Жизнь, жизнь. Не только о себе. Часть третья

«Уроки французского» В. Распутина – это детство военного времени, и мы с мамой не могли удержаться от слез, когда смотрели экранизацию этой повести, а она все повторяла: «Боже, все так и было, так и было!» – и начала вспоминать картины из своего детства. Благодаря ее врожденному дару слова (учиться много не довелось, о чем она жалеет всю жизнь), они вставали перед нашими глазами, как кадры в продолжение «Уроков французского», только персонажами были бабушка, маленькая мама, ее сестры и братик Шамиль, единственный мужчина в семье и любимец бабушки.

«Да не лезло в голову никакое ученье! Все время хотелось кушать, а ведь росли все-таки, хоть на крапиве и мучной болтушке! По весне ходили зеленые от травы, которой в основном и кормились. Зимой в школу бегали по очереди – обувки-то одна пара на всех! А в школе – что дети, что учителя – все оборванные, в заплатках, и голодные. Как-то одна учительница пришла в новом платье. Так она, бедная, про класс забыла от радости, что, наконец, надела новое платье, а не прежнее, уже прозрачное от старости. То погладит его, то поправит, то одернет – в общем, глаз оторвать от него не может. А я-то уже в классе седьмом, наверное, была, начинала кое-что соображать и не могу удержаться от смеха – да и весь класс еле успокоился. Платье было простое, ситцевое в цветочек».

Дед, который нас не увидел

До войны, как вспоминает мама, все было хорошо. Дед (молодой, кудрявый, веселый, и, судя по довоенным фотографиям, даже несколько вальяжного вида) работал в потребительской кооперации. Ходил в кожаном пальто и хромовых сапогах. Кожаных пальто было два – одно длинное, другое покороче. Играл на гармошке, любил петь. Нравился женщинам. Мама рассказывала, что они с бабушкой как-то ходили забирать его у какой-то пассии, где он несколько подзадержался.

Для нас дедушка похож на Штирлица (в исполнении киноактера Тихонова), поскольку довоенные фотографии, традиционно увеличенные, подретушированные, с пририсованным галстуком, не доносят до нас образа живого дедушки – жизнелюба, балагура и гармониста. Могилы его солдатской бабушка не видела и всю жизнь затаенно верила, что он живой. А на Штирлица каждый раз смотрела, не отрывая глаз, и все повторяла: «Ну, прямо вылитый ваш дедушка, особенно в хромовом пальто!». И было смешно.

Еды в семье тогда хватало, и даже одежда по тем временам была приличная: на фотографии 1940 года моя мама обута в тонкие беленькие носочки и туфельки с ремешком на застежке, а не калоши и шерстяные носки-самовязки, что уже считалось неплохо. У нее, у деревенской девочки-татарки, подстрижена челочка до бровей, а взгляд смелый и уверенный. Дед сам определил ее, старшую дочь, в русскую школу, что по тем временам для деревенских татар было большой редкостью. Он хотел, чтобы дети его выросли образованными, а хорошо владея русским языком, было легче поступить в вуз.

Дед погиб в феврале 1942 года под Ленинградом, но извещение семья получила только в августе. Бабушка была в поле, и бумагу отдали двенадцатилетней маме, как старшей из детей. «Мы все побежали в поле и бежали километров семь. Все это время, не переставая, ревели в голос все пятеро. Шестой ребенок, наша младшая сестричка Наиля, родившаяся перед войной, к тому времени уже умерла от голода. Мама (наша бабушка Марьям) даже не плакала, а как будто окаменела. Она поняла все сразу, как только увидела нас, бегущих по стерне».

В сентябре 2014 года мамина младшая сестра, тетя Фатыма, и четверо внуков дедушки Хадыя – Марат, Радик, Салават, Ильгиз и правнучка Элина посетили место перезахоронения нашего дедушки, Рафикова Хадыя Низамутдиновича, у деревни Астрилово Новгородской области, в семидесяти километрах от города Старая Русса. Среди похороненных в этой братской могиле оказалось очень много татарских фамилий, выходцев из Башкирии. Из похоронки, полученной во время войны, мы знали, что дедушка был похоронен у деревни Овчинниково под Старой Руссой.

Марату, моему старшему брату, не удалось найти эту первую могилу, потому что было произведено перезахоронение, но куда, неизвестно. Наш двоюродный брат Салават и его дочь Эмилия нашли точный адрес места перезахоронения через Интернет, и Салават организовал эту поездку. До Москвы летели самолетом, а потом добирались поездом до Старой Руссы. До деревни Астрилово ехали на такси. Таксист довез их прямо до обелиска с именами погибших воинов. Тетя Фатыма рассказывает: «Мы сразу увидели фамилию отца на обелиске. Высыпали на его могилу землю, которую привезли с места его рождения – села Толбазы Аургазинского района Башкирской АССР. Я прочитала, как умела, поминальную молитву. Ведь его тогда, во время боев, никто не отпевал. Привезла с собой в полиэтиленовом пакетике листочек с сурой «Ясин», и мы с Маратом положили пакетик у его изголовья. Я рассказала отцу, что все мы выросли, а мама осталась ему верной на всю жизнь. Видимо, Бог подарил маме долгую жизнь (она прожила 92 года), чтобы она жила также за своего мужа, который погиб в 35 лет.

Вернувшись в Старую Руссу, мы посетили Музей боевой славы. Все было очень трогательно, волнительно. Особенно запомнились треугольники писем, которые солдаты получали из дома и хранили у себя в карманах. Там было одно письмо со станции Аксеново Альшеевского района и еще одно – из Балтачевского района Башкирии. Звучала торжественная и печальная музыка.

Бабушка Нагима, получив одну за другой три похоронки на троих сыновей, изводилась в тревоге за Миннегалима, единственного оставшегося в живых. Сердце ее не выдержало переживаний за тринадцать сирот, и вскоре она умерла, еще довольно молодой, не дождавшись сына, который выжил и вернулся с войны». Эти воспоминания тети Фатымы записаны в мае 2016 года – она рассказывала, я записывала.

Продолжение следует...

Вторая часть

Первая часть