Возвращение помещика. Часть первая

Приятным сюрпризом для меня стал проявленный к произведению интерес тех жителей Бирского района, которые на протяжении многих лет собирали материалы о жизни дворянской семьи Кощеевых и теперь, силами простых учеников и учителей, пытаются сохранить здание сельской школы, некогда являвшейся центром помещичьей усадьбы. Достаточно сказать, что кроме дома, где проводились дворянские балы, до настоящего времени сохранилось помещичье кладбище и даже целый ряд хозяйственных построек. Краткая аннотация о повести «Призрак девушки» была включена в путеводитель «Усадьба Кощеевых и окрестности деревни Пионер». В ней, в частности, отмечается, что в повести «история дворянской семьи Кощеевых, построивших в конце XIX века усадьбу на берегу речки Салаяз, переплетается с бытом советской деревни Айгильдино в конце 80-х годов».

Однако в повесть не вошло очень много уже написанных сцен. Я предполагал, что мои герои не остановятся на находке фамильных сокровищ семьи Кощеевых – кладе золотых монет, а продолжат исследования таинственной гибели Кати, шестнадцатилетней дочери хозяина имения. Так получилось, что продолжение вылилось в роман. Однако долгое время он лежал у меня в папке неотредактированным на рабочем столе. А совсем недавно, перечитав текст, я обнаружил, что в нем не достает некоего неожиданного финала, переворачивающего, казалось бы, все уже расставленные точки над «i». Думается, в процессе подготовки романа к публикации, мне удалось решить эту проблему.

Разумеется, и «Призрак девушки», и предлагаемый читателю роман «Возвращение помещика» не является строго реалистическим или, тем более, документально-историческим произведением. Подлинная история семьи Кощеевых была немного иной, хотя, как мне кажется, я, еще толком не зная ее, сумел угадать, что дочь помещика трагически погибла (покончила жизнь самоубийством, была застрелена) и что один из ее братьев (в моем варианте сын приказчика) участвовал в социал-демократическом движении. Еще меньше стоит искать соответствий между персонажами романа и настоящими сельскими жителями российской, в данном случае марийско-башкиро-татарской глубинки. Все имена, обстоятельства и даже географические названия являются вымышленными. Любое сходство с реальными лицами, событиями и населенными пунктами является случайным.

Летним утром 1992 года дядя Альберт, крупный веселый мужчина с опущенными книзу, как у гоголевских казаков, усами – помог переложить вещи Любимовых в багажник зеленого «Москвича». Вещей оказалось так много, что они напоминали гору черепов из картины Верещагина «Апофеоз войны» (однажды Митя видел ее по телевизору, и теперь она снилась ему чуть ли не каждую ночь).

Недалеко от Тартышево – деревни, от которой остался один дом старика Тоштыйылме – «Москвич» поравнялся с мотоциклом. Голубоглазый парень с высокомерным взглядом из-под опаленных солнцем ресниц махнул рукой и, нажав на газ, скрылся в клубах пыли.

Альберт спросил Митю:

– Знаешь, кто это?

– Нет.

– Валерка, старший брат Юрки. Да, сейчас приедешь многих своих друзей не узнаешь!

– Наверное… – протянул Митя, из вежливости умолчав о том, что с Валеркой, сыном дяди Макара, они никогда не были приятелями.

Когда «Москвич» торжественно остановился в альбертовском дворе, двери машины распахнулись, как крылья насекомого. Митя, зевая от усталости, сошел на землю. Розовощекая, стрекозиноглазая, в цветастом платье и белом платке Зоя бросилась обнимать племянника.

– Уф, какой взрослый стал! Жених!

Анна, мать Мити, улыбнулась и, поправив большие очки, произнесла с интеллигентской высокопарностью:

– Подумать только, как быстро растут наши дети.

Дома гостей ждали пироги с картошкой, лапша и вареная курица. Анна достала пачку печенья и, выигранную в лотерее, бутылку венгерского вина.

– Ты кому налить хочешь? – спросила Зоя мужа, увидев воздвигнутые им на столе три рюмки.

– Как кому? Пусть племяш глотнет, не маленький уже. Небось, скоро в армию? А?

Митя, довольный тем, что его считают взрослым, небрежно отмахнулся.

– Вообще-то, я в институт собираюсь.

