Свято-Никольские колокола

Но осенью 2001 года я все-таки отложила все и отправилась в Николо-Березовку. Дело шло к вечеру. Стояла та пора, которую у нас называют временем золотой осени или бабьего лета, кому как больше нравится. В автобусе мне подсказали, где нужно выходить, и указали дорогу.

На просторной сельской улице выспросить более подробно, как пройти к храму, было не у кого, и я решила шагать по указанной дороге, доверившись указаниям моих автобусных попутчиков.

Когда я миновала последние дома Николо-Березовки и пошла по широкой наезженной дороге, на которой не было никого и ничего, у меня на душе, как любила говаривать моя мама, просто петухи пели. Само это безлюдье, полыхавшая вечерняя заря, обилие золота в небесах и на земле рождали в душе радость и веселье. Дождей уже дня два не было. Дорога успела подсохнуть, но еще не затвердела. Моим кроссовкам было легко и комфортно. Вечерняя прохлада прибавляла бодрости и заставляла ускорять шаг. Впереди уже угадывался берег Камы, а храма все еще видно не было. Да где же ты? И будто кто услышал мой вопрос…

Повернув голову вправо, я замерла: словно улыбаясь моей прямолинейной устремленности, совсем близко от меня во всем своем великолепии возвышался он, Свято-Никольский собор, а рядом колокольня.

Почти бегом припустила я к видневшимся впереди мостам через Березовку. Новый мост был построен, и по нему уже ездили. Старый, на мой взгляд, вполне добротный, тоже продолжал нести свою службу, о чем свидетельствовали дорожные колеи. Мысль о том, что старый мост просто еще не успели снести, мне в голову не пришла. И я была удивлена: для чего два моста?

Эти два моста, неизвестно для чего построенные на пустынной дороге, и полыхавшая в полнеба заря, и тишина, ничем абсолютно не нарушаемая, и стоявшие в безмолвии дома с разбитыми, как во время бомбежки, окнами, сохранившие свое дореволюционное великолепие и красоту резных карнизов и оконных обрамлений, – все рождало ощущение какой-то ирреальности, иллюзии. Как во сне, когда он так ярок и жив, что иногда задаешь себе вопрос: «Да сплю ли я?», мне, несмотря на мой довольно энергичный шаг, впору было спросить себя: «Да не сплю ли я?».

Я знала, что в храме уже ведутся службы, и надеялась застать хоть кого-то из служителей. Но храм был закрыт. Во дворе молодой мужчина (сторож? дворник?) подметал щепу, оставшуюся от проложенного к дверям дощатого настила (крыльцо еще было недостроено, и в боковой придел входили по доскам). Как можно умильнее, сознавая, что прошу о невыполнимом, я высказала мою просьбу: мол, нельзя ли открыть храм? Спокойно посмотрев на меня, мужчина объяснил, что службы идут утром, а по четвергам, в Николин день, еще и вечером. «Так что приходите завтра утром».

Упавшим голосом я сказала, что завтра утром я буду уже в автобусе, в Уфу возвращаюсь. Еще раз внимательно на меня посмотрев и не прибавив ни слова, мужчина вошел в построенное рядом небольшое служебное помещение, как я предположила – сторожку. Пригорюнившись на непреклонность служителя, я повернулась к выходу из ограды, но меня окликнули. Обернувшись, я увидела моего немногословного собеседника, одетого в рясу священника. Так я познакомилась с отцом Владимиром, настоятелем Свято-Никольского храма, благочинным Николо-Березовского округа иереем Владимиром Чернышевым.

Я вошла в высокие двери древнейшего в нашем крае собора, построенного еще при Иване Грозном. Рассказывают, что в XVI веке как раз напротив того берега, где сейчас сияют соборные купола, стали посреди реки купеческие струги – и, как ни старались гребцы, ни с места! Вынуждены были причалить. На берегу Камы было ветрено. Кто-то, отошедший в глубь соснового бора, разглядел в густых камышах чистейшей воды озерцо. На его берегу и разложили костры, стали готовить нехитрую снедь. Зазвучали слова предобеденной молитвы. Вот тут-то и разглядели среди ветвей раскидистой березы небольшую икону в окладе, почерневшую от времени. Взирал с нее на пришедших в это уединенное место спокойно и строго Николай Угодник, покровитель всех путешествующих, наш заступник и в скорбях скорый помощник, особо любимый и почитаемый всей православной Россией.

