Земляничное лето

Так я попала в нормальную школу, в более сносные условия, но с одним уговором: смотреть за её дочкой в четыре ока. Так и сказала: если ты что-то считаешь неприемлемым, значит, так и должна считать и поступать моя дочь – ты в ответе! В настоящее время я понимаю, какое это было доверие и уважение ко мне, но тогда это сильно напрягало меня: я же сама ещё была подростком. Как бы то ни было, я попало в хорошую школу. Неделями жили в интернате, на выходные ездили домой, в посёлок.

В первые же недели меня невзлюбил физик, от городских детей отставала я, конечно, сильно. И однажды грубые замечания физика прервал мальчик в больших очках на пол-лица. Он покраснел до самых ушей, когда сказал физику: «... вы не можете требовать от неё наравне с нами, потому что вы её не учили с самого начала!». Взбешенный физик выгнал его из класса, а он, проходя мимо моей парты, тепло улыбнулся мне.

После этого физик продолжал требовать, но не столь рьяно как раньше.

В первые же дни сентября, когда после долгого лета мы ещё не включились в учебный процесс, по литературе задали стихи наизусть. Естественно, никто не выучил. Учительница, зная наперёд, предвкушая события, попросила поднять руки, кто выучил. В классе установилась стойкая тишина, похожая на протест. Она пугающе прошептала: «Ну что ж-ж-ж!», окинула злобным взглядом класс и ткнула на меня: «Рассказывай!». Я любила стихи и рассказывала выразительно, с расстановкой. Она взглянула на меня исподлобья:

– Почему ты не подняла руку, ты же выучила?

– Не хотела отличаться.

– Разве это плохое отличие?

– Думаю, да, ведь ребята сочли бы меня выскочкой.

– Значит, вы боитесь отличиться от толпы?

– Это не толпа, а мои одноклассники... Я думаю, это разные понятия…

Тут наш разговор прервал мой милый очкарик. Он так прямо и спросил:

– Она же новенькая, почему вы начали с неё? Вы могли бы начать с кого-нибудь из нас.

– А ты тут кто такой? Почему ты решил, что ты будешь мне указывать? Вот я с тебя сейчас и начну, давай рассказывай!

– Я не выучил.

– Садись, два, – со злобным придыханием проговорила она. Он сел, оглянулся на меня и улыбнулся.

Вскоре я подтянулась и слилась со всеми ребятами, успехи чередовались с нагоняем, как у всех, только очкарик продолжал улыбаться мне. Он молчал, густо краснел, терялся, но неизменная улыбка всегда была на его лице.

Осенью нас отправили на свёклу. Недалеко от районного центра находился свекольный завод, туда нас и привезли, показали, как работать. Наш военрук, который был за рулём школьного грузовика ГАЗ-53 с открытым кузовом, где мы и сидели рядами на скамейках, после работы привёз нас в лес. Он был заядлым грибником. Мы гуляли по осеннему лесу, и очкарик шёл рядом, задевая меня плечом. Осень была запоздалой, сырой, холодной. Но мы, такие юные, крепкие, розовощекие, не замечали минусов почти ни в чем. Разожгли костёр и вспомнили, что могли захватить картошку или хотя бы свёклу, но никто и не подумал об этом. Грибник скрылся в лесу. Мальчишки таскали сухие ветки, девчонки собрались у костра. Я отошла на шаг от костра, ближе к дереву, и вдруг одна нога ушла в землю по самое бедро. Оказалось, что мы рядом с болотом. Девчонки испугались, побежали повыше на холм. Мальчишки оторопело смотрели на мои джинсы, одна брючина была скользкой от болотной грязи. Мой очкарик подвёл меня к костру, взял щепку и аккуратно начал счищать грязь. Я молча наблюдала, как он все выше и выше сгребает щепкой грязь с брючины. Один из мальчишек с холма крикнул: «Смотрите, это ему только повод!» Остальные нервно захохотали.

– Не обращай внимания на дураков, – сказал он, – грязь я убрал, постоим у костра, сейчас высохнет и ты не замерзнешь.

– Если бы я поставила ноги рядом, я ушла бы полностью, никто мог и не заметить, там внутри страшная засасывающая пустота, – сказала я, дрожа от перенесенного испуга.

