У истоков жизни. Проволочное детство. Часть третья

Мальчик недоумевал, почему мать потом строго отчитывает его. Девочки говорят глупости. Материться ведь от слова материя. А он что, швея или портниха? Но тут главное, читатель, улови момент эпохи. Нет, конечно, и в советское время заборных слов на всякие иксы и игреки хватало. Но даже в мозгу пролетариев сидела мысль, что сквернословить нехорошо. На телевидении, в прессе духу матерного не было. Легче было представить, что на Красной площади высадятся инопланетяне, чем хоть одно нехорошее слово сорвется с языка интеллигентного человека или ведущего передачи. Максимум на что был способен культурный советский гражданин в гневе, так это сказать: «Черт бы тебя побрал!» А уж совсем смешные детсадовские ругательства вроде «пошел в ж…» проникли во взрослый лексикон только в девяностые годы (особенно ими злоупотребляли герои американских фильмов).

После кино шли в скверик за Дворцом машиностроителей. Теперь это ухоженный парк Первомайский, а в то время – отличное полудикое место, заросшее деревцами рябины, диких яблонек, кустами шиповника и барбариса. Вместо аккуратного, закатанного в асфальт, прудика, простиралось огромное, заросшее рогозом, болото. Позади него, за группой ветхих бледно-розовых бараков, находилась вонючая свалка. Но для маленького Валентина эти пространства были настоящими индейскими прериями. Взяв булавку у матери, он охотился на насекомых или учился у школьников, как делать свистульки из стручков акации.

Наконец наступало время тихого часа. Еще загодя, перед открытием школьного лагеря, ребята являлись в школу с раскладушками, матрасами и подушками. Алюминиевые раскладушки, сверстанные по одному проекту, служили недолго. Зато какое многообразие было в расцветках натянутых на пружины матерчатых полотнищ: зеленые цветы на оранжевом фоне, красные на желтом, фиолетовые на зеленом, белые в зеленый горошек на коричнево-бардовом!

Тихий час начинался одинаково, с разговоров (кто-то умудрялся, к зависти товарищей, достать из полиэтиленового пакета пирожные или беляши, принесенные из дома). Обсуждали фильм. Потом переходили к самому захватывающему пункту: бросанию подушками друг в друга. Летели пух и перья. Сражение продолжалось до тех пор, пока в коридоре не раздавались строгие шаги Виктории Павловны.

Выспавшись, Валентин некоторое время неподвижно лежал в постели. Его старшие товарищи-буяны храпели и свистели на все лады. Валентин, зная, что до полдника еще остается полчаса, выходил на залитый солнцем школьный двор. К концу второй смены растительность на школьном участке разрасталась как в Индии. Огромные тигровые лилии и пурпурные ломоносы источали сладкий аромат. Широкие вощаные листья темно-зеленых лип отбрасывали густую тень.

Сходство с реалиями книжки про «Рики-Тики-Тави» добавил случай с выползшей из трещины в фундаменте школьного здания гадюкой. Это был не безобидный черный уж с оранжевым пятнышком, а самое настоящее ядовитое пресмыкающееся с характерным ковровым рисунком по хребту.

Позвали завхоза. И тот прогнал змею противопожарным крюком.

Но вот и полдник с упоительно холодным стаканом компота из сухофруктов и булочкой с яблочным повидлом…

Была еще в летнем лагере девочка лет тринадцати. Она считалась будущей артисткой и певицей. Особенно ей шла парадная пионерская форма с пилоткой, белой рубашкой и темно-синей плиссированной юбкой. Ребров-младший еще ничего не понимал в женской красоте, но девочка отличалась от своих сверстниц. Ноги у нее были длинные, стройные, с гармоничными голенями.

Эпопея со школьным лагерем завершилась в июне 1984 года, когда Валентин готовился пойти в первый класс. Погода, кстати, в тот год решительно не хотела налаживаться. До самой середины лета дул холодный ветер, и быстро пробегали по небу белесые рваные облачка.