Рассказывают и про то, как узнавший об обретении Иван Грозный восхотел икону себе заиметь и даже приказал часовню в Кремле построить, да увидел сон, в котором сам святой запретил ему это делать. Поэтому царь дал наказ возвести храм на том месте, где икона была найдена, и в построенном храме установить ее. В 1552 году все в точности так и было исполнено. Потом возле храма был возведен монастырь, возникло село, которое получило прозвание Николо-Березовка, от той березы и в честь Николы. Так сказывали в старину.

На поклон святому Николе пожелала приехать Екатерина II. Даже дорогу от Бирска до храма в Николо-Березовке из белой брусчатки стали строить, да не успели достроить – государыню Господь прибрал. Так рассказывают. Вполне возможно, что легенда. Хотя остатки белой Екатерининской дороги я сама видела, меня туда мои бирские друзья возили, показывали…

А вот Великая княгиня Елисавета Федоровна, бывшая жена убитого террористом генерал-губернатора Москвы Великого князя Сергея Александровича, ушедшая после пережитой трагедии в монахини, в Николо-Березовку приезжала дважды, в 1910 и 1914 годах. Молилась о муже, о себе, о семье своей. За свою вторую родину – Россию – молилась дочка Великого герцога Гессен-Дармштадского, внучка английской королевы Виктории…

Склоняясь к плитам собора, уложенным предками более полутысячи лет тому назад, я уже знала, что отныне буду приходить сюда так часто, как только смогу. Так и случилось. Приходила и на службы, и когда их не было. Благодарна служителям, что они давали мне возможность побыть в уединении, помолиться. А в августе 2002 года со мной приехали одиннадцать детей и взрослых. К собору подъехали уже вечером, но нас ждали, поселили на первом этаже двухэтажного дома при соборе. На втором жила семья беженцев из Таджикистана. Глава семьи, военнослужащий уже устроился на работу, но с жильем пока была полная безнадега. Вот отец Владимир и помогал.

Двери комнат не запирались, но жильцы обзавелись небольшой собачкой, которая исправно несла свою сторожевую вахту. Она встретила нас таким злобным лаем, что мои девочки Майя, Наташа и Регина испуганно поежились. Комнаты с некрашеными деревянными полами были абсолютно пусты, только в трапезной стояли столы, которые осеняла большая икона Божьей Матери. Среди нас были и христиане, и иудеи, и мусульмане, но все с одинаковым благоговением взирали на ясный лик Богородицы.

Трава на просторном дворе перед собором была скошена, но не убрана, а за собором бурьян стоял стеной. Вот мы и приняли послушание всю эту территорию прибрать. Репьи были такой чудовищной высоты, а стволы такой толщины, что вступить с ними в борьбу решились только мальчики, вооружившись топорами, словно дровосеки. Девочки остались дежурить, им в обязанность вменялось убраться в комнатах и приготовить еду. Казалось бы, чего проще! Но, вернувшись с уборки, мы изрядно повеселились, когда девочки рассказали нам о пережитом. Оказалось, когда они возвращались с колонки, их на пороге встретила все та же «гроза морей». Ее злобное угрожающее рычание так перепугало девчонок, что они предпочли ретироваться и пойти в обход здания, чтобы залезть в дом через окно, что с полными ведрами, сами понимаете, было непросто. Но обед был готов, а комнаты чисты. Молодцы девочки!

С улыбкой вспоминаются сейчас и наши обеды, которые начинались, по предложению Оксаны (молодой женщины, приехавшей сюда со своим шестилетним сыном Никитой), с молитвы и обмена взглядами, «полными любви». Какой это прекрасный психологический тренинг! Как трудно давалось некоторым из нас посмотреть друг на друга этими самыми «любящими глазами»!

А игры на просторной поляне за храмом, а шумные пробежки на Каму, а прогулки по сосновому бору и Николо-Березовке! Ровные, как свечи, золотистые стволы сосен, сияющие в лучах заходящего солнца. Аромат парного молока, еще не успевшего остыть. Легкость во всем теле после жаркой баньки с веничком. Тяжелая сталь волн и холодные брызги в лицо во время прогулки на катере, с шутками и смехом. Яблочный Спас и праздник Преображения Господня. Как много всего вспоминается с тихой радостью в Душе!

Но все-таки самое сильное душевное, я бы даже сказала духовное переживание связано с храмовой колокольней. Впервые мы поднялись к самым колоколам после первой нашей воскресной службы. Случилось это при следующих обстоятельствах.

