Действительный залог. Часть третья.

Из иностранцев особенно запомнились фарабундовцы. Наши коммунистические прогрессоры набрали в Сальвадоре человек четыреста недоростков (а может, просто недокормленных) и привезли этих партизан Фронта национального освобождения имени Фарабундо Марти (запомнил имечко в силу пародийности) в зимнюю Москву. Их название пародировало Фронт имени Сандино, который тогда только что успешно победил Сомосу в Никарагуа. Эта победа чужими революционными руками вдохновила наших говорунов-геополитиков, в том числе и лекторов ВКШ, на идею «падающего домино». Мол, вслед за Никарагуа падет империализм в Сальвадоре, затем в Гондурасе, там уже и Мексика видна, ну а за Мексикой – сами знаете что…

Это был такой асимметричный ответ американскому империализму на афганское кровопролитие в нашем подбрюшье. При этом почему-то забывалось, что в Афганистан вошли советские войска, а не американские. Воображение стратегов не смущало даже то, что страны подбрюшья США не так любили друг друга, чтобы образовывать по нашей подсказке единый фронт. Сальвадор и Гондурас только что по-настоящему воевали после стычки футбольных болельщиков на отборочном матче чемпионата мира. Я даже частушку сочинил:

Государство Сальвадор

закупило помидор.

Эх, раз, еще раз,

нападем на Гондурас!

Сальвадорских мальчишей-кибальчишей, завезенных в ВКШ, зачем-то, кроме политзанятий и стрельбы, обучали парашютным прыжкам. Очевидно, собирались с никарагуанских баз высаживать десанты. А до первого вылета тренировали на земле. Как же эти голодные ребятишки сыпались с тренажеров на невиданный прежде снег!

Промывали мозги не только им. С нашими это выглядело особенно цинично, ведь рассуждения пропагандеров слушали не студенты, а уже повидавшие жизнь журналюги. Им, может и смутно, брезжило, что «социалистическое соревнование» и «Ленинский зачет» – лажа, призванная заменить любые остальные стимулы к труду и воспитание нравственности. Конечно, не все из нас и не всегда вслушивались. А когда слова пробивали похмелье, приходилось изумляться.

Они даже свое любимое лошадиное слово «контрпропаганда» (тп-пр-ру!) произносили по-особому, без лишних согласных, но тоже по-лошадиному, запросто: «коньпропаганда». И борозды в наших мозгах они, вопреки пословице, портили. Спрашиваешь: а какие критерии достижения стадии развитого социализма? Может быть, когда развитие догоняет капиталистические страны по уровню жизни и производительности труда? Нет, отвечает лектор, наши критерии – внутри самой системы. Нечего нам на империалистов оглядываться! Понятно, среди себя мы всегда самые умные…

После такого поневоле не пойдешь на занятия. Просыпались после вчерашнего часа в три дня и куролесили, разгоняясь, до трех-четырех ночи. И ведь не одна «перспективная молодежь» была в компании, много было солидных семейных людей, которые, кстати, спустя несколько лет оказались на свету «прожекторов перестройки», один из них и вел эту знаковую программу Центрального телевидения. Помню еще взрослую, лет тридцати пяти, даму, с которой вели разговор целую ночь, лежа на соседних кроватях. Она так вдумчиво спрашивала, вникая в сознание и подсознание собеседника, что пришлось сформулировать цельную развернутую картину собственного мировоззрения, которая до того была неясна и самому. Потом выяснилось, что умения этой дамы были отточены почти профессионально – она была содержанкой какого-то латышского бонзы.

Эта разница потенциалов ума, замечательных подчас разговоров и беспробудного блуда вокруг заставляла дрожать потаенную внутри жилку. И еще московская недозима, от которой я отвык на вьюжных просторах между Волгой и Уралом. Низкое небо светлело на несколько часов (с фонарями было скудно), слякоть, мокрые ноги (дворников-татар тогда уже не было, а дворников-таджиков еще не завозили). А дома ждали жена и две маленькие дочки, пока я здесь неизвестно чем занимался. И если бы тогда вознамерился дальше делать московскую карьеру, то пришлось бы, казалось, заниматься чем-то еще более противным.

В одном отделе со мной проходил практику в «Комсомолке» ее будущий главный редактор (а ныне – главный редактор «Российской газеты»), а тогда студент Казанского журфака. Поразило, что двадцатилетний, примерно, пацан так практично размышляет о полагающихся пайках и спецполиклинике (позже и я в «Российской», еще до прихода нынешнего редактора, попал в пациенты «кремлевки», правда, ненадолго и не загадывая заранее).

И вот вдруг среди ночи, втащив через окно (мимо вахтеров) знакомую девушку с ее кавалером, пришедшими в общагу ВКШ на «продолжение банкета», я остановился на лестнице напротив пожарного гидранта. За стеклом с красной надписью брезентовый рукав вдруг показался мне выражением цинизма. Серый сытый удав-бездельник, на котором написано: не трогать! И я ударил кулаком по стеклу! Шрам еле виден до сих пор, но жилка дрожать перестала. А ненавистная тогда ВКШ через несколько лет сыграла, надо надеяться, благую роль – и не только в моей судьбе. Впрочем, до моей публикации стенограммы беседы опального Ельцина с ее студентами надо было еще всем нам дожить.

Продолжение следует...

Часть вторая

Часть первая