Неповесть. Часть пятьдесят вторая

Лакуна

Во дворе тоже всё менялось.

За весну как-то незаметно подросла и расцвела Ирка Савицкая (по паспорту она была Мартынова, но предпочитала фамилию своего сбежавшего папы). Мама её находилась в постоянном поиске партнёра, и девица была предоставлена сама себе. То, что она несомненно красива, не вызывало никаких сомнений, но она была по этому поводу ещё и отчаянной кокеткой и забавлялась, наблюдая наши неуклюжие попытки завоевать внимание. При этом она давала к себе приблизиться на мгновение то одному, то другому и вскоре почти каждый её сверстник (и не только сверстники, но и ребята постарше) оказывался в кругу обожателей. Мы охотились за её вниманием, пытаясь опередить соперника, и часто ссорились между собой, иногда и серьёзно. А она упивалась властью над нами, а над нашим кобеляжем хохотала, хохотала…

Наиболее успешным кандидатом в бойфренды был Виталик Артельный, представитель недружественной по отношению к нашей группировки, около него постоянно находился еще и некто Ащеулов (а может Ощеулов, я ни разу не видел его фамилию написанной). Эти типы постоянно задевали и меня и моих друзей, комментируя наши действия нарочито оскорбительными эпитетами или называя нас обидными кличками, одним словом, постоянно искали конфликт. Но до поры до времени всё противостояние наше оставалось лишь основательным колебанием атмосферы.

А был у девицы сей нормальный юмор, вся наша свора со стороны действительно смотрелась преуморительно. Я охотился на неё со своим новым другом – фотоаппаратом «Любитель-2» (это была довольно крупная камера с видоискателем в виде шахты и двумя объективами, и снять на неё незаметно было задачей почти неразрешимой). Как ни пытался заснять эту красу врасплох, но всякий раз она успевала либо повернуться спиной, либо просто сбегала, и лишь однажды я успел заснять её у открытого окна, правда, она успела высунуть язык, а я второпях дернул камеру во время съёмки. Расплывчатое фото это долго пылилось в моих бумажках, пока окончательно не пропало, теперь жаль слегка (не могу вспомнить лицо). Похожий эпизод с фото был показан в нашумевшем фильме итальянского неореализма «Развод по-итальянски».

Опять миллион терзаний.

Лакуна

По осени вся страна помогала убирать урожай – начиналась Великая Ежегодная Битва за хлеб. Странно то, что колхозники никогда не помогали горожанам ни в чём, а вот каждую осень, каждое предприятие и учебное заведение отправляло почти четверть коллектива на страду. Недурно было бы в отместку зимой направлять колхозников на уборку снега в города. Ведь если наше колхозное крестьянство имело всё в достатке (как утверждали СМИ), то почему же вся техника в селе ломалась именно в этот период и городские выполняли все работы за сельчан практически вручную. А в шестидесятые и далее, всё менее сами колхозники в страду работали, а больше бухали.

Уже тогда для меня это был один из неразрешимых парадоксов нашего «совершенного строя».

«Сосчитали и меня» и в составе нашего сборного отряда отправили в село Тарабердино за 60 км от города. Однако я испросил разрешения добраться туда своим ходом, на велосипеде.

Предстоял мой первый дальний поход, и я тщательнейшим образом к нему «подготовился», взял в дорогу еду и питьё, и поделил весь маршрут (не зная даже направления и расстояния, т. е. куда надо было ехать) на десятикилометровые отрезки, в конце каждого предполагался короткий привал с приёмом пищи.

Самое смешное, что я понятия не имел, как и где расположено это село, в каком направлении и сторону света от Уфы. Так получилось, что первые полдня у меня ушли на разузнавание направления и длительности движения. Когда же это произошло и я узнал, что туда надо ехать через Затон и далее по понтонному мосту на левый берег, то по дороге я заехал в гости к Витьке Игнатьеву и проболтал с ним ещё час-полтора. Начало похода с утра перекочевало на вторую половину дня. Лишь потом по понтонному мосту я пересёк Белую, и покатил почти на запад навстречу взрослой жизни и приключениям.

