Из истории давно минувших эпидемий и причастность к ним известных людей

Зародился очаг опять в Индии, инфекция перекинулась в Афганистан, проникла в Бухару и Хиву, охватила Киргизские орды, а в августе 1829 г. вцепилась в население Оренбургской губернии.

Надо отметить, что чиновники Пограничной комиссии Оренбурга были начеку и встречали бухарские караваны еще до границы, в степи, но тогда знаний о продвижении заразных болезней было явно недостаточно, вследствие чего 9 июля 1829 г. произошла роковая недооценка ситуации. Чиновники выяснили, что дорогой в караване умерло 20 человек, не поленились произвести осмотр. Явных больных не обнаружили и караван пропустили. Правда, как и положено, зажгли навоз, окурили караван, стреляли из ружей, посчитав эти меры достаточными.

Через 35 дней в Оренбурге разразилась жестокая эпидемия холеры и держалась до февраля 1830 года.

В Оренбурге новая волна

5 июня 1830 г. генерал-лейтенант Павел Петрович Сухтелен прибыл из Петербурга в Оренбург для вступления в должность военного генерал-губернатора. И тут вернулась холера, которая, считалось, была побеждена.

Некоторое затишье оказалось обманчивым. Летом 1830 г. холера из Персии, поползла в Архангельскую губернию и дала о себе знать в Уральском казачьем войске. Первый случай заболевания выявлен 26 июля.

Оренбургские врачи Пятницкий и Анофриев доказывали, что холера заразительна через прикосновение и ратовали за введение карантина. П.П. Сухтелен, опытный офицер, прошедший через череду военных сражений, «сделал распоряжение насчет приостановления на границе караванов, идущих из Бухары на Нижегородскую ярмарку». Однако от Комитета Министров он получил уведомление, датированное 14 августа, которое было написано крайне вежливо, но с упреком, что «допущена стеснительная мера во вред торговли». Мнением врачей Оренбурга в центре пренебрегли. Рекомендовалось «впредь без разрешения Высшего правительства не принимать карантинные меры».

Вскоре высокие чиновники убедились, что Сухтелен не переусердствовал в принятых мерах. 9 сентября 1830 года правительство вынуждено было создать Центральную комиссию по борьбе с повальной болезнью. Медицинский совет спешно издал наставления по лечению. Сухтелен получил помощника, контроль над переходом из соседних губерний и казахских степей усилили.

Но запоздало введенные в разных местностях оцепление и карантин не сдерживали эпидемии. Оренбург терял людей. Всего заразилось 3590 человек и погибло 865.

Принятые меры только постепенно прервали цепочку передачи заразы, но еще тлели отдельные очаги в Уфимской губернии.

В Астрахани холера не унималась и уносила ежедневно по 200 человек. Инфекция, перебираясь с причала на причал, оседала в городах, распространялась вверх по Волге. А по Волге недалеко и до Москвы.

Писатель С. Скиталец писал: «Пассажирские пароходы совершали рейсы, но чаще подходили к пристани с желтым флагом, что означало: здесь «гостья», чье имя избегали произносить».

Москва

Холера «летела»… и уже 24 сентября 1830 г. обнаружилась в Москве. Положение в городе описывалось так: «В сентябре разразилась губительная холера. Массы жертв гибли мгновенно. Закрыли церкви, учебные заведения, присутственные места и бани. Увеселительные мероприятия запретили, медные деньги обмывали в уксусе, но торговля остановилась. Москву оцепили строгим военным кордоном, начался карантин. Арбузы, дыни, фрукты полицейские изымали из лабазов и сваливали на окраине города в ямы с известью. Цена на головку чеснока возросла с копейки до сорока. Кто мог и успел – бежали. Оставшиеся жители заперлись в домах. Пустынный, безлюдный город… Движение сохранялось только к лазаретам, от стука колес карет, подвозивших больных, единичные прохожие шарахались, боясь заразы». Средствами личной защиты были: раствор хлорной извести, крепкий уксус для протирания. Белильную, хлорированную известь носили и при себе.

Не оставались в стороне от борьбы с первой эпидемией холеры и люди без медицинского образования. Заслужил славу подвижника Вадим Васильевич Пассек (1808–1842). Только окончив в 22 года Московский университет, он отдал себя в распоряжение холерного комитета в Москве. Его привлекли к ведению канцелярских и хозяйственных дел, но Пассек этими обязанностями не ограничивался, а действовал и в палатах наравне с врачами. Но это не все: с некоторыми медиками Пассек прилюдно подвергал себя заражению холерой, стараясь доказать, что не всегда разовьется болезнь. Благоприятный исход опытов изменил отношение к эпидемии многих людей, это привлекло добровольцев к уходу за больными. В очерке «Три дня в Москве во время холеры» Пассек описал эти события. В последующем Вадим Васильевич проявил себя как писатель, историк, этнограф, но в возрасте 34-х лет чахотка станет причиной его ухода из жизни.

Император отнесся к прибытию страшной «гостьи» столь серьезно, что через три дня после оповещения, отправился в «белокаменную» и оставался там до 7 октября. Зная о чумном бунте 1771 г., Николай I старался предупредить волнение народа. Он обходил торговые ряды и убеждал торговцев не продавать фрукты, которые могли быть зараженными. Личное мужество и участие государя стали спасительными, народ удалось настроить на добрый исход. Поэт, государственный деятель П.Н. Вяземский писал: «В приезде государя есть вдохновение и преданность, христианское и царское рыцарство».

Отклик императора на российскую беду вдохновили А.С. Пушкина на стихотворение «Герой», написанное в самую «жаркую» пору – 29 сентября 1830 г. В нем есть строфа:

«Одров я вижу длинный строй,

Лежит на каждом труп живой,

Клейменный мощною чумой,

Царицею болезней…»

И далее строки о карантине:

«…как Москва пустынно блещет,

Его приемля, – и молчит».

