От горы Саит-тау до предгорья Алатау. Часть вторая
Все новости
ПРОЗА
16 Мая 2019, 12:25

Уфимские девчонки. Часть вторая

Мария ЛАРКИНА Повесть Дырка на колготках Часть 1 Продолжение. Мы с Лилькой вытаскиваем из шкафчика муку, нарезаем деревенское мясо на мелкие кусочки, тоже самое делаем с картошкой. Она замешивает тесто… – Сегодня снова готовим балиш, – говорит Лилька важно. Мы будто на съемках кулинарной программы. Не хватает только колпака и фартука. Я крошу лук неумело. Жмурю глаза. Нож постоянно соскальзывает с луковицы. Лильке больно на это смотреть. Она кривит лицо.

– Запомни, обязательно надо добавлять в говядину гусятину, хоть немного! – говорит она строго.
– Кладем наше одеяльце, – продолжает Лилька, аккуратно выстилая тонким слоем теста чугунную сковородку, – теперь мясо с картошкой, и накрываем другим одеяльцем.
Она вертит голову то вправо, то влево, проверяя, все ли сделано как надо.
Одеяльцы отправляются в духовку. Мы следим за балишом через окошечко в духовой дверце.
Плиту эту купила Лилькина мама на свою премию, и очень ей гордится – газ включается кнопкой, а в духовке горит фонарик, освещающий приготавливаемое блюдо.
– Хочу быть поварихой… – мечтает Лилька. – Я всю жизнь могу провести на кухне! Когда что-нибудь пеку, то прям кайфую… Мне нравится, что даже мама улыбается, когда у меня получается что-то вкусненькое.
Я интересуюсь:
– А почему твоя мама редко улыбается?
– Она ворчит, что у папы маленькая зарплата. Ей приходится горбатиться за двоих… – грустно отвечала она – наверное поэтому.
– У нас то же самое… – пожимаю я плечами, – но мама улыбается.
– Все люди разные, – отворачивается Лилька. Ей неприятен наш разговор.
* * *
Мы жили скромно, на учительскую зарплату, а Лилькина мать работала заведующей магазином.
У них было все для комфортного существования.
А мне на завтрак готовили картошку, потому что больше в доме ничего не было. Иногда, если повезет, я ела макароны.
Из мяса мы варили суп. Его хватало на два, три дня.
Однажды моя мать, придя с работы, поставила на стол четыре железные банки. Папа взял одну и повертел в руках. Банки были без наклеек с названием.
– Что это?– спросил он.
Мать хитро посмотрела на него сияющими глазами и заговорщически произнесла:
– Тушенка…
Отец тут же полез в стол за открывалкой. Мама запорхала по кухне:
– Надо картошечку отварить, помнишь, Марат, как в студенческие времена у нас на даче…
Она уже начала рассказывать историю из их молодости, как вдруг услышала возглас отца:
– Вот гады… Ты где это купила вообще?
– Нет, ты посмотри, посмотри, а…– он протягивает нам банку, и мы заглядываем внутрь.
Там болотного цвета трава, издающая странный запах.
–Ну-ка вторую открывай, – кричит мать.
Во второй то же самое…
Как и в оставшихся двух.
Морскую капусту подсунули матери на Центральном рынке цыганки.
– Подошли и говорят: «Тушенку надо?» А у меня сегодня расчет был, ну я и взяла. Сволочи, как же так можно! – плачет она.
Отец пинает коробку с картошкой, которая стоит в углу:
– Поехали туда, может они там еще.
Вернулись они через час ни с чем.
Две банки капусты мы съели с картошкой.
– А что делать с двумя другими? – Говорит мать, – пойду Расиме предложу, не выбрасывать же. Вон они шумят в коридоре, схожу, посмотрю, что они там делают.
Мама отрывает дверь. Дядя Эдик и широкоплечий высокий мужик втаскивают в квартиру Лильки персидский ковер.
– Эдик, Расима дома? Вам капуста морская нужна?
Красный дядя Эдик указывает ей на кухню:
– Иди ей предложи.
Тетя Расима радуется капусте, но берет одну банку. Вторую отец выбрасывает в мусорку.
* * *
Тетя Расима при своей неимоверной жадности имела пристрастие обставлять дом дорогой мебелью и посудой. Казалось, стоит только приоткрыть дверцу серванта, как на тебя оттуда посыплются фарфоровые чашки, тарелки, хрустальные рюмки.
В их жилище царила чистота, подушки они накрывали ажурной сеточкой, а на кроватях лежали шелковые покрывала. Белоснежная кровать, на которой мы с Лилькой часто прыгали, представляя себя певицами, пахла деревом и лаком.
О том, что мы прыгали на кровати, тетя Расима не знала, потому что не простила бы нас за эту шалость.
Ответственность за чистоту дома всегда лежала на Лильке. Она, словно балерина, танцевала, летя из одного конца в другой, и протирала трюмо, полки, стол, сервант. На подоконниках их окон стояла красная герань.
