдфорд пристально глядел в его открытое юное лицо, затем снова расплылся в улыбке и обхватил его за плечи:

– Вот и славно. За это надо выпить. Идем-ка…

– Что? Нет, нет, Джек, я не выдержу больше! – запротестовал было тот, но Рэдфорд уверенно взял его под локоть и повел в сторону трюма:

– Надо-надо, я говорю. Ты сам сказал, что пират из тебя пока так себе, а это надо исправлять. Хороший пират должен уметь пить целую ночь напролет! Помню, я как-то раз…

Их голоса вскоре стихли, и на палубе в стремительно сгущавшихся сумерках воцарилась тишина, лишь изредка нарушаемая жалобными вскриками чаек, прорывавшимися сквозь многочисленные переборки голосами праздновавших свою победу пиратов и похрапываньем единственного забытого дозорного на самом верху грот-мачты, в «вороньем гнезде».

Продолжение следует…