Москвичи разбегались по загородным усадьбам или обосабливались в домах. Шестнадцатилетний Михаил Лермонтов безвыходно сидел и сочинял стихи в доме своей бабушки Е.А. Арсеньевой.

А.С. Пушкин не мог выехать в Москву из Болдино: на пути было 5 кордонов, в которых оставляли на две недели. Невесте Наталье Николаевне он писал: «Наша свадьба словно бежит от меня». Лишь 5 декабря 1830 г. Пушкин попал в Москву. Его вынужденное пребывание в имении было творчески плодотворным и известно, как «Болдинская осень». Еще до эпидемии у Пушкина началась подготовка к женитьбе, он и в Болдино ездил по делу: для закладки подаренного ему отцом имения, изыскивались средства на свадьбу. Несмотря на общую ситуацию, женитьба не отменялась, и 18 февраля 1831 г. в Москве в храме у Никитских ворот состоялось венчание с Натальей Николаевной.

С 15 сентября 1830 г. по март 1831 г. в Москве умерло 4846 человек, переболело 8798. Отдельные очаги сохранялись во многих уездах, там болезнь тлела, замирала, снова оживала и распространялась.

В Петербурге

Зима и правительственные меры сдерживали распространение болезни, но все же в июне 1831 г. и Петербург оказался в плену невидимого врага.

Свидетели этих событий позже писали: «Все пришло в хаос. Хищения, голод, спекуляция были спутниками мора. Самоотверженность врачей была явной, но многие из них сами стали жертвой безжалостной заразы».

Заболело более 9 тысяч человек, примерно половина из них скончалась. Жесткие противоэпидемические меры, в том числе принудительная госпитализация, запреты на передвижение привели к волнениям. Самым известным эпизодом эпидемии стал Холерный бунт 22–23 июня на Сенной площади. А.Х. Бенкендорф (шеф жандармов) писал в воспоминаниях: «Холера в Петербурге разрослась до ужасающих размеров, напугала все классы населения и в особенности простонародье. Все меры они считали преднамеренным отравлением, даже уход за больными. Бунтовщики стали останавливать на улице иностранцев, обыскивать для открытия мнимого яда, гласно обвинять врачей в отравлении народа. Возбудив себя этими подозрениями, чернь столпилась на Сенной площади, с яростью бросилась на дом, где устроили больницу. Выбили окна, разбили мебель, изранили и выкинули несколько больных, умертвили несколько врачей».

Николай I лично обращался к народу на Сенной площади, стараясь вразумить, успокоить и заверить в принятии надежных мер. Картина художника отразила это обращение царя. Трагические моменты того периода запечатлены на барельефе постамента памятника Николаю I работы П.К. Клодта.

Правительство вводило достаточно мер. Строгий карантин, пропускная система людей на заставах, обработка деловых бумаг и почтовых посланий, которые прокалывались и окуривались, проводились непременно.

Случалось, карантин нарушали сами служащие, отпуская «по знакомству». И не только «по знакомству», на злоупотребления за мзду шли некоторые чины караульной службы, на что в дальнейшем посыпались жалобы.

Полицейские 2 раза в день делали обходы, осведомляясь о наличии больных. Требовали не собираться толпами, не пьянствовать, не ходить босиком по земле, не выходить после 7 часов вечера. Людей, находившихся в лазаретах, мыли, обкуривали, но они там часто голодали.

Дезинфекция помещений, территорий, рынков была одной из действенных мер, но сами жители по неосведомленности этому противодействовали, а к разъяснениям не прислушивались.

Бюллетени о положении дел печатались 2 раза в день.

Опасаясь холеры и бунтарского поведения части населения, император с окружением переехал в Царское Село. Тогда при дворе находились В.А. Жуковский. В Царском Селе поселился Н.В. Гоголь. Неподалеку, в Павловске, на даче жили родители Пушкина, которых поэт навещал. Это давало возможность людям литературного круга общаться. Бенкендорф отмечал в своих записях: «Никогда еще Пушкин и Жуковский не находились столько времени вместе, не делились столькими замыслами, не работали бок о бок столь дружно на благо русской словесности». Царь и царица не раз благосклонно беседовали с четой Пушкиных, встречая их в Царскосельском парке. Здесь был островок нетронутый заразой.

Для жителей Петербурга спасением было обособление в своих домах, личная гигиена и самоограничения, что в основном соблюдалось охотно.

К.Я. Булгаков – московский и петербургский почт-директор писал о периоде эпидемии: «Сидим вечерами дома, едим умеренно и только дозволенное, тело трем пенною настойкою с перцем. Всегда со мной табакерочка, в коей уксус с хлором, тру себе руки иногда. По улице все ходят с платками у рта, в платке у кого хрен, у кого уксус». Продолжалась повальная болезнь в Петербурге до ноября 1831 г.

Опасные инфекции бушевали и в армейской среде. С лечением чумы, затем холеры столкнулся, как врач, Владимир Иванович Даль, участвуя в военных действиях 1828–1829 гг. и в 1830–1831 гг. Он заведовал госпиталем для холерных больных в Каменец-Подольске.

В этих же военных действиях участвовал 18-летний офицер Платон Александрович Чихачев. Неся службу в оцеплении чумного очага, Чихачев заразился и тяжело заболел. Принятый за умирающего, он попал в чумной барак, где долго оставался без памяти, но неожиданно поправился настолько, что продолжил службу. Жизнь сведет этих двух интересных людей – Даля и Чихачева, они вместе окажутся в военном Хивинском походе 1839–1840 гг. под руководством В.А. Перовского.

Лариса МИХАЙЛОВА

Продолжение следует…