Виктория Павловна пришла в школу заранее. Чтобы Валентин не скучал, она отвела его в комнату, где стояли приготовленные для следующей смены игрушки. Мальчик потерял дар речи. Больше всего ему понравилась доселе невиданная модель с желобами и шариком. Нужно было ухитриться, чтобы шарик не попал в расставленные по пути ловушки. Модель дополняли оформленные в сказочном стиле часы с кукушкой. Валентин предположил, что часы оживут, если шарик точно угодит в предназначенную для него лузу.

Разумеется, на все просьбы сына взять хоть одну из игрушек домой, мать ответила решительным отказом:

– Это для других детей, к тому же, куплено на школьные деньги!

Виктория Павловна, заметив навернувшиеся на глаза Валентина слезы, смягчилась:

– Сегодня, на торжественной линейке, тебе вручат подарок.

И действительно. Наступил долгожданный час. Всем мальчикам и девочкам вручили яркую большую книгу про то, какую роль в жизни играет природный газ, а Валентину тоненькую книжку со стихами Афанасия Фета «Водяной конь».

Ребров-младший, который тоже хотел яркую большую книгу, расплакался, но мать строго пожурила его:

– Дареному коню в зубы не смотрят!

3

1 сентября 1984 года Валентин отправился на первую в своей жизни школьную линейку.

Валентин уже успел познакомиться с будущими товарищами (в августе Виктория Павловна водила сына «знакомиться со школой»): Гаврилой Принципом, Олегом Улитиным и Ильнуром Рахматуллиным.

Гаврила был сероглазым рослым мальчиком. Читатель с историческим образованием вспомнит того Гаврилу Принципа, сербского националиста, из-за которого началась первая мировая война и, стало быть, ХХ век. Но одноклассник Валентина Гаврила не имел к нему никакого отношения. Имя – обычное для русских, правда, несколько устаревшее к концу семидесятых годов, а Принцип… скорее всего дело было в обычной описке. Сам Гаврила подчеркивал, что правильная фамилия его деда была Принцев и ее специально исказили в советское время. Но, впрочем, Гаврила считал себя очень принципиальным.

Принцип жил в частном доме-развалюхе в самом конце улицы Дмитрова, упирающейся в Цыганские дворы. Прямо за огородом принципова дома начинался, заросший рогозом, наполовину затянутый ряской, пруд. Он тянулся до железнодорожной насыпи и являлся центром притяжения для окрестных мальчишек. Позже, приучившись возвращаться из школы самостоятельно, Валентин и Гаврила любили помечтать о том, как соберут радиоуправляемую модель корабля или даже подводной лодки и будут запускать ее в пруд.

Олег Улитин, со смешно загнутыми ушами, обладал мягкими чертами лица. Было в его движениях что-то кошачье. Он жил в однокомнатной хрущебе на углу улиц Коммунаров и Вологодской с родителями и старшей сестрой.

Ильнур Рахматуллин – смуглый, черноглазый, плосконосый – мог похвастаться тем, что у его отца есть автомобиль и настоящая мастерская в гаражах. Его квартира находилась ближе к лопатинскому частному сектору, в доме-корабле сразу за кооперативным магазином.

В тот день Валентина впечатлили огромные накрахмаленные банты девочек. Ветер топорщил их, словно головные уборы католических монашек. Воздух наполняли запахи гладиолусов и георгинов. Пророчески звучала музыка из колонок: «Мучат в школе, мучат в школе» (так слышалось Валентину).

Только с музыкой у Валентина сложились непростые отношения. Все дело в том, что Виктория Павловна прочитала в «Комсомолке» про уникальные дарования химика-музыканта Бородина, – и понеслось. Она вдруг вспомнила, что хотела быть творческой личностью. Ну а поскольку рисование Виктории Павловне всегда казалось занятием легкомысленным (что такое вольный художник?), выбор был сделан в пользу музыки.

