Мои спасенные четвероногие друзья. Часть первая

Вырастая, найденыши превращались в плодовитых кошек или матерых котов на загляденье. Достигнув зрелого кошачьего возраста, пропадали. Кто-то из них мною позабыт, а многих помню.

В восьмидесятых годах для нас началась эра черно-белой кошачьей масти. Подобрали невзрачного котенка, нарекли, как в русских сказках, Муркой. Она выросла, стала красавица и никуда не убежала. К тому времени я уже слышала, что приживаются в доме определенные масти, даже в поговорках говорится: «Каждому дому своя кошачья масть», «Кошка к дому, собака к человеку». С тех пор в наш дом попадали именно черно-белые друзья и жили по несколько лет.

С первой черно-белой Муркой много связано интересного. За восемь пометов она принесла 24 котенка, которые благополучно устраивались в разные семьи. Но воспоминания о ней на других страницах. Скажу только, что эта кошка проторила дорожку в наш дом этой масти, а сама все-таки пропала. Скучали по ней всей семьей, но в то же время и отдыхали от неминуемых хлопот. Фразу Александра Сергеевича о лете: «Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи…» хочется перестроить: «Когда б Мурки и Коты Котофеичи весной зазывно не орали, да углы в квартирах не пачкали, да не аллергия на их шубки…» Но без этих качеств вырисовываются лишь плюшевые игрушки.

После Мурки планов обзаводиться новым питомцем в семье не было. Однако, «от судьбы не уйдешь». В пору студеного октября 1995 года мы с сыном пришли за покупками в торговый комплекс уфимского ХБК: в те годы было обилие ширпотреба. Петляя между рядами и глазея на товары, я зацепила взглядом котенка на цементном полу. Бездомным животным, обезумевшим от голода, свойственно являть себя толпе и безмолвно находиться в опасном месте: на тропинках, на проезжей части дорог, предоставляя выбирать судьбе: «Пан или пропал».

Объект нашего внимания в любую минуту мог быть затоптан суматошными людьми или откинут ногой раздраженного покупателя. Существо не отпугнуло нас ни грязной шерсткой, ни худобой, а даже восхитило своим пытливым взором, обращенным вверх – на птичку под куполом рынка. Но летающая еда была недосягаема.

Замурзанного скромнягу нарекли Мурзиком. Был он короткошерстный, черно-белого окраса: правый бок черный, а на левом – белом чернели полосы, словно отпечатки от четырех расставленных пальцев человека, приобнявших существо. Воображаемые корявые следы сойдут за особую примету.

Молочко на блюдечке не привлекло, ясно: неведомая еда, да еще в посуде! Зато отварная картошка утолила голод. На картошке Мурзик «просидел» недолго. Он быстро освоился, прижился.

Вкусив все прелести остатков хозяйского стола, котик перешел на специально покупаемую для него «ливерку» и отварную рыбу. Затем он дошел «до забастовок», отвергая то и это. Выручало мясное детское питание в жестяных баночках. Брать приходилось сразу по 20–50 штук, как только они появлялись в продаже на полупустых полках уфимских магазинов.

Наступила пора вискаса и китикета. Мурзик одобрил новшество и поглощал пакет за пакетом. Нравилось все: и коричневые упаковки – с печенью, и голубые – с рыбой, и желтые с курицей и, конечно, красные с говядиной. Реагировал даже на закрытые пакеты. Но приходилось ограничивать вкусный вискас, который, «съела бы любая киска». Реклама умалчивала, что домашние любимцы от этой еды могут получить почечные страдания. Эх, Мурзик, Мурзик! Я бы тебя сейчас побаловала молочком и притягательным, хоть и вредным вискасом! Если б ты был рядом!

Если питание Мурзика было заботой, то обратный процесс стал проблемой. Съел – вывел. А куда? А когда куда. Пришелец из подворотни настойчиво устраивался у порога под наружной дверью. Наверное, так он пытался «ненужное» направить вон из дома, на что намекал и песочек, приносимый с обувью. Путем уговоров, некоторых воспитательных мер удалось доказать Мурзику, что дела серьезные надо совершать в лотки (здесь мы его победили), но все-таки, поставленные у порога (здесь он победил). Редкие срывы в этом плане, ошибки или, скажем, «описки» приходилось терпеть, реагировать лишь ворчанием.

Но взаимно добрые отношения сохранялись. Пренебрегая своим обустроенным спальным местом, Мурзик мягкими лапками бесшумно ступал по краю моей постели, и теплый клубочек (да нет, уже целый футбольный мяч!) блаженно начинал мурлыкать. Впадал он в сон часов на несколько, а потревоженный утром недовольно щурился, зевал и не сразу соскакивал с нагретого места.

Как меняется образ жизни котиков, когда они с человеком! Перенимается, к примеру, ночной длительный сон, а на воле они ночами бдеют, охотятся, словом, звереют.

Пришла пора взросления. На сытых харчах Мурзик не только обрел вес и гладкую блестящую шубку, а стал степенным, солидным котом и все, заложенное в нем природой, взыграло. Мурзику захотелось общения с себе подобными, и он подолгу просиживал у входной двери, надеясь проскользнуть в желаемое пространство. Он понимал, что весь мир и все, что ему не хватает, сокрыто за порогом. Но улица могла и не вернуть нам любимца, и приходилось объявлять домашний режим. В ответ начались реакции протеста в виде луж под дверью. Хозяева помнили: входя в квартиру, наступать надо не туда, куда нога просится, а где сухо. Искали компромисс: выводили кота на прогулку, но он сразу устремлялся к подвальному лазу, подальше от всего незнакомого, не понимая, зачем его вывели.

Истомленного за зиму домашним режимом кота должна была выручить природа. С майским теплом пришла возможность поохотиться на садовом участке. При езде в переполненном 16-ом автобусе Мурзик испытал страх: его била мелкая дрожь, тело собиралось в комок, шея вытягивалась, расширенные глаза тревожно оглядывали людскую массу.

Попав в сад, Мурзик не понял, что три сотки с раскидистыми кустами принадлежат ему. Не понял, что получил свободу, о которой мечтал и забился в домике под кровать. Постепенно тишина, отсутствие опасности, щебет птиц, вывели кота на территорию. Оказалось, что хорошо погреться на солнышке, а потом залечь в тень. Удобно было закапывать свое – «отработанное» – в сухую податливую землю.

Мурзик беспечно валялся в кустах, спугивал птичек, не боялся росы или дождя и не отходил от дома. Со временем его пришлось отлавливать для возвращения в город: кошачье чутье подсказывало, что хозяева суетятся не зря, и он прятался. Иногда оставляли кота в саду на 2–3 дня. Близость дачи к городу позволяла приезжать и среди недели. Приятно было его видеть всегда на одном месте в кущах чеснока, обрадованного доставленным пайком. Чтобы уберечь кота от возможных опасных встреч, в новой веранде безжалостно вырезается кусок доски. Образовавшийся лаз загораживается подвижным прикрытием, а Мурзик сразу понял: это то, что надо! Пользовался он тайным ходом даже при открытой двери. Привыкнув к месту, кот стал обследовать округу и надолго пропадать, но возвращался.