Храмовый звонарь считал себя великим грешником, поскольку имел пристрастие к горячительным напиткам. Страдающий с похмелья, он сокрушенно вздыхал и молча обхватывал руками свою буйную головушку. Оксана, сама не берущая в рот ни капли спиртного, видя душевные и телесные страдания выпивохи, вдруг подошла к нему и, положив руку на его склоненную голову, утешающее произнесла: «Ничего, Бог тебя даже пьяного все равно любит. И придет время, когда ты обязательно захочешь его порадовать тем, что от водки откажешься!».

Одному Богу известно, что пронеслось в похмельном мозгу, но с того времени вся наша группа стала у звонаря на особом счету, и он сам проводил нас на колокольню. Какое раздолье открылось нам! Как на ладони и Кама, и сосновые боры, и речка Березовка, и само село, и просторы небес… Боже правый, сколько же красоты окружает всех нас!

Но, несмотря на столь высокие переживания, женский взгляд подметил и то, что колокольня посещаема не только любителями красот, но и многочисленными стаями голубей, оставившими после себя довольно неприглядные следы. Птичий помет толстым слоем покрывал и звонницу, и ступени крутой лестницы. Только крыша, покрытая кровельным железом, довольно крутая и потому для голубей скользкая, избежала этой участи. Мы пообещали звонарю навести здесь порядок к следующему воскресенью.

Следующую неделю мы работали как подсобники в приделе, который штукатурила бригада строителей-армян. Они уже собирались белить, но перед этим нужно было убрать кучи строительного мусора, обломки старой штукатурки, пыль и грязь. Вот тут-то мы и пригодились. Детей до такой пыльной работы мы не допустили. В здании работали только взрослые. Детвора (по двое на одно ведро) относили мусор в баки уже на улице.

И все-таки мы выбрали время и один день поработали на колокольне. Разделение труда было примерно таким же. Детям не разрешили носить воду по крутым лестницам, они доносили ее только от колонки до второго этажа, а потом женщины забирали ведра с водой. Но, прежде чем мыть, пришлось поработать лопатой и метлой. Однако отдраили всю колокольню на совесть. А потом разулись и по вымытым до желтизны некрашеным деревянным лестницам поднялись еще раз на самый верх. И снова захватило дух от красоты и простора!

В Яблочный Спас растроганный звонарь, трезвый и торжественный, пригласил нас на колокольню и стал звонить. Вот это был праздник! Он был мастером своего дела. Я слушала колокольные звоны в Суздале. Впечатляюще, конечно. Но ведь это было с большого расстояния. А тут колокола пели, гудели над самой головой, и в голове, и в самом сердце, и во всем теле, и во всей Вселенной! Весь мир заполнили праздничные перезвоны. Душа распахнулась навстречу радости. Тело совсем потеряло вес. Кажется, если бы в этот момент кто-то дунул, то можно было взлететь к самым небесам, как перышко! Наш восторг передался, наверное, и звонарю. Целая вечность пролетела одним мигом. Когда смолкли последние колокольные звуки, лица наши были мокрыми от слез, а у звонаря от пота, но глаза сияли невыразимым светом, и улыбка не сходила с наших губ. Спасибо!

На следующий день мы уезжали. Десять дней пролетели как один. Но нужно было сметать скошенное сено. Оно нас таки дождалось. Вил было только двое. Работали по очереди. Матушка Виктория, жена отца Владимира, во время очередного отдыха дала почитать стихи. Одно из них, подписанное Зоряной Латышевой, тронуло за сердце. Я попросила переписать. Через месяц, уезжая на Аркаим со студентами психологического факультета БГУ, я взяла их с собой. Было это в 2002 году, в сентябре. А вернулась с Аркаима уже со своей первой песней. «Одна Любовь» называется она. С тех пор написано более двадцати, но только две из них – на чужие стихи (одна на слова Зоряны Латышевой, подаренные молодой матушкою Свято-Никольского храма, вторая – на слова Владимира Мегре).

Песни пришли неожиданно. Я расцениваю их как благословение свыше. Они пришли к людям, явленные через меня. Чем заслужила такую милость, не знаю. Но я изо всех сил стараюсь быть достойной. Удалось ли – об этом судить уже не мне. Восемнадцать песен записаны на мой первый диск. Песни экологии Души. Песни Надежды.

Фотографируя в 2002 году друзей Рушанию и Фарита, я очень хотела, чтобы в кадр попали и они, и Свято-Никольские колокола, и Кама… Фрагмент этой фотографии стал «визитной карточкой» моего первого сборника, выпущенного в 2003 году, и первого песенного диска. Сейчас работаю над вторым. Как получится, и получится ли, – это как Господу будет угодно. Но фотографию на диске мечтаю оставить прежней. Свято-Никольские колокола…

Нина НАСИБУЛЛИНА

Фото из открытых источников