Весть о переписи была воспринята башкирами как попытка ввести подушную подать. «Лучшие» люди Сибирской дороги собрались на совещание в Мурзаларской волости и приняли решение, «чтоб переписывать людей не давать». Когда некоторые старшины решили не противодействовать правительственному мероприятию, сотник Айлинской волости Юсуп Алыкаев «бранил и говорил, что де вы здурели безумные дураки, даете перепись чинить, чего де отцы и деды наши не слыхали» [Там же. С. 605. ].
Кабинет, обеспокоенный вестями о начале нового брожения в Башкирии, 5 мая 1739 г. принял решение о прекращении переписи. Однако возвращение правительства к практике взыскания «штрафных» лошадей вновь вызвало волну негодования в Башкирии. Если бы в этот момент правительство не требовало бы у разоренных башкир этого штрафа, то восстание полностью прекратилось бы. Несмотря на череду взаимных набегов башкир и казахов, совершавшихся в течение лета 1739 г., башкирские предводители постановили, «чтоб нынешнее лето бунтовать» [Там же. С. 619. ]. Среди них был Алдар-батыр, который говорил: «…и он нынешнее лето к бунту согласен (…), хотя де русские люди и штрафных лошадей берут, а всегда их якобы обманывают» [МИБ. Т. VI. С. 620.]. Используя все свое влияние, он решил облегчить тяготы народа.
На сборе башкир Ногайской дороги летом 1739 г. «Алдар же де своей команды башкирцам, которые были на воровстве, приказывал, чтоб штрафных лошадей не платить и доколе де жив будет, до того времяни штрафных лошадей брать с них не будут, и тем их обнадеживал». Чем же Алдар обнадеживал башкир? Он предлагал ехать в Петербург, минуя генерал-майора Л. Я. Соймонова, начальника комиссии Башкирских дел, сидевшего в Мензелинске, чтобы напрямую обратиться с ходатайством к правительству за нещадно истребляемый башкирский народ. При этом он говорил дерзкие речи: «При зборе ж Алдар говорил, зачем де к генералу ездить, ибо де он Алдар и сам генерал, да еще и свыше, понеже де как генералу Соймонову, так и Татищеву оклад по 70 рублей, а ему 75 рублей, и каковы де у них генералов указы, таковы и у него Алдара, а капитан Кублицкой [Капитан С. Ф. Кублицкий – один из командиров карательных отрядов.] редовой мужик, и у него де Кублицкого в команде 100 человек, а у них Алдара и Сеит-бая по 1 000». На следствии Алдару ставили в вину, что «те слова башкирцом разглашал, поставляя себя перед генералитетом сыше» [МИБ. Ч. I. С. 414.].
Обо всем этом узнал генерал Соймонов, который написал генерал-поручику В. А. Урусову, новому начальнику Оренбургской комиссии (до апреля 1737 г. – экспедиции), что у него имеются доказательства об «измене» Алдара Исекеева. 9 марта 1740 г. 14 башкирских старшин по пути в Петербург заехали в Самару для получения подорожной от Урусова. Однако последний приказал схватить башкир и доставить к Соймонову. Началось следствие. В Мензелинск и другие крепости свозились многочисленные свидетели для дачи показаний и очных ставок. Один из них, башкир Меркитской волости Каныкай Беккулов, под страхом смерти дал ложное свидетельство о том, что Алдар готовит новое восстание [Таймасов С. У. Башкирско-казахские отношения в XVIII в. С. 250.]. Другие показывали, что Алдар укрывал у себя в вотчинах повстанцев, «называя верными, которым шрафных лошадей платить не велит». Башкир Юрматынской волости Муса Бепенин рассказывал: «Помянутой де Алдар, хотя сам в бунте не был, токмо потенно к бунту действие ево было, родственники ево и дети в бунте были, а он де ныне себя поставляет верным, не токмо сам не платит, но и другим башкирцам шрафных лошадей платить воспрещает; да и в прежние бунты зачинательми отец ево и он Алдар были главными» [МИБ. Ч. I. С. 407–408.].
Однако батыр отказывался признавать эти обвинения: «Они ж Алдар и Сеит-бай по злому своему и замерзелому вымыслу не точию от других таковых же подобных их ворах объявляли, но и о своих действительных поступках, видя уже от многих себе изобличение, долговремянно и не винились; и тако видя тот их злой поступок ни для чего и держать и казенной корм тратить, которые напрасно пропасть может…» [Там же. С. 417.] 16 мая 1740 г. после мучительных пыток Алдару и восьмерым его товарищам были отрублены головы.