Виктория Павловна решила, что если ребенок начнет заниматься музыкой как можно раньше – больше будет толку. Гитара с пятого класса – слишком поздно, да и гитара – орудие хулиганов. Баян – мальчишеская вещь, тяжелая и увесистая, но так мальчик заработает сколиоз. Скрипка – инструмент уж больно аристократический. Фортепиано – совсем другое дело. Его таскать ребенка не заставят.

И вот осенью 1984 года Валентин стал ходить на занятия в подготовительный класс музыкалки во дворец Машиностроителей – Машинку. Занимались в конце длинного холла, заставленного старыми расстроенными фортепиано в пыльных чехлах. В этом было что-то абсурдное. Учительница музыки заявила, что у Валентина нет никакого слуха и она не рекомендует его для поступления в музыкальную школу. Но Виктория Павловна уже успела начертать. Как нет слуха? А учителя в музыкальной школе на что? Будет.

Для Валентина начались мучения. От природы худой, анемичный, он быстро уставал, а тут еще после уроков в обычной школе надо было идти в музыкалку. (Она находилась в подвале хрущевки на улице Кремлевской).

Совсем другая история приключилась с изостудией.

Однажды мальчик сам уговорил мать подняться на четвертый этаж. В конце длинного коридора располагалась детская студия, которой руководил заслуженный художник РСФСР Юрий Нагибин. Валентин был очарован большим светлым пространством, заставленным испачканными красками мольбертами, гипсами, восковыми фруктами. А еще из студии открывался прекрасный вид на площадь и фонтан перед Машинкой. Площадь и по сию пору существует, а вот прежнего фонтана, с фигурой обнаженного пловца с летящим лебедем, давно нет…

Так Валентин стал ходить в кружок, который был ему по душе. Занятия проходили следующим образом. Мальчики (девочек, как ни странно, было всего две-три) рассаживались перед мольбертами. Прикрепляли кнопками листы чертежной бумаги. И начиналась магия вождения кистями. Рисовали пахучими медовыми красками. В пластиковых светло-серых коробочках, они покупались в школьно-письменных товарах. Особенно Нагибин хвалил магазин на «Восьмиэтажке», поучая:

– Там лучший выбор в Черниковке. Никогда не пользуйтесь кисточками, которые вкладывают в наборы. Они плохие. Берите натуральные, из беличьего хвоста!

Для Валентина этот магазин был вторым в ряду магазинов на Первомайской. Первое место, безусловно, отводилось магазину игрушек «Орленок». Сколько там имелось замечательных отделов! Фаворитами Реброва-младшего являлись два отдела. В отделе конструкторов, настольных игр и электронных викторин цены варьировались от классической трешки до червонца. Самым крайним и самым волшебным отделом был тот, где стояли трехколесные велосипеды, детские педальные машинки, стоившие баснословные тридцать рублей! Второе место занимал уже упомянутый магазин школьно-письменных товаров. Ну и третье – Калининский универмаг, точнее, площадь перед ним со стариком-лотерейщиком.

Какое это было роскошество проходить от отдела, где торговали тканями (Валентину нравилось рассматривать их фактуру, цвета, наблюдать за тем как продавщица толстыми железными ножницами ловко отрезает кусок) до отдела школьных ранцев, портфелей, красок, ручек, карандашей и фломастеров. Все заканчивалось отделом, где стояли вазы, статуэтки, висели копии картин. Неизменно взгляд Валентина приковывала копия картины Георгия Нисского «Порт на севере». Выполненные энергичными мазками темно-синие воды и бирюзовые контуры гор рвались в реальность.

…Около часа или больше маленькие художники сопели над своими работами. Наконец раскрасневшийся, в прилипших к потному лбу кудряшках, в вельветовом костюме песочного цвета появлялся художник. Его мастерская располагалась в смежном со студией помещении. Нагибин начинал обходить питомцев на предмет обнаружения очередного шедевра. Несколько работ и вправду удостаивались чести отправиться на детскую выставку. Особо выдающиеся подвергались разбору. На этом, собственно говоря, занятия в изостудии заканчивались.