Грянул велопробегом.

Лакуна

И ехал я долго, со всеми задуманными привалами, спешить, собственно, было некуда и оставалось достаточно времени, чтобы любоваться панорамой заречной Башкирской степи. А поскольку не спешил, то приехал я на место уже после захода солнца, в сумерках. Ещё около часа колесил по деревне, сначала чтобы отметиться, а потом получить вид на жительство.

Поселили меня в дом одного из колхозников, где оказался парень моего возраста и сразу взял надо мной шефство.

Меня тут же накормили свежевыпеченным, ещё горячим, ржаным (такой хлеб давали лишь коровам и лошадям и очень удивились, что белый пшеничный мне не понравился), восхитительно вкусным, и столь же вкусным и почти горячим парным молоком, прямо из-под коровы, которого я ранее не пробовал ни разу. Пахло навозом, конюшней и только что выпеченным хлебом и ещё каким-то горьковатым дымком – экзотика.

Скоро стемнело окончательно и тут выяснилось, что в этом селе нет электричества (и никогда не было), что всего в шестидесяти километрах от столицы республики, во второй половине XX века в селе отсутствует «лампочка Ильича»; тут уж запахло такой экзотикой, что впору было начать писать дневник отшельника. Дома освещались керосиновыми лампами, а на улице хоть глаз выколи, в сельпо электрическими фонарями и батарейками к ним тоже не торговали (было поздно и сельпо закрылось, но и в открытом магазине на завтра ничего такого не обнаружилось). Зашаталась и основательно тогда моя вера в «Светлое Коммунистическое Завтра».

А ведь всего в трех километрах от Тарабердино находился райцентр, где электричество было, и куда деревенская молодёжь гоняла на танцы и в кино (в те годы молодёжь ещё водилась по деревням и посещала кино). Райцентр весело подмигивал нашему сельцу уличными фонарями и оранжевыми окнами домов. А дел-то – поставить сотни две деревянных столбов и провесить двенадцать километров проволоки…

В селе жило довольно много жителей, где-то чуть более тысячи.

Лакуна

Уровень механизации в этом «заповеднике» вполне соответствовал началу века, всё двигалось либо на конной тяге, либо вручную, была, правда, пара-другая тракторов, но они были, станки поди запряжены в огромные, допотопные комбайны «Сталинец-6» с двенадцатиметровым приёмным мотовилом и высотой с двухэтажный дом, который мог волочь за собой лишь могучий «С-80», а хиляки «ДТ-56» могли это сделать только вдвоём. Колёсную мелочь типа «Белоруси» или «Владимирца» я там и вовсе не встречал, ведь вся техника пыхтела на полях от восхода до заката. Автомобильный парк состоял из двух разбитых трёхтонок «ГАЗ-51», из двух полуторок того же завода, ещё из одной трёхтонки «УралЗИС» и знаменитого ветерана Второй мировой «ЗИС-5» с газовым генератором (топливом ему служили осиновые чурки); последнее чудо техники как ни странно бегало не хуже своих более молодых «коллег». И конечно, был обширный конный двор, потому что лошадям ни соляра, ни бензин, ни электричество не требовались.

На току, все механизмы работали на ручном приводе, там стояло: две молотилки, одна из которых была поломана, веялка и двое весов, одни для взвешивания автомобилей, другие для взвешивания мешков, каждые весы со своим набором разновесов. Ещё в отдалении высилась ржавая громада парового двигателя с высокой трубой (видимо, с царских времён); видимо, здешние пионеры не торопились перевыполнить план по сдаче металлолома. Картина была живописная и сугубо буколическая, а тут ещё девчата в разноцветных платочках – романтика.