Выезжая в Самару, Алдар, Сеит-бай и Еммет-тархан «приказывали детям своим (…), чтоб до приезду их жить смирно; ежели ж де удержат, то б неотменно паки им бунтовать» [МИБ. Ч. I. С. 415.]. В 1740 г. в Башкирии вспыхнуло восстание Карасакала, т. е. «Черной бороды». Он некоторое время жил в Юрматынской волости под именем Миндигула Юлаева. На самом же деле это был Кучумович Байбулат Хасанов, отец которого царевич Асан (Хасан) выдвигался в ханы Башкирии во время Сеитовского бунта (1681–1684 гг.). В начале 1740 г. Байбулат Хасанов был провозглашен ханом под именем Султан-Гирея. Он прямо заявлял башкирам: «Я де приехал для взятья здешней себе старинной земли, ибо де русские люди исстари плачивали ясак нашим дедам и прадедам, и вы для чего платите ясак и штраф, что де вам великое отягощение» [Таймасов С. У. Башкирско-казахские отношения в XVIII в. С. 251.]. Сыновья казненных Соймоновым предводителей, выполняя наказ своих отцов, приняли участие в этом восстании. Л. Я. Соймонов писал: «А преднаписанных же воров Алдара и Сеит-бая дети – Алдаров Мысыр, Сеитбаев Амин находятся в нынешнем новом бунте во общем собрании с появившимся вором и возмутителем Карасакалом…» [МИБ. Ч. I. С. 419.]
Башкирское восстание 1735–1740 гг. было потоплено в крови. В. Н. Татищев, имевший непосредственное отношение к массовому уничтожению башкирского населения, констатировал более чем двукратное сокращение его численности за пять лет восстания: «Их могло годных к войне собраться до 60 000, но, в 1735 г. взбунтовав, чрез пять лет от войск русских разорились, а в 1740 г. совершенно усмирены, ныне их едва 25 000 собраться может ли» [Татищев В. Н. История Российская. Часть первая // Собрание сочинений. Т. 1. М.: «Ладомир», 1994. С. 237.]. Такова была цена, которую заплатил башкирский народ за Оренбургский проект.
Была в этом доля вины Алдар-батыра, активно содействовавшего политическим планам Абулхаир-хана, которые в конечном итоге привели к организации экспедиции? Безусловно, была, но не больше, чем у любого человека, сталкивающегося в процессе принятия важных решений с многовариантностью истории или, говоря простым языком, судьбой. Он действовал в эмпирической реальности, предлагавшей ему те или иные действия, последствия которых ни он, ни кто-либо иной не мог предвидеть. Историческая предопределенность подобного хода событий в любом случае должна была привести к логическому концу, ведь любая империя инстинктивно стремится к расширению.
Вопрос соответствия целей и результатов экспедиции первым взволновал историка П. И. Рычкова, ведь она задумывалась как поход в страны Средней Азии, а на практике превратилась в борьбу Российской империи с башкирским народом. Американский исследователь А. Донелли писал: «Грандиозный план Кирилова не был претворен в жизнь из-за колониальной войны; однако возведя Оренбургскую оборонительную линию, русские обеспечили установление в Башкирии своего господства, а также заложили основание для позднейшего проникновения русских в Среднюю Азию» [Алтон С. Донелли. Указ. соч. С. 217.]. Одним словом, И. К. Кирилов получил совсем не то, чего ожидал. Аналогичным образом башкирские сторонники сближения с казахами – Алдар-батыр и его сторонники – получили совсем не тот результат, на который рассчитывали. В ходе подавления восстания 1735–1740 гг. были попраны владельческие права башкир на землю, утвержденные актами прежних царей, а также разрушена вековая традиция взаимоотношений между Башкирией и Москвой.
Спустя 20 лет П. И. Рычков пришел к выводу, что И. К. Кирилов допустил ошибку лишь в том, что из-за незнания географии неправильно составил маршрут к р. Орь. По мнению историка, волжский путь от Самары к устью Ори был несравненно удобнее и, самое главное, безопаснее, так как обходил стороной центр Башкирии. Если бы И. К. Кирилов выбрал иной путь, писал П. И. Рычков, «то может быть от башкирцев замешательства, и в том бы его предприятии такого затруднения, какое было, не последовало» [Рычков П. И. Топография Оренбургская. Ч. 2. СПб., 1762. С. 119.]. Как видим, его больше огорчал срыв «конкистадорских» планов И. К. Кирилова, чем массовая гибель башкир.
