Взрывное чаепитие

Величие победы измеряется степенью ее трудности.

М. Монтень.

Широко известна военно-народная поговорка о сапере, который ошибается лишь один раз. Когда мы вспоминаем о Первой мировой войне, то в первую очередь подразумеваем невиданные темпы эволюции боевой техники: первые боевые самолеты, броневики и танки, скорострельная артиллерия, пулеметы и так далее.

Но парадокс развития техники состоял в том, что средства обороны превосходили оружие наступления, особенно в первой половине всесветской бойни. Пулеметы и магазинные винтовки, скорострельные полевые орудия превращали 800–1000 метров, разделявшие противников, в непреодолимое поле смерти пехоты, а тем более – кавалерии.

Боевая авиация и артиллерия не могли еще надежно подавлять огневые точки противника, колесная броневая техника также не могла царствовать на поле боя, изрытом снарядами, окопами. Танки появились на Западном фронте лишь в 1916 году, и их первые образцы позволяли добиваться отдельных тактических успехов.

И военные стратеги обратили свой взор надежды не в небо, не на равнины танкодоступной местности, а в… недра.

С момента появления пороха подкопы и подрывы крепостных стен городов и замков стали широко применяться в боевых действиях воюющих сторон. Название воинской профессии «сапер» и возникло от термина «сапа», то есть подкоп. Казалось бы, практика подкопов должна была отойти в прошлое: осады крепостей стали исключением, а не правилом, многодневное рытье вручную подземных ходов – «галерей» против полевых укрытий (дот, окоп) и их подрыв – сизифов труд. И тем не менее подобное «наступательное» минирование имело место не только в практике отстававших в развитии германской, русской и австрийской армий, но и более технически оснащенных британской и французской армий (рекомендуем «Записка о применении мин» маршала Франции Ж.Жоффра, 1917 г.).

В начале марта 1915 года на одном из участков фронта в Карпатах создалось своеобразное положение: противоборствующие стороны находились на расстоянии 40 метров друг от друга. В ходе боев австрийцы закрепились на верхушке скалы, а русские стрелки буквально зацепились за подножье. О рытье окопов не могло быть и речи – препятствовали твердый грунт и непрерывное огневое воздействие противника. Удерживать позиции русским позволяли складки местности. Воюющие стороны вели непрерывный ружейный огонь, почти не причиняя вреда друг другу. Но рывок для овладения верхушкой скалы был немыслим – пулеметы смели бы храбрецов.

Полковой инженер предложил проложить под основание горушки минную галерею: расстояние невелико, вероятность обнаружения работ мала из-за непрерывного треска винтовочных выстрелов, порою сопровождающихся взрывами ручных гранат.

Также ставка была сделана на уверенность противника в отсутствии подземной минной опасности, не создавшего для прослушивания грунта так называемых минных колодцев.

План был утвержден на уровне корпуса. Но с первых же метров появились сложности. После поверхностного каменистого грунта встретились пласты известняка. Это не гранит, но все же маленькими самодельными ломиками удавалось за сутки добиваться проходки не более двух аршин, работая непрерывно, тремя сменами по восемь часов.

Пройдя 18 аршин, саперы наткнулись на более твердый пласт, не позволявший вручную продолжать создание галереи. Пришлось пробивать вертикальный ствол и продолжать горизонтальную проходку лишь после нахождения более податливого грунта.

В голове галереи работы освещались ручными фонариками, а когда истощились батарейки к ним, саперы применили огарки свечей. И без того спертый воздух быстро пополнялся углекислым газом. При создании галереи было важно подвести ее как можно ближе к пулеметным гнездам, расположение которых было неясно.

Помогло неожиданное обстоятельство: началось таяние снега, а с ним и разложение трупов, и враги попросили перемирия для их уборки.

Подземные работы были прекращены, так как австрийские солдаты просматривали во время этих мероприятий наши позиции беспрепятственно. Но зато такую же возможность получили и русские. Полковой инженер высмотрел пулеметные гнезда и с помощью подручных средств наметил точное направление галереи. К 1 апреля галерея достигла 30 метров в длину, и риск ее обнаружения противником стал слишком велик. С разрешения командования саперы стали закладывать свыше 600 кг пироксилина. Несколько в стороне от головы галереи была выдолблена зарядная камера, в которую и укладывалась взрывчатка. Пироксилин хранился в условиях 25–30 процентов влажности, что делало его безопасным при транспортировании.

Но для подрыва требовалось 10 процентов сухого (2–3 процента влажности) пироксилина, а его прислано не было. Рискованное подсушивание произвели в избе лесника, имевшей русскую печь и расположенной менее чем в километре от позиций.

Представьте картину. В тесноте полуметрового прохода три сапера (офицер и два унтера) производят закладку более чем 60 кг сухого пироксилина, капсюлей, бикфордова шнура, электропроводов при свете четырех свечных огарков, прилепленных к бортам ящиков со взрывчаткой. Этим храбрецам повезло: огарки не воспламенили взрывчатку, скудного воздуха хватило на поддержание дыхания, противник не обнаружил всю эту возню у него под ногами.

На последнем этапе подготовки взрыва выяснилось, что вышла из строя подрывная машинка «Сименс», трясшаяся в обозе. Унтер-умелец ее восстановил, но полковой инженер подстраховал ее. За минуту до назначенного взрыва поджег бикфордов шнур, но электрика не подвела.

Стрелки были наготове, укрытые специально построенными навесами.

Взрыв был не только мощным и эффективным, но и зрелищным. По описанию штабных офицеров, наблюдавших в бинокли, верхушка скалы разверзлась и как вулкан исторгла десятки камней и плотное облако пыли.

Противник был оглушен, деморализован. Когда отрокотал взрыв, наступила непривычная полная тишина. Русские стрелки, измотанные длительной позиционной войной в неравных условиях (они-то были на склоне), рванули к окопам противника без крика и команд, не дождавшись полного прекращения камнепада. По уверениям полкового инженера, без единого выстрела было взято в плен более 100 солдат и офицеров противника, отдельные группы стрелков продвинулись до двух километров, почти достигнув гаубичных батарей. Но резервы не подтянули, и тактический успех закреплен и развит не был. Русские войска заняли окопы противника первой линии, что было маленькой местной победой.

По показаниям пленных, накануне взрыва в траншею прибыл командир батальона в чине майора, заинтересовавший докладом об активизации на русских позициях, который погиб в ходе своей рекогносцировки.

Через год, во время Брусиловского прорыва командир одного из полков просил разобраться с причиной подрыва солдат на привалах.

Служебное расследование было недолгим: среди пострадавших были саперы. Выяснилось, что они наловчились разогревать чайники на шашках «гремучего студня», применявшегося для подрыва линий проволочных заграждений. В ходе боев некоторые саперы не успевали подрывать заготовленные «удлиненные заряды» по причине ранения или смерти. Их коллеги стали подбирать такую «беспризорную» взрывчатку и на привалах и дневках заменяли ими дрова, не всегда доступные и сырые.

В ряде случаев молодые солдаты для убыстрения процесса подбрасывали пачки трофейных патронов, что и вызывало взрывы.

По материалам журналов:

«Военная быль» № 96 (март 1969 г.) – Г.К. Подземная война в Карпатах…

«Военная быль» № 102 (январь 1970 г.) – Г.К. Воспоминания саперного офицера…

Журнал «Военная быль» издавался в эмиграции, и «камуфляж» автора означал, как правило, что он проживает в СССР, не желая раскрывать свое имя.