Валентину долгое время не везло. Его виденье мира начисто было лишено вызывающих красок. Преобладали серые, черные, бордовые и бледно-палевые тона. А ведь так, большую часть года, и выглядела Черниковка. Тут мальчик не поступался правдой. Нагибин небрежно замечал:

– Грязнишь, кисточки почаще мой!

Но вот как-то мальчик со смешным именем Нил нарисовал что-то немыслимо яркое. Вдохновленный примером, Валентин выдал целую вереницу экзотических зверей: ягуара с ярко-желтой в пятнах шкурой, изумрудно-зеленого крокодила, синего слона.

Нагибин в первый раз ненадолго задержался перед рисунком Реброва-младшего. А потом произнес долгожданные слова:

– Приготовь работу!

Но если рисовать в студии Валентину никогда не надоедало, то школа быстро разочаровала, охладила.

Потянулись суровые школьные будни. Пошли прописи да палочки. Учительница попалась строгой – молодой, энергичной, в модных очках-аквариумах. Но Валентин частенько отвлекался, напевая песню из только вышедшей на экраны «Гостьи из будущего»: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко…» Однажды учительница заметила: «Кто это поет?» Валентину стало очень стыдно, и он замолчал.

Валентин на всю жизнь запомнил памятный вечер перед окончанием второй четверти. Учительница разбирала достижения своих питомцев в прописях. Она брала тетради и хвалила: или за правильность написания палочек и букв, или просто за аккуратность. Да так, как будто в этот вечер определялась по прописям будущая жизнь каждого ученика. Вот этот всего добьется, станет великим ученым, этот – художником, этот – инженером. Валентин очень ждал, что его тоже похвалят. Нашлись же теплые слова для заторможенного Генки Ширяева. («Ширяев ленится, но если захочет – может. У него – большой потенциал!») Но… имя Валентина так и не прозвучало.

Постепенно Ребров-младший приноравливался к правилам человеческого общежития. Близился новый 1985 год. Потом задним числом полно будет пророков в своем отечестве, а тогда никто ни сном, ни духом не подозревал, что это – последняя доперестроечная елка. В школе царила праздничная суета. Валентин торжествовал. Его страсть к вырезанию и последующей спайке частей – получила полное удовлетворение: китайские фонарики, цепи из полосок разноцветного картона, флажки. Каждый класс производил горы украшений. Их складывали в прозрачные полиэтиленовые кульки и относили в спортивный зал.

На школьную елку дети пришли со своими родителями, наряженные в звездочетов, красных шапочек, снежинок и проч. Только Генка Ширяев, к ужасу и негодованию классной учительницы, явился без всякого костюма в школьной форме.

Валентину Виктория Павловна, что называется, подкузьмила. Она посчитала, что Ребров-младший будет неотразим в настоящем, а не сшитом своими руками, карнавальном костюме. Только костюм Чебурашки оказался катастрофически нелеп.

Огромные куски материи хлопали по вискам и как будто кричали: «Посмотрите, какой ушастик!» Взрослая девушка, исполнявшая роль Снегурочки, быстро взяла Валентина за руку и чуть ли не насильно затащила в хоровод вокруг елки.

Мальчик принялся завистливо смотреть на самодельные костюмы других детей. Даже костюм звездочета, с остроконечным фиолетовым колпаком, обклеенным кривыми звездами, показался ему в сто раз лучше собственного. Что уж было говорить о нарядах принцев и принцесс?

В какой-то момент Валентин приободрился, увидев, что всем надоело пялиться на его нелепый наряд. Он стал рассматривать елку, но она оказалась так густо убрана дождем, что больше напоминала металлический конус, чем живое дерево.

Наконец хоровод остановился, и к детям вышел Дед Мороз. Валентин сразу обратил внимание на то, что грим на лице Деда Мороза был наложен неровно и местами отвалился, обнажив расчерченную лопнувшими капиллярами кожу. У Снегурочки оказались длинные, покрытые красным лаком, ногти и хриплый голос. Эти детали настолько не вязались с атмосферой разыгрываемого действа, что Валентин равнодушно воспринял сообщение о том, что по дороге к елке какие-то разбойники похитили у Деда Мороза мешок с подарками. Да и вот беда: елочка на кодовую фразу: «Елочка, зажгись!» – не зажигалась, потому что Баба Яга украла волшебные слова.

Разбойники оказались безобидными пиратами – двумя студентами театрального училища в украинских шароварах. Несмотря на козни Бабы Яги, интриги темных сил рухнули. Мешок с подарками был найден и Снегурочке, наконец, удалось зажечь огни на елке. Представление закончилось появлением Мальчика Новый Год с прикрепленным, как у бегуна, номером 1985.

После этого Дед Мороз стал вызывать детей и дарить подарки. Сначала он дарил за стишок, а потом, потому что времени на всех не хватило, просто так.

Позже Валентин был сильно разочарован, узнав, что подарки доставили не из Северного Полюса (как ни странно, но советский Дед Мороз имел больше сходства с Санта-Клаусом, с его оленями и гномьей почтой, чем с российским обитателем Великого Устюга), а прямо из родительского комитета. Но все равно было приятно получить пакетик с конфетами (одна из них была непременно большой, с вафельными пластинками).

Потом Виктория Павловна повела Валентина на большую елку в «Машинку». Мальчик взбрыкнул, отказавшись надевать костюм Чебурашки. Мать рассердилась и сказала, что в школьной форме их не пустят, потому что другие дети придут в карнавальных костюмах. Пришлось Валентину покориться. Но какого он увидел в холле дворца мальчика – настоящего принца с кружевами, в белой шитой треуголке с бахромой!

Реброва-младшего осенило. Он сказал матери, что когда еще чуть-чуть подрастет, сделает себе настоящий костюм.

– Короля? – пошутила Виктория Павловна.

– Королевского мушкетера! – ответил с гордой серьезностью Валентин.

И все-таки, первый класс – сказка. Зимы стояли суровые. Занятия для первоклашек часто отменяли. Виктория Павловна отправлялась с Валентином к магазину, чтобы сдать сына на руки дедушке и бабушке. Дедушка удивлялся:

– Разве минус тридцать это мороз? У нас в деревне и в минус сорок учились!

Зато счастливей Валентина в целом свете никого не было. Уроки отменили! Как много в этом звуке для сердца детского слилось…

Но, вообще, 1985 год еще оставался советским по характеру. В Уфе никто и слыхом не слыхивал о том, что по китайскому календарю это год зеленого деревянного быка. Зато распространилась мода не только клеить бумажные снежинки на окно, но и рисовать акварельными красками целые картины.

Между тем страна стояла на пороге решительных перемен. 10 марта 1985 года Константин Устинович Черненко скончался. Очередной траур сорвал очередной выпуск культовой детской телепередачи «Спокойной ночи, малыши!». Зато Валентин с удивлением увидел на телеэкране странного лысого дядьку с пятном, как от пролитого компота, на лбу. Валентину все казалось, что дядька, перед тем как выйти к трибуне, забыл воспользоваться носовым платком. Дядька в телевизоре оказался новым руководителем страны – Михаилом Сергеевичем Горбачевым.

На следующий год «учительница первая моя» ушла в декрет. Вместо нее появилась обычная совковая тетка с пучком на голове. Она была ничем не примечательна, кроме того, что вечно искала выпавшие из прически шпильки. Зато Валентин сколько угодно мог пялиться в окно и читать принесенные с собой книжки.