Вскоре военрук-грибник выскочил из леса с пустыми руками. Узнав о случившемся, что мы у болота, быстро собрал нас в обратную дорогу. В открытом бортовом кузове под нещадным осенним ветром мой милый и нежный очкарик сидел рядом и крепко держал меня за руку, будто я могла выпасть из кузова, словно желторотый птенчик из гнезда, или вообще превратиться в бабочку и улететь. Покой и какое-то странное замедление времени, которое я ощутила рядом с ним, больше никогда ни с кем не чувствовала за всю жизнь. Именно это чувство и было знаком, что рядом твой человек. Наверное, это называется чувством защищённости.

Однажды он предложил обменяться учебниками по биологии и назвал страницу, где мне следует найти подчёркнутое слово. Там было описание про какое-то растение, где некое природное сплетение и связь, когда одна ветвь жертвует собой во имя цветения другой, называется термином от латинского «Caritas». Так он признался в любви. В ту ночь я долго не могла заснуть, кажется, стыдилась думать о нем, но он все равно приснился мне, смотрел на меня близко-близко и улыбался.

Как-то он меня спросил, помню ли я нашу первую встречу, ещё до школы. Я честно ответила, что не помню. Он просто улыбнулся, видимо, подумал, что я скромничаю.

Вскоре мы закончили десятый класс, в суматохе экзаменов даже не заметили, как разбежались. В столице, во время вступительных экзаменов в университет, я решила, что пришла пора говорить открыто и написала ему письмо, долго ждала ответ. Не получив ответа, я уехала учиться, не встречаясь с одноклассниками.

Потом были годы учёбы, работы, замужества, рождения детей. Одним летом я возвращалась поездом на родину, и, как в лучших сценариях, мы встретились в поезде. Ничего не изменилось: очки, застывший взгляд и тёплая улыбка. Пытались говорить непринуждённо, что плохо получалось. Спросила о письме. Он был поражён, сказал, что никакого письма он не получал от меня, никогда. Я, словно в старом полузабытом фильме, вспомнила, как писала ему письмо, а соседка по комнате крутилась рядом, с любопытством расспрашивала, заглядывая под руку, а потом вызвалась отправить вместе со своими письмами домой, взяла деньги на марку.

Он поднял на меня глаза:

– Если бы я тогда получил твоё письмо… – и замолчал. Расставались мы ещё хуже, каждый был в себе.

Мы были из поколения неумеюших говорить о любви, путающих любовь со страхом, из поколения, не понимающих, что абсолютно счастливыми нас сделает только любовь. Наша самая прекрасная пора совпала со временем, когда в СССР не было любви.

По прошествии половины жизни я вспомнила нашу встречу до школы.

Мне было пятнадцать. Середина лета, мы с папой возвращались с сенокоса. Телега, загруженная огромной копной сена, грунтовая дорога, зелёные кроны деревьев мелькали надо мной, а я, растянувшись в благости, лежала на копне. Под мерный стук колёс я лежала на сене за спиной отца и красила земляникой губы, старалась аккуратно, ровно, но телегу на ухабах кренило, качало и рука с земляникой съезжала по щеке. Длинные волосы запутались в сене, я, раскидав руки и ноги, наслаждалась дорогой. В какой-то момент, почувствовав неясную тревогу, не меняя положения, повернула голову и увидела, что нас осторожно обгоняет грузовик, а на заднем открытом кузове сидят мальчишки и внимательно разглядывают меня. Это было так неожиданно, по этим поселковым дорогам редко можно увидеть машины, а тут мальчишки, человек пятнадцать, медленно проезжают мимо телеги, обгоняя сзади, и не мигая рассматривают меня, у меня в руке кисть земляники и под цвет земляники щеки и губы. Мальчишки оторопело уставились на меня, машина накренилась на повороте и все поддались в мою сторону, словно внимательнее и ближе заглядывая в телегу, И тут я увидела очкарика, его восхищенные глаза смотрели мне прямо в лицо, мы встретились взглядами и он тепло улыбнулся.

Это не сон. Это не сон.

Это вся пpавда моя, это истина.

Смеpть побеждающий вечный закон –

Это любовь моя. Это любовь моя.

Только в 81 году, через два года после окончания школы, появился первый фильм про первую любовь: «Вам и не снилось». Про нас.

Это была наша эпоха, в ней было слишком неуютно для настоящей первой любви.

Гульбану ЫРЫСБАЕВА

Группа Башкирского Декамерона: https://www.facebook.com/groups/755532185202978/