Вначале было слово...

Разноцветные и даже полярные друг другу, официально уваженные и эзотерические, примитивно смешные и до боли серьезные, все они чудесным образом способны вкратце разместиться на листе бумаги, чтобы хоть как-то пролить свет на столь важный, сложный и таинственный вопрос, как появление и развитие нашей речи.

Классические заблуждения

Теория звукоподражания, идущая от стоиков, получила второе дыхание в XIX и XX вв. Тезис данной гипотезы: человеческая речь не что иное, как первоначальное подражание звукам живой природы.

Ныне эта версия не вызывает доверия – слишком вески доводы оппонентов. В языке любого народа мы можем найти определенное количество звукоподражательных слов, но таковых очень мало. Одновременно возникает вопрос: как же появились звуки-обозначения неживой природы – ведь камни, пещеры, звезды, металлы «не звучат»?

Не отрицая наличия звукоподражательных слов в языке, нельзя в то же время считать, что непосредственно язык возник столь пассивным образом.

Теория междометий, праотцами которой можно назвать эпикурейцев, противников стоиков, имеет еще более «наивное» объяснение происхождения языка: первобытный человек превратил животные инстинктивные вопли в «естественные звуки» – междометия, сопровождающие эмоции. От междометий якобы и произошли «остальные» слова.

К слову сказать, данную точку зрения поддерживал Ж.-Ж. Руссо. Но меняются эпохи – меняются и взгляды. В наше время теория междометий легко опровергается – производных от междометий слов столь же немного, как и в теории звукоподражания; экспрессивная функция не может быть основополагающей (одни лишь эмоции не являются «историческими катализаторами», не развиваются без «разума» истории).

Теория «трудовых выкриков», возникшая в трудах вульгарных материалистов Л. Нуаре и К. Блюхера, сводится к тому, что язык будто бы «обязан» своему появлению выкрикам, сопровождавшим коллективный труд.

И вновь – «увольте». Выкрик мог служить лишь средством ритмизации труда и потому не носил прогрессивных функций. Данный взгляд в числе прочих «фундаментально ложных истин» не выдерживает критики.

«Теория общественного договора», появившаяся в середине XVIII века с легкой руки Ж.-Ж. Руссо и опиравшаяся на авторитет Демокрита и Платона, предполагала возможность общества договориться о конкретных обозначениях тех или иных предметов. Но данная концепция не может объяснить появления и развития первобытного языка, так как «договариваться о словах» стало возможным лишь на поздних этапах развития языков (вспомним интернациональные обозначение химических элементов).

Такие теории, как «жестовый язык» (Гейгер, Леарр и другие исследователи), «язык по аналогии с брачными песнями птиц» (Ч. Дарвин), «по аналогии с пением человеческим» (Ж.-Ж. Руссо, Есперсен) или даже версия о «языке-забаве», явно игнорируют язык как общественное явление.

Семинары «на двоих»

В 1963 году к печати была подготовлена статья членов Московского методологического кружка (ММК) Б. Сазонова и К. Черевко, явившаяся результатом «домашнего сотрудничества» исследователей.

По сути, эта гипотеза – «реинкарнация» идеи о трудовых выкриках середины XX в., но с функциональной точки зрения.

У Сазонова и Черевко язык рассматривается как инструмент коммуникации в орудийной деятельности – материал приобретает функцию сигнала. Как пишут сами исследователи, «в основе всех языков лежит единая структура человеческой деятельности, но членение внутри каждой из выделенных областей зависит от конкретных видов деятельности, которыми владеют различные человеческие коллективы».

Данная теория без каких-либо пояснений была крайне отрицательно принята лидером ММК Г. П. Щедровицким. Статья, подготовленная к печати, вышла в свет только в 2003 году.

Однако у теории Сазонова и Черевко и в самом деле немало слабых сторон. Исследователи настаивают на изначально безотносительном мышлении индивида, считают появление знаний более поздним этапом развития языкового мышления, отрицают познавательную деятельность. В то же время, теория предвосхитила развитие в 1980-90 гг. новой комплексной научной дисциплины – фоносемантики, изучающей значения звуков с точки зрения их отражательной функции. Кроме того, параллель между языковым развитием и конкретными видами деятельности наводит на интересную мысль о формировании определенного склада ума по профессиональным и гендерным признакам (образное, аналитическое и синтезное, мужское и женское мышление).

Но эта параллель не обязана подтверждать теорию развития языка в процессе орудийной деятельности или хотя бы называть ее основополагающей.

Что скажет обезьяна?

Между тем, любопытны некоторые другие исследования и опыты физиологов, непосредственно или косвенно относящиеся к проблеме происхождения языка.

Человекообразные обезьяны способны мысленно ставить себя на место других, приписывать другим особям конкретные состояния и манипулировать собратьями в общественных целях. В лабораторных условиях экспериментально было доказано, что обезьяну можно научить знакам, используемым для обучения глухонемых. Шимпанзе улавливают смысловые различия при изменении порядка слов («Я щекотать ты» и «Ты щекотать я»), способны комбинировать знаки, соблюдая простейшие синтаксические требования.

Интересно спросить: почему же в поведении ныне живущих высших обезьян знаковая система не получила своего распространения? Ответ ученых мужей рационален и прост: в естественных условиях им это не нужно. Развитие языка – следствие общего усложнения культуры, появление необходимости приобретать, хранить и предавать информацию.

Ф. де Воголь в своем исследовании о шимпанзе пишет, что развитие интеллекта у обезьян зависит от степени их социальности. Сопоставление данных 43 видов долгопятов и обезьян выявило прямую связь между размером коры головного мозга и численностью сообществ, причем связь эта не зависит от образа жизни особей.

Биологический фундамент языка – участки мозга, контролирующие производство и восприятие знаков, а также обеспечивающие артикуляцию необходимых фонем органы грудной клетки и ротовой полости.

При интенсивном изучении развития мозга физиологам пришла на помощь «история с лопатой» – археология. Сейчас известно, что абсолютный объем мозговой полости (эндокрана) австралопитеков находится в пределах 400-500 см3. По данному показателю они практически не отличаются от шимпанзе и уступают гориллам. У питекантропов средний размер эндокрана достигает 1000 см3, а у поздних представителей – 1400 см3. Таким образом, поздние неандерталоиды по размеру мозга сравниваются с современными людьми.

В 2002 году была предпринята попытка использовать в качестве показателя наличия речи толщину канала подъязычного нерва. Сравнение величины сечения показало, что у австралопитеков она даже не выходит за рамки, свойственные человекообразным обезьянам, а вот у неандертальцев толщина сечения приблизительно равна нашей.

Археология также помогла установить время происхождения языка. Согласно официальной версии, его появление относится к верхнему палеолиту (не ранее 40 тысяч лет) с новациями в культуре древних. Однако многие археологи не отрицают существования языка на более ранних стадиях эволюции человека, приводя в пример тот факт, что дети начинают говорить немного раньше, чем конструировать простейшие вещи.

Именно такие предположения и догадки приводят к появлению неогипотез или возрождению средневековых оккультных взглядов.

Теории невероятностей

Тайное искони кажется запретным плодом. Загадки будоражат воображение; чем сложнее загадка, тем больше желание найти на ней ответ…

Теория о божественном происхождении языка и теория передачи его представителями внеземных цивилизаций набирают обороты с конца XX века.

«Доказательства» приводят чуть ли не из Ветхого Завета, где «Слово было Бог». Одновременно популярна версия о пришельцах, принятых за богов (особенно «раскручены» жители Сириуса В). Столь невероятная гипотеза для антагонистов официальной науки – «железный аргумент» в пользу того, что языки мира берут начало от общего Праязыка.

Мысль об общей языковой праоснове алфавитов всех народов Земли развивает концепция о легендарной северной Прародине человечества – Гиперборее (Туле). Занимательны и симпатичны в этой области поиски известного исследователя тайн русской старины В. Демина. Данная теория имеет оттенок «легенд о летающей курице», но подкупает чересчур большим количеством фактов, признанных официальной наукой.

Рукописные источники прошлого, находки археологов, этнографические исследования – огонь неутихающих споров, домыслов и сенсаций из «желтой» прессы. Тем не менее, многие подобные гипотезы – всего лишь результат низкопробного эпатажа. В «преданьях старины глубокой» есть своя правда, узнать которую еще предстоит новым поколениям неутомимых искателей.

Послесловие

Мы убедились, что теории происхождения языка подобны солнечной радуге. Версий и фактов, конечно же, намного больше, чем мы привели: слишком велика и сложна проблема. Но, независимо от господства той или иной концепции, пестроты взглядов и безобразности шумихи в зеркале истории, у человечества никогда не будет сомнений в одном: язык неразрывной нитью связан с обществом, трудом и культурой.

Ибо вначале и в самом деле было Слово…

Кристина Андрианова