По нашему мнению, любой из двух вариантов маршрута к Ори не устроил бы коренное населения края – башкир. Ведь и первом, и во втором случае подразумевалось изъятие их земель, а, значит восстание было неизбежно. Возникшая дилемма приоритетов – империи и башкир – не могла иметь решение, удовлетворявшее обе стороны. Поэтому любой исследователь должен честно признавать трагические факты, сопровождавшие экспедицию, и не описывать историю Оренбуржья, как будто Оренбургская губерния возникла на пустом месте. Д. А. Сафонов справедливо отмечает: «Все, писавшие об экспедиции с упомянутых позиций, неизбежно натыкались на “неудобный” вопрос – о башкирах и их борьбе. В самом деле, если строго следовать версии о мирном, сугубо научном характере экспедиции, то в нее с трудом можно ввести объяснение ожесточенного башкирского сопротивления. Одним из способов обойти этот вопрос было умолчание – прямо не говорилось, но по сути изложения подразумевалось, что “новая Россия” создавалась на пустующих, никому не нужных землях. Другой способ заключался в перекладывании ответственности на самих башкир. Выступления их были заклеймены как реакционные. В итоге башкиры стали восприниматься как досаднейшая помеха важному делу» [Сафонов Д. А. Указ. соч. С. 5. ].
Алдар Исекеев является одним из выдающихся деятелей башкирской истории и одним из героев башкирского народа. Несмотря на неоднозначные, а потому непонятые многими современниками политические решения, принимавшиеся им в последний период жизни, в памяти народа сохранился положительный образ батыра, в отличие, например, от Таймаса Шаимова (см. предание «Как Таймас Шаимов стал тарханом») [Башкирское народное творчество. Т. 2. Предания и легенды / Сост., автор вступ. статьи, комм. Ф. А. Надршина. Уфа: Башкирское книжное изд-во, 1987. С. 231–232.]. Мишарский мулла Абдулла Алиев по прозвищу Батырша, осужденный за подстрекательство башкир к мятежу в 1755 г., написал письмо императрице Елизавете Петровне, в котором была отражена современная ему поэтическая характеристика героя: «…славен был Алдар, который метал стрелу без промаха и чья лошадь на землю не падывала» [Письмо Батырши императрице Елизавете Петровне / Составление, транскрибирование текста, глоссарий, введение, комментарии академика Г. Б. Хусаинова. Уфа: ИИЯЛ УНЦ РАН, 1993. С. 79.].
Русский писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк в ряде своих произведений через образ нищего сказителя-байгуша воспроизводил, возможно, реальные сцены, увиденные им во время своего уральского детства на Висимо-Шайтанском заводе и последующих годах жизни, проведенных в Екатеринбурге. Если это всего лишь художественный вымысел, то и в этом случае писатель точно передал атмосферу, царившую в башкирском обществе после завершения эпохи восстаний и политическую направленность этих восстаний: «Башкиры сидели, склонив бритые головы. Плачущий речитатив невольно захватил всех. Что-то было особенное в этой картине, точно в самом воздухе веяли незримые тени посаженных на кол башкирских старшин, повешенных и изувеченных. Народная песня, как любящая мать, вспоминала погибших своих детей, а байгуш Надыр долго лежал, припав к земле (...). Потом байгуш Надыр пел о Кучумовичах, о старом Сеите, об Алдарбае и Салавате. Он сам увлекался пением и входил в экстаз. Закончилось это пением о каком-то молодом хане Кучумовиче, который скрывается в степи, но со временем соберет всех башкир в одно царство. “О, молодой хан отомстит за всех (…). Тогда будет счастье на земле… Все башкиры будут счастливы и будут сыты каждый день. Много терпели башкиры, а молодой Кучумович отдаст им все – и горы, и степи, и реки. Пойте молодого Кучумовича и плачьте от радости…”» [Мамин-Сибиряк Д. Н. Горная ночь // Башкирия в русской литературе в шести томах. Т. II. Уфа: Башкирское книжное изд-во, 1991. С. 227.]