– Этот запах, – говорила Лилька, – лечит бессонницу и нервные срывы.
«Хорошо было бы все комнаты в их квартире заполнить горшками с геранью», – думала я.
* * *
Мне «везло» на несчастные любови. В 9 классе мне понравился один несимпатичный парень – весь прыщавый и глупый. Почему понравился? Может потому что я совсем не разбиралась в мальчишках… И вот я пришла к Лильке за советом.
– Когда мы влюблены, мы не видим прыщей и тупости, – сказала она глубокомысленно, повертев в руке его фотку.
Я игриво спросила: «Он самый лучший?».
Лилька расхохоталась: «В мире крокодил»…
Конечно, я не обиделась, мы посмеялись и начали готовить котлеты.
Лиле нравился Паша. Блондин с голубыми глазами. Он дружил с ее двоюродным братом, который часто заходил к ним в гости. Лилька тогда прибегала ко мне через день, чтобы погадать. Какой я была гадалкой, нетрудно себе представить, но мы верили, что по картам можно узнать будущее.
Иногда Лилька плакала, говорила: «Ну, я так и знала, опять разбитое сердце вышло»… Разбитое сердце выходило через день, но она почему-то иногда этого не замечала. В эти моменты я боялась за нее, вспоминая, с каким остервенением однажды она отрезала себе волосы…
– Мама говорит, что Паша мне не подходит, – говорит Лилька. – Он русский, а мне нужен татарин… И вообще, чего за внешностью гнаться? Ну блондин, ну красавчик. А я-то…
– Опять: «а я-то…»
– Ты знаешь, я на него смотрю через бинокль, – взрывается она.
– Больная… Это как? Следишь, что ли? – удивляюсь я.
– Ага, иди-ка сюда, – зовет Лилька.
Мы открываем шторы, и она наводит бинокль на окно напротив.
– Маньячка, – смеюсь я.
– Он редко к окну подходит. В институт же поступил. Учится все, наверное…
Глаза Лильки горят, будто бы ей только что подарили подарок.
Однажды я видела как Дед Мороз (мой папа) подарил ей подарок.
Лилька тогда училась в пятом классе, и всерьез подумала, что мой отец – Дед Мороз.
Я-то сразу вычислила его по носкам.
Ну, допустим, Дед Мороз надел папины тапочки, но его черно-белые носки с красными точками, он никак надеть не мог, ведь мама уверяла, что такие носки есть только у него, и она их купила в Москве во время командировки.
Лилька все равно поверила – Дед Мороз существует… Странно было ожидать этого от такой взрослой девчонки…
Я была ошеломлена такой чистой верой в Деда Мороза.
Родители хихикали на кухне и шептали: «Поверили вроде»…
Я решила никогда не рассказывать Лильке про то, что Дед Мороз – мой папа.
Однако в тот же вечер, в день, когда Лилька поверила в Деда Мороза, тетя Расима уже будучи в подпитии раскрыла правду:
– А моя-то идиотка поверила, что ты Марат – Дед Мороз.
Мы были у них в гостях, а мне так хотелось, чтобы она заткнулась. Отец глупо улыбался.
Тетя Расима, дяде Эдик и мой отец пили водку.
Мы с Лилькой пошли в ее комнату. Она открыла окно и швырнула туда подарок – это была картонная коробка со сладостями…
– Что ты сделала? Зачем? – мне хочется плакать.
* * *
Как-то раз Лилька громко постучалась и с порога бросилась на шею.
– Пашка в кино пригласил! Встретил меня такой на улице и говорит (она хотела его изобразить и зачем-то выгнула спину): «Конец лета, а мы с тобой еще в кино ни разу не сходили! Представляешь, да? АААА»
– Можно возьму сережки твои висячие? – Лилька бросается к лакированной коробке с бижутерией. Белые пластмассовые сережки с висящими цепочками – все мои богатства.
– Конечно! И юбку красную тебе еще надо, – заключаю я, хотя мало чего понимаю в моде.
Мы вываливаем из шкафа вещи и устраиваем модный показ.
– У меня кофточка белая есть, – запыхавшись от внезапно свалившейся радости, говорит Лилька, – там титьки видно. Ее надену. И юбку вот эту твою – красную! Офигеть, у вас вещей! Мамка у меня строгая, ничего толком не покупает мне из одежды. Форма говорит есть и ладно. А у тебя вон сколько всего!
– У нас бабушка шьет, – оправдываюсь я.
Мне даже совестно за то, что у нас столько вещей, а у них нет.
– Да ты говорила, что бабка твоя шьет, – отвечает Лилька, разглядывая мамин пиджак.
– А если я его надену, а? Что скажешь? Твоя мамка ругаться не будет?
Зная, что моя мама вообще редко ругается, восклицаю: «Конечно нет!»…
Мне не по себе. Я дорожу своей одеждой и не могу представить, чтобы ее надел кто-то другой. Но Лилька не чужая. Она своя.
– Рассказать матери, что на свидание иду? – прерывает думы Лилька.