– Значит, профессором будешь? – захохотал дядя.

Митя помрачнел: «Кто меня за язык тянул?» Он совсем не хотел прослыть умником в глазах папиных родственников.

После обеда Альберт подмигнул ему.

– Давай, беги к своей подружке. А то она мне уже все уши прожужжала: когда приедет, да когда приедет.

Выйдя на улицу, Митя зажмурился от яркого солнца. Июльский день кипел, тягуче пузырился, как жидкая сера в фарфоровом тигле химика-юнната. Легкий ветерок выдохся в фальшивое шевеление травинок, которые бойко щипали утки и гуси.

Наискосок от дома Аленоны гнездился почерневший от смазки трактор Вичкыжана. Купы деревьев, похожие на модельки деревьев из проволоки и пенопласта, очерчивали серо-белую полосу грунтовой дороги. Изредка, поднимая тучи пыли, по ней проносились сине-красные «Юпитеры» и черные «Уралы» еще неоперившихся деревенских юнцов.

Переходя через улицу, Митя чуть не столкнулся со старухой в марийском платье. Его пробрала невольная дрожь. Это была деревенская колдунья Тулвика. Сверкнув зеленовато-карими глазами, старуха изрекла:

– Кушкен эрге.

Потом она добавила, уже по-русски:

– Приходите ко мне, не забывайте бабушку.

Митя до боли в носках новых ботинок профланировал под Аленониными окнами. Свистеть он не умел, а выкрикивать «Аленона, выходи!» было несолидно. Кооперативные брюки «под джинсы-варенки» с рисунком, напоминающим пятна на крокодильем брюхе, липли к коже.

Наконец Митя не выдержал и нажал железный язычок щеколды. Калитка распахнулась, и перед молодым человеком предстало – виденье. В прекрасной незнакомке только чудом можно было узнать прежнюю Аленону. Чуть округлое лицо, курносый нос, упрямая линия подбородка подчеркивали нежно-дерзкий блеск черных глаз. Темно-синее в крупный белый горошек платье с треугольным вырезом облегало гибкий стан.

Хотя Митя сильно вытянулся, девушка смотрелась куда взрослее. Ноги, будто нарочно созданные для ношения капроновых колготок, еще полудетский, доверчиво-вопросительный взгляд, – входили в занимательное противоречие с угадываемыми под тонкой материей упруго-эластичными очертаниями кружевного лифчика.

Молодые люди опустились на скамейку. Пока Митя рассказывал, Аленона, достав из-за скамейки прутик, чертила в пыли круги и квадраты. Ее позолоченное полдневным светом лицо смугло искрилось; оно казалось таким безупречным овалом, что захватывало дух.

Серое, как шкура гадюки, переднее колесо велосипеда уткнулось в скамейку. Митя поднял глаза и увидел вставшего ногами на землю Валерку.

Почерненное полумесяцем пушка лицо велосипедиста отразилось от лакированной сумочки для инструментов.

– Хочешь покататься? – спросил Аленону Валерка.

Девушка презрительно выгнула брови.

– На этом?

Валерка усмехнулся.

– На мотике.

– Ну вот, когда будет мотик, тогда приглашай! А сейчас нечего пачкать нашу скамейку!

Аленона демонстративно пнула колесо.

Когда Валерка отъехал, Митя почувствовал сильное облегчение. Аленона сказала:

– Да ну, пускай катится со своим мотиком! Больно нужно. Меня уже Радий катал. А один раз, прикинь, даже дал порулить. Я чуть со страху не описалась. Думала, он мне руки держит, а он взял и отпустил! Точно у человека крыша поехала.

Что-то экзотически пестрое вдруг спустилось по невидимой нитке-паутинке с нависшей над скамейкой веткой березы.

– Смотри, смотри! – воскликнул Митя и, ловко подхватив добычу, сунул под нос Аленоне.

Он знал, что девушка не отличается брезгливостью.

– Ух ты, какая красотища! – воскликнула Аленона и протянула палец навстречу фиолетово-зеленой, с оранжевыми пятнами, мохнатой гусенице. Та, как ни в чем не бывало, поползла по нему, как по стволу дерева.

– У тебя есть спичечный коробок? – спросил Митя.

Аленона покачала головой.

– Нет, в кухне только один, большой.

– Тогда я сейчас, быстро!