Зимой 1985 года Валентин снова угодил в больницу с воспалением легких. Напасть настигла его на таблице умножения. Но, первое легкое дыхание грядущей смутной эпохи: вдруг все узнали о том, что грядущий год – год тигра по китайскому календарю. Валентин уже успел нарисовать на окне востребованного хищника с черными полосами. Врач обманул мальчика. Сказал, что отправит на какую-нибудь недельку, а потом выпишет. Валентин в этот миг представлял себя стойким оловянным солдатиком из набора картинок к сказке Андерсена («Не соглашайся!» – шептал он самому себе). И все-таки согласился. Врач же дал честное слово!

Сначала Ребров-младший лежал в палате, выходящей окнами во двор больницы. Это было хорошее место. Как-никак ближе к приемному покою. К тому же напротив находилась дверь палаты девочек.

Кормежка в больнице была отвратительной. Давали склизкую, давно потерявшую вкус, цвет и форму, тушеную капусту. Вместо мяса – куски жира. Валентину привычно носили богатые передачи в толстых полиэтиленовых пакетах: отварную курицу, кольца, посыпанные арахисом, газировку. Такое изобилие вызывало восторг у товарищей по палате.

Каждый день к мальчикам приходила молоденькая медсестра (или практикантка) ставить капельницы. Иногда девушка присаживалась на постель к соседу Валентина – подростку, у которого уже пробивался пушок над губой, и щебетала о пустяках.

Не обошлось без товарища по играм. Одному мальчику родители принесли фигурку Самоделкина из синей пластмассы. Лежа в кроватях, когда за окнами сгущались лиловые сумерки и зажигались яркими огнями окна домов, Валентин и мальчик мечтали о том, что можно сделать с игрушкой:

– Надо отрезать ножом голову у Самоделкина, а потом прикрепить к туловищу с помощью шурупа. Тогда она будет крутиться как у настоящего робота!

– А пластмассовую гайку на голове заменить настоящей!

– Еще ноги и руки отпилить и посадить на шарниры!

Между тем палата пустела. Соседи Валентина выписывались, а он, вопреки обещаниям врача, оставался гнить в больничке.

Да, в те времена, читатель, не было такой нормы – две недели и с вещами на выход! Люди могли, если надо, лежать месяцами!

Однако Валентина не оставили одного в палате, а перевели в другую, на противоположной стороне коридора.

Валентин оказался в обществе мальчиков гораздо старше себя. Самый младший из них учился в пятом классе. До полуночи мальчики рассказывали страшные истории. Валентин еще не слышал ничего подобного. А тут разом познакомился со всеми, леденящими душу, фантазиями советских детей:

«Умирая, мать сказала девочке, чтобы та не покупала синего велосипеда. Вот мать умерла, а девочка пошла в магазин покупать велосипед. Но там остался только один синий велосипед…»

«Одна семья купила шкаф, на дверце которого было маленькое черное пятнышко. Сначала на него никто не обратил внимания. И вот в первую ночь…»

Близился Новый год. Мальчики один за другим выписывались из палаты. Валентина брала зависть, когда он видел, как очередной счастливец скатывал матрас и доставал из заветного пакета «саламандры» на тракторной подошве.

Однажды мальчик не выдержал несправедливости и расплакался. Его даже не могла утешить банка, туго набитая горячими пельменями. Зато (история повторилась) соседи по палате буквально офигели:

– Ему пельмени принесли, а он ревет!

Но перед самым Новым годом Валентин был вознагражден. Нет, не выпиской, а шефством над новым больным.

Это был темноглазый, смуглый, черноволосый мальчик. Он пришел в палату с настольной игрой «Водное поло» и журналом «Следопыт». Теперь Валентин мог позволить себе роскошь не плакать. Он сам успокаивал новичка, рассказывал на правах старожила, что всегда можно попросить сладких аскорбинок у дежурной медсестры.

Как прирожденный индивидуалист, Валентин особенно запомнил вечер, когда он расправился с передачей мальчика – винегретом в расписной деревянной плошке (чужая еда всегда вкуснее!), а потом листал журнал «Следопыт» и как будто наяву путешествовал, продираясь через покрытые дремучей тайгой Уральские горы.

Продолжение следует…