Я чуть не поперхнулась: «Конечно нет! Ты же знаешь, как она к Костику относится»…
– А что мне сказать-то? Я ей всегда говорю, куда хожу. Она просто так не отпускает.
Я вспоминаю, какой беззаботной Лилька была, когда мы учились в младших классах, как завидовала ей, ее компании.
Теперь, кажется, мы поменялись местами.
Хотя… в какой-то степени я по-прежнему ощущаю себя одинокой. На меня никто не орет, но папа пьет.
Он стал озлобленным и отчужденным. Мама много времени проводит на работе – кому-то же надо содержать семью.
К этому времени в школе у меня уже есть друзья и компания, но все они живут далеко, в центре города, а я тут.
Наш серый дом теперь окружают не маленькие домики, а такие же девятиэтажки. И черт бы с этими девятиэтажками! Исчезло все – легкость, счастье, уют.
В четырнадцать, я думала, что шестнадцатилетие – это возраст, когда уже можно спокойно найти себе парня и свалить из дома.
Мы смотрели фильмы об американской мечте. В «Красотку» влюбился Ричард Гир, Ван Дам сражался с самолетами, но выходил из боя с одной царапиной, а приемный сын из «Трудного ребенка» вел себя так, как хотел, его все равно любили…
Мне казалось, что все, что было раньше – не то, а о том, что будет дальше, не задумывалась.
– Как придешь из кино, сразу ко мне, – пригрозила пальцем я.
– Да, поняла, конечно…
Вечер наступил. Я все прислушивалась, ожидая звуки хлопающей двери. И вот, дверь, кажется, открылась.
Мчусь к глазку. В коридор выбегает тетя Расима. Она резко поднимает руку и отвешивает Лильке пощечину. Мать хватает дочку за волосы. Лилька падает и издает крик…
Больше я ничего не вижу.
Только их красную дверь с черным шрамом.
* * *
Две недели от Лильки нет вестей.
Видимо мать не впускала ее из дома. Телефона у нас в квартире тогда не было… И я постоянно вздрагивала при звуке открывающейся двери.
Наступил сентябрь.
Она идет в сером плаще, опустив плечи.
Мы ровняемся.
– Как дела?
– Пошли за гаражи, – сухо отвечает Лилька.
Мы бредем за угол молча. Начинает накрапывать дождь. Лето в этом году недоброе, слякотное и серое. Осень еще хуже.
– Мать мне такое устроила! Телефон Пашкин пришлось дать ей, она ему позвонила, наорала… И главное говорит опять, что мне богатый нужен, татарин… Зачем? Что прямо сейчас надо замуж выходить?
Мы стоим между гаражами, серыми, как небо, и курили.
– Я боюсь маму, – говорит Лилька. – Боюсь, что она будет нервничать и умрет… Она орет, орет, а потом ложится на кровать и говорит: «Скорую вызывайте, наверное, инфаркт».
«Какой инфаркт у этой кобылицы? Скорее Лилька умрет, чем эта розовощекая большая женщина», – разозлилась я. И почему ранее мне не приходило в голову, что эта Расима ненавидит и дочь, и мужа, и мою семью и меня. С какими красными от злости глазами она смотрела на нас, детей, играющих, веселящихся… И что останется у меня в памяти от тети Расимы, кроме ее слова «Яцыз»?
* * *
С Пашкой Лилька больше не виделась. Он переехал с родителями на север.
Лилька долго была одна, а тетя Расима хотела выдать ее замуж.
– Нормальные девки уже повыскакивали, а ты бестолочь…
У нее была навязчивая идея с кем-нибудь свести дочь. Однажды и меня позвали на смотрины. Из Баймакского района приехал сын друзей родителей – черненький и маленького роста мужичок.
Он все время молчал и теребил в руках салфетку. Тетя Расима приготовила курицу в духовке, положила ему в тарелку большой кусок курицы и он ковырял ее вилкой. Робко и совсем не по-мужски. А потом вообще сказал, что не голоден. Кастинг женихов он не прошел. Отец Лильки напился, и тете Расиме было стыдно. За него, и за большой кусок курицы, положенный в тарелку жениха, за Лильку, которая всем видом показывала, что сын друзей ей не пара.
– Мама говорит, что выходить замуж по любви – глупость, – сказала она тем вечером. – На одной любви далеко не уедешь…
Мы отправились на крышу, сказав взрослым, что Лилька пошла ко мне, а я к ней. Взрослые казались с высоты маленькими муравьишками, мы видели только их головы – в шапках, шляпах, платках.
– Помнишь, я хотела стать поварихой? А сама учусь теперь на биолога… А помнишь, я хотела встречаться с Пашкой? В итоге одна. Все у меня так, как мама мне сказала: не по любви… Значит, я на верном пути, – рассмеялась она.
Я представила, что сейчас было бы здорово, если бы она собрала чемоданы и уехала от тети Расимы и дяди Эдика в неизвестном направлении…
Продолжение следует…
Читайте нас: