Разбивая жизнь на куски. Часть первая

Аннотация:

Десять коротких эпизодов из жизни Патрика Лоуренса – человека, погрязшего в глубокой депрессии и день за днем впадающего в безграничное безумие. Его единственным утешением становятся алкоголь. Постепенно, теряя связь с внешним миром, Патрик уходит в себя, где не находит ничего, кроме бескрайней пустоши своей души. Повесть о безграничном отчаянии, непонимании и отрицании. О том, что далеко не у каждого есть предназначение в этой жизни. И о том, что не каждая мечта способна воплотится в реальность. И если Вы заядлый оптимист – прошу Вас, НЕ ЧИТАЙТЕ.

Рэндалл Грин 

Разбивая жизнь на куски… 

"Все младенцы плачут. Но я не знаю, плачут они от страданья или от радости… Думаю, что от боли… Кажется, жизнь причиняет боль с самого начала…"

(из к/ф «Похититель тел»)

Ну ничего не поделаешь - все мы здесь не в своем уме. (из м/ф 'Алиса в стране чудес')

Угроза

Психоанализ – это когда платишь 35 долларов в час, чтобы беседовать с потолком. (Роберт Орбен)

– В вашем рассказе есть хоть капля правды? – слышу я голос где-то за бортом моего сознания.

Я всматриваюсь в огромную картину, которая висит на стене, изображающую горный пейзаж. Место, куда все хотят попасть, но не могут. Оно существует лишь в воображении художника. Вполне вероятно, что данный образ он списал из реальной жизни. Все равно, люди туда не попадут. У них вечно не хватает времени и недостаточно средств. А те, у кого много денег, будут жаловаться на отсутствии в таком месте приличного горнолыжного курорта. Если приглядеться к правому нижнему углу, можно заметить снежного человека. На одной из вершин черные точки складываются в чернильное пятно прямиком из теста Роршаха. На этом пятне я вижу человеческий череп. Другие, вероятно, увидят морду собаки, но я не настолько оптимистичен. Я тоже вношу свою лепту в воображение художника, встраивая туда и свое воображение. И таким образом, выстраивается реальная картина. Как у большинства людей. Тысячи кусочков складываются в единый паззл.

Я отрываю свой взгляд от картины и переспрашиваю:

– Простите, что вы сказали?

– Вы даже меня сейчас не слушаете, – вздыхает доктор. – Я спросил, есть ли в вашем рассказе хоть капля правды?

Я смотрю на него и выдаю:

– Конечно. Все это правда. Я ничего не придумывал. Я рассказал все, как было.

Он откидывается на спинку кресла с надменным видом. Его глаза пожирают меня насквозь. Мне становится холодно и неуютно, и я думаю о том, чтобы быстрее отсюда убежать, но что-то держит меня. Возможно, это ответ на вопрос «Почему?», но в результате, все сводится к вопросу «Зачем?»

Доктор Линдсей копается в своих бумажках и над нами нависает молчание.

– Вам не кажется немного странным, что собака разговаривает с вами человеческим голосом? – начинает он. – Вам не кажется? А мне кажется. И то, что банкомат, по вашим словам, отказывается выдавать вам наличные, потому что вы слишком вредный.

Меня пробирает на смех.

– Но я действительно разговаривал с собакой. Интересная личность.

Доктор смотрит на меня поверх очков.

– Патрик. Собаки не личность. Собаки – это собаки. И они не могут разговаривать.

Не зная, что ответить, я, наконец, произношу:

– Но я действительно вредный.

Доктор снимает свои очки.

– Патрик. Я не знаю, что вы приняли вчера вечером, но это действительно что-то плохое. Что это? Кокаин? Героин? Экстази?

Меня уже трясет от напряжения, и думаю уже свалить отсюда. Но я продолжаю:

– Нет, ничего такого. Я не принимал наркотики.

– Патрик, скажите хоть слово правды. Если я не услышу правдивую историю, я не смогу вам помочь.

А надо ли?

Я уже чувствую себя зажатым, как в смирительной рубашке в небольшой комнате, обитой войлоком. Двойная несвобода.

– Патрик. Вы симулянт? – спрашивает он меня.

– Нет. Я не симулянт.

– Тогда, какого черта, вся эта клоунада? – Линдсей уже выходит из себя.

– Разве вы не видите, что мне нужна помощь. Я страдаю! Выпишите мне эти чудесные таблетки, от которых так хочется спать, что не остается времени даже порезать себе вены.

– Патрик! Но вы эти таблетки даже не выпьете. Я не понимаю, зачем вам тогда они нужны?

Я перебираю в голове разные варианты ответа, но в результате все сводиться к слову «бесполезно».

– Ладно. Я пошел. – Я встаю с кресла и направляюсь к выходу.

– Патрик, подождите. А как же сеанс релаксации?

Сеанс релаксации? Первый раз слышу.

– Я думаю, в этом нет нужды. Не сегодня. В другое время, – произнес я. – Может завтра в три часа? Или через полгода?

Я никогда не понимал, за что платят мозгоправам – за то, что они выискивают несуществующие болезни или за то, что не лечат настоящие?

Доктор все также сидит в кресле и даже не пытается меня остановить. Ему наплевать. Я всегда знал, что им наплевать. В этом мире нет ни единого человека, которому не было бы все равно. Этот мир – одна сплошная надувательская контора. Ему необходимы только мои деньги, а на мое лечение ему глубоко пофиг.

Сколько хожу по психотерапевтам, никто из них не понял, что на самом деле со мной творится.

– Убей меня. – Говорю я ему.

– Что? – удивленно говорит он.

– Убей меня, – говорю я и открываю дверь. – Только так можно спасти меня.

Не дослушав его ответа, я захлопываю дверь.

Игнорирование

Чем больше я живу, тем больше склоняюсь к мысли, о том, что в солнечной системе Земля играет роль сумасшедшего дома.

(Автор неизвестен)

Я прихожу в студию позже обычного. Точнее, это мы назвали ее «студией». На самом деле, это небольшой зал, размером в небольшую комнатку в кампусе, которую мы арендуем. Ребята уже настроились, и играют что-то из “Radiohead”. Я складываю все вещички на диван, нахожу на столе полупустую бутылку минеральной воды и залпом выпиваю ее. Ребята даже не замечают меня, Рой уже орет нашему гитаристу Питу: «Давай, выбей из этой крошки всю дурь!». Мне в голову невольно закрадывается мысль, что меня здесь нет, меня здесь нет, меня здесь нет. Роки, барабанщик, видит меня и приветственно кивает головой. Я ору что есть мочи, чтобы заглушить громкий звук, и все обращают на меня внимание. Даже, когда они перестают играют, я продолжаю орать.

– А! Патрик! – приветственно восклицает Рой. – Мы тебя все заждались!

– Да ну? – ехидно спрашиваю я, раскинувшись на диване. – Я только не понимаю, причем здесь “Radiohead”?

Рой и все остальные смотрят на меня с недоумением. Роки уронил барабанную палочку на пол.

– Что значит, причем здесь “Radiohead”?  – удивленно спрашивает Рой.

– Ну, – говорю я, вставая. – У нас что, своих песен нет?

– Мы играем “Radiohead”, потому что ты похож на Тома Йорка. – Острит Пит.

– Ох, перестань – отмахиваюсь я. – Я не похож на Тома Йорка.

– Похож, – говорит Рой. - Особенно по утрам.

– Друзья мне говорили, что я похож на Брюса Уиллиса. Особенно, если побрить меня налысо. – отвечаю я.

– Значит, твоим друзьям нужно купить очки, – смеется Рой.

Я вздыхаю и отвечаю:

– Ну, вообще-то, в гробу они им не нужны.

В студии повисает молчание. Пит, кажется, поперхнулся и Роки чуть не проглотил бутылку с минеральной водой полностью. Все как-то странно смотрят на меня. Пит, справившись с кашлем, начинает хмуриться. Я вскидываю руки и говорю:

– Что вы так все на меня смотрите? У меня, что, опять ширинка расстегнута? – я смотрю на свои брюки. – А нет, она застегнута. Ну, так в чем дело?

– Ну, … друг… - начинает Рой. – Я не знал, что твои друзья…эээ... того…

Опять повисает молчание, в течение которого, все друг с другом переглядываются.

– Кто-нибудь видел новую рекламу “Mentos”? – нарушает неловкое молчание Роки, выглядывая из-за своей ударной установки.

– Та, что с обезьяной? – спрашивает Пит. - Нет, не видел.

– Это не обезьяна, дурак, – шипит Рой. – Это орангутанг.

– Но все равно же обезьяна, – спорит Пит.

– Я вообще-то говорю про рекламу “Mentos”, а не про ту рекламу пива прошлогодней давности, – поясняет Роки.

– Там была макака, а это орангутанг, – говорит Рой.

– Рой! Они все обезьяны. Как ты их не назовешь, это все равно будет обезьяна.

– Мне кажется, что я сейчас за пределами Солнечной системы, – говорю я.

– Обезьяны бывают разными, – спорит Рой. – Я просто пытаюсь подчеркнуть их индивидуальность. А ты все втискиваешь в рамки.

– Мне кажется, что я уже за пределами галактики. Где-то в районе бесконечности, – вздыхаю я. – Меня вообще, кто-нибудь слышит?

– Ну, хоть, согласись, что она обезьяна, – орет Пит. – Я другого не прошу. Просто согласись.

–Это орангутанг! – уже на пределе кричит Рой и его крик эхом разлетается по студии. – Орангутанг. Тебе по слогам сказать? О-ран-гу-танг!

– Обезьяна! – перекрикивает его Пит.

– Орангутанг!

– Ребят, я, кажется, миновал бесконечность и сейчас я нигде. Я в пустоте, вы меня слышите? В пустоте! Даже здесь, в «студии», где огромное количество народа, я нигде.

– Я тебе докажу, что это обезьяна – продолжает спорить Пит. – Тебе больше надо смотреть “Animal Planet”.

– Когда под рукой есть платный эротический канал, зачем мне твой “Animal Planet”! – Роя уже чуть не трясет.

– Поэтому ты и не можешь отличить обезьяну от орангутанга.

– Зачем мне это?! – орет Рой. – Обезьяны по улицам не ходят!

– Я уже миновал нигде, и я уже никто – я прикладываю пальцы к вискам. – Ребят, может, прекратите этот нелепый спор? Давайте музицировать.

– Ребят, - прерывает их Роки. – Вы действительно имеете в виду рекламу “Mentos”, а не какую-нибудь другую?

– Я никто, я ничто и я нигде, – повторяю я, также держась за голову.

– На твоем эротическом канале, кстати, тоже обезьяны есть! – кричит Пит.

Я встаю из кресла и направляюсь к Роки, беру у него барабанные палочки и барабаню по установке что есть силы и ору: «Давайте музицировать, давайте музицировать!» Никто не обращает на меня внимания, даже учитывая того, что я играю на барабанах, и Роки говорит, что из меня хреновый барабанщик. Я ору что есть силы: «Смотрите, как я убиваю время». Мне кажется, что Рой и Пит сейчас подерутся, скандал разрастался такой силы, что я, даже если вместо барабана постучал бы по их головам, они бы вряд ли это заметили. Я устал от этих обезьян.

Рой и Пит уже схватились за гитары и принялись напивать «Обезьяна» и «Орангутанг». Я стою и не понимаю, как на это реагировать. Роки отбивает ритм на своей барабанной установке и орет: «Макака». В этот момент, мне кажется, что я упустил что-то важное в понимании человека. Возможно, когда меня конструировали, мастера забыли одну детальку, которая способна правильно реагировать на суть вещей. Или мою операционную систему настроили неправильно. Либо мне нужно поискать в Интернете бесплатное приложение для моей системы. Одно я знаю точно: мой мозг – это микросхема, мое сердце – это не более чем набор проводов. Меня где-то точно закоротило.

Я закрываю обеими руками свои уши и ору, что есть мочи:

– Ребят! Я вас не слышу! Не слышу и не могу слышать! Потому что, я, кринж, в вакууме! Пожалуйста, убейте меня кто-нибудь. Вот этими самыми барабанными палочками. Или ударьте гитарой мне по башке. Что угодно, главное, чтобы я потом не встал. – Но, похоже, никому до меня нет дела.

– Думаю, мы напишем про это песню. «Обезьяна и орангутанг», – говорит Рой, явно удовлетворенный.

– Рой, – перебивает его Пит. – Думаю, люди тебя не поймут, потому что это, по сути, одно и тоже.

– Да плевать, что подумают люди, – говорит он. – Главное, песня будет зашибись!

– Тебе плевать, что подумают люди? – спрашиваю его я, но похоже на меня опять никто внимания не обращает. – Я правильно говорю? Тебе плевать?! Я вообще шевелю губами то? Извлекаю звуки? Ну, скажите, хоть что-нибудь, не игнорируйте меня.

Когда же песня вливается в какой-то непонятный поток, и я ору:

– Ребята, вы кто?

Все замолкают. Рой говорит:

– Патрик. Я Рой. Это Пит, а рядом с тобой Роки.

– Ребят, я знаю ваши имена, но кто вы такие?

В студии опять воцаряется молчание, Роки опять уронил палочку на пол. Все смотрят на меня, как на сумасшедшего.

– Что значит «Кто мы такие?»

Я понимаю, что разговариваю со стеной, с барабанной установкой. С кем угодно, только не с людьми. Такое чувство, что за них говорят их инструменты.

– Забудьте, – отвечаю я. – Просто забудьте.

В результате все сводиться к слову «бесполезно».

Я подхожу к дивану, беру свои вещи и направляюсь к двери. Интересно, заметит ли это кто-нибудь?

– Эй, Патрик, ты куда? – кричит мне кто-то в след.

Я оборачиваюсь и говорю:

–Я, кажется, ошибся дверью. Здесь, видимо, симпозиум по проблемам идентификации приматов, а мне нужна студия. Наверно, это второй этаж, и я по ошибке забрел не туда. Ну, …думаю, не надо отметать факта, что я все-таки попал по адресу, если верит Дарвину.

В студии раздается смех.

– Да ладно, Патрик. – смеется Пит. – Ну, поспорил я с человеком, ну не надо делать из этого проблему.

– Проблема-то как раз есть, – отвечаю я. – Мы говорим о политике, о погоде, о чем угодно, но от этого наше дело не продвигается. Зачем же болтать, если от этого так мало толка?

– А если не говорить, проблема разрешиться? – спрашивает Рой.

«Ты идиот!», хочется сказать мне ему в лицо, но в данной ситуации, я не произношу ни звука.

– Эй, у кого-нибудь есть травка? – орет Пит.

Больше здесь оставаться нет смысла. Я закрываю дверь.

Продолжение следует…