Пахло там удивительно приятно – свежим пшеничным хлебом и ещё какими-то полевыми цветами, почему-то мёдом и ещё лошадьми.

Прям иллюстрация к первой пятилетке.

Лакуна 

Меня сначала поставили к веялке, но выяснилось, что длительные, даже относительно слабые нагрузки мне не подходят, к концу смены я уже света белого не взвидел, ну и руки отказались работать вообще и были стёрты до кровавых мозолей (дохлый оказался сокол).

С каким уважением и завистью я смотрел на деревенских баб, которые такую работу делали играючи, с пением частушек (представьте себе, оказалось, что этакое поведение колхозниц вовсе не киносказки) и солёными шуточками (в адрес вашего покорного слуги в том числе). Поэтому я перешёл в грузчики (переносил мешки, наполненные зерном вначале на весы, а оттуда в зернохранилище, где их опоражнивал и тащил пустой мешок снова под погрузку). Ну и картинка же получилась – ходячий мешок с ушами! Нагружали зерно в мешки лопатами, сделанными из цельной липовой доски (я такие увидел впервые в жизни), видел я там и работу цепами (некрасовщина чистой воды), правда молотилку починили довольно быстро, и «цепной период» закончился.

Я решил испытать себя на грузоподъёмность (сам я тогда весил чуть больше 45 кг) и начал с пятидесяти, самое главное было обрести сноровку, взваливания мешка на спину. Уже на третий день я осмелел настолько, что таскал уже килограммов по 65-67, а к концу недели умудрялся взваливать даже по 80 (правда, требовалась помощь при закидывании такого груза на спину и если падаешь с таким мешком, то обратно его уже не в силах взвалить, поднимешься и тащишь за собой волоком). Помост поднимался до уровня чердака. Если никто за мной не наблюдал, я просто падал с мостков вместе с мешком, ощущения от такого короткого полёта были самые приятные (поначалу высота помоста над полом амбара была метра четыре, но постепенно уровень насыпанного зерна повышался). Зернохранилище постепенно наполнялось и пришлось поверх насыпанного уже зерна сооружать временные дощатые мостки, по которым мы путешествовали вглубь и опоражнивали мешки у дальней стены. И купаешься в аромате созревшей пшеницы, а вокруг поют девчонки и стрекочут кузнечики.

Впервые я получал полное удовлетворение от физического труда.

Лакуна

Молодёжь после работы обычно обливалась водой у колодца, ужинали, а потом одевалась понарядней и отправлялась фланировать по единственной улице в деревне или шла в райцентр на танцы (или кино, но кино в райцентре показывали два раза в неделю, всегда очень старое и третьей категории, с многочисленными склейками и обрывами). Киномеханик постоянно был «под мухой» и регулярно путал части или запускал ролик наоборот, забыв перемотать, кроме того, часто в будке находилась его очередная пассия и частенько зрители присутствовали на сеансе аудио-секса (это когда в зале темнотища и только слышно прерывистое аханье). Да и в зале молодёжь тоже особенно не стеснялась (то тут, то там раздавались чувственные повизгивания облапанных девиц).

Несмотря на заявления некоторых женщин: «В СССР секса нет».

Так выглядела на деле неусыпная забота партии «по сближению условий быта сельского и городского населения».

Танцы проходили под гармошку и пение деревенских поп-звёзд, кстати, впоследствии и в нашей деревне появился гармонист (приехал отчисленный за неуспеваемость студент музпеда) и танцульки стали проходить уже и у нас. Привозили к нам в деревню и кинопередвижку, снабжённую собственным отчаянно тарахтевшим и дымившим генератором, но качество этих фильмов было уже вовсе запредельным, и показывали их на стену зерносклада, побеленную в прошлом веке, на нём даже почти совсем выцветший лозунг красовался: «С Новым 1953». Генератор иногда дребезжал так, что звука фильма не слышали, тогда молодёжь соревновалась в громкости свиста.

Из всех искусств, для нас…